Избранное - Фраерман Рувим Исаевич (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗

— Наше стойбище провожает гостей, — сказал Хачимас, подходя к Небываеву. — Овены будут с вами обедать.

— Вот погибель! — крикнул Устинкин. Он был кашеваром в отряде и сейчас варил мясные консервы в бидоне, заменявшем походный котел. — Что ж это такое, товарищ комиссар?

— Прибавь еще десять банок консервов и открой ящик с галетами, — сказал в раздумье Небываев.

Тунгусы подсели к огню партизан и вынули ножи из берестяных ножен, чтобы есть мясо. Женщины, торопясь к чаю, оставили на вьюках люльки с детьми. Но у костра все сидели молча, ожидая пищи.

И столько достоинства было на голодных лицах тунгусов, так скромно ждали они, что Небываев сказал кашевару:

— Завари погуще чай…

И на завтра было то же самое. Небываев начал избегать привалов. Припасы тайно раздавали партизанам.

А тунгусы все шли по тропе следом.

Комиссар пришел в отчаяние и сказал Хачимасу:

— Возвращайтесь обратно. Зачем вы идете за нами?

— Вода прибывает и убывает, — ответил Хачимас, — а люди приходят из тайги и снова в нее уходят. И если есть у них хлеб и мясо, они дают голодным, а если нет, то умирают вместе. Так живут овены. Нам все равно, куда идти.

Небываев вынул свой мандат из-за пазухи и показал его Хачимасу:

— Тут сказано — мы можем умереть только в борьбе с врагами трудящегося класса. Вы нам не враги. Идите назад. Пошлите людей на прииски. Может быть, они доставят вам муку и припасы. Нам же дайте проводника, чтобы идти в другую сторону.

Хачимас с уважением посмотрел на бумагу и покачал головой:

— Тунгусы говорят Хачимасу: «Не надо больше ходить на прииски. Ты пошел туда за товарами, а пришел с солдатами». И тунгусы говорят: «Ты и Олешек привели их, пусть же Олешек и уведет».

— Мы не солдаты, — нахмурясь сказал Небываев, — а большевики.

Он недоверчиво посмотрел на Олешека, выступившего вперед. Проводник показался ему слишком молодым.

— Болшики, болшики! — повторил Олешек.

И тропа опустела — тунгусы повернули назад.

8. От Лосевых Ключей до Джуг-Джура

Над Лосевыми Ключами всегда стоял сумрак. В сумраке между пихтами сквозила новой берестой ураса Осипа Громова. Мох вокруг был вытоптан и съеден оленями. Чем шире такой круг, тем ураса богаче.

Партизаны стали на берегу широкого ручья. Это был второй привал на ночевку.

Осип с сыном Прокофием еще вчера вернулись домой, на Ключи. Они не пришли к огню партизан, не позвали их в гости, чтобы напоить оленьим молоком и похвастаться посудой — медным чайником и чашками из китайского фарфора, расставленными на расписных столешницах [46].

Осип помнил судьбу Грибакина. Прокофий, парень лет пятнадцати, в суконном картузе, все же подошел к Олешеку и долго говорил с ним по-тунгусски, часто называя Никичен.

Партизаны еще не легли.

Еще тьма не сгустилась под вершинами лиственниц, когда вдруг в свете костра появилась старуха. Мигая кровавыми веками, она молча глядела на огонь. Она вела за руку мальчика. Их приближение было так бесшумно, что Небываев схватился за винтовку.

Это был Чильборик с бабушкой Улькой.

Пять дней шел Васильча с семьей из Тугура по горной тропинке, обогнув Чумукан. Кочевка была тяжелая.

Он пришел на Лосевые Ключи вчера, когда солнце в шестой раз взошло над морем. Здесь он услышал о партизанах. Осип говорил, что они против богатых. Не помогут ли они тогда бедным? Уже давно собирался Васильча крестить своего сына Чильборика. Все не случалось: то сам кочевал далеко, то поп с Уда уезжал в стойбище, да и брал он дорого, а чумуканский урядник — еще дороже. Может быть, красные сделают это даром? Крещения же, как подати, все равно не миновать.

Васильча пришел к партизанам вслед за старухой Улькой. Он принес берестяное корыто с водой и крестильную рубаху для Чильборика, сшитую из ровдуги.

Небываев с изумлением посмотрел на тунгуса. И Васильча, приняв его изумленный взгляд за хитрость, предложил ему за крестины пять белок зимнего боя.

Хохот рухнул в тишину леса, как обвал. Восемь человек смеялись, присев у огня на корточки.

Небываев заметил обиду на лице Васильчи и в глазах Чильборика слезы. Он посадил мальчика к себе на колени и спросил, какое имя дать ему.

Васильча сказал:

— Поп в Удском Остроге брал за имя «Ванька» рыжую лису, за «Ивана» — две. Назови его как можно дешевле и выдай бумагу.

Небываев усмехнулся, погладил мальчика по жестким волосам и повторил свой вопрос.

Мальчик ответил:

— Чильборик.

И комиссар, вырвав из записной книжки листок, написал:

«Этот мальчик носит имя Чильборик, что значит «плачущий». Так назвала его мать».

Он подал бумажку Васильче, и тот спрятал ее в свой картуз. Крестник вытер слезы, протянул Небываеву трубочку и попросил табаку. Олени, спасаясь от ночного гнуса, подошли к костру. Они выпили воду из берестяной купели. А Васильча, довольный, что с него не просят ни лис, ни белок за крестины, подсел к огню. Глядя на угли, прожигавшие железную тьму, он с любовью показал на них Небываеву.

— Посмотри на огонь. Он старший брат наш. Шибко добрые люди есть… — Васильча, как и многие тунгусы, называл огонь своим братом.

После Ключей тропа круто повернула от моря на запад. Стало глуше. Но Олешек шел по ней все так же уверенно, назначая места для привалов. За ним шли восемь человек.

Он любил будить их по утрам в палатке, когда заря размыкала верхушки лиственниц. Сам он спал всегда у костра, под рваным заячьим одеялом, на кабарожьей шкуре. Роса ложилась на его лицо.

Он слышал, как по вечерам Небываев назначал дежурных, которые засыпали так же скоро, как и все. Боясь, что их накажут, Олешек вползал в палатку, едва только забрезжит, и тихо звал:

— Дежурный!

Он не понимал, почему им запрещают спать, но слово «дежурный» ему нравилось. Полюбил он еще говорить: «как же», и когда Небываев спрашивал его: «Скоро ли приедем в Аян?», он отвечал с улыбкой: «Как же!»

Олешек имел доброе сердце и заботился об отряде, как подобает проводнику. Ему сказали в стойбище: «Веди красных, куда они хотят». Он согласился и только попросил для них шестнадцать пар запасных олочей и восемь оленьих шкур. Женщины сшили олочи, а мужчины дали шкуры для постелей, и Олешек сделал из этого половину вьюка; на другую же половину положил ящик со спичками, ибо не было у русских другой вещи, такой же легкой, как тунгусская обувь.

Но на третий день после Лосевых Ключей Олешек увидел рану на спине оленя, несшего этот вьюк, и удивился. Ящик со спичками показался ему теперь тяжелым. Он попросил Небываева открыть его. Там нашли вместо спичек свежие ветки и землю.

Командир Десюков поднял над Олешеком кулак:

— Кто сделал? Говори!

Небываев остановил его. Но и он вспомнил белую урасу Осипа, разговор с Прокофием по-тунгусски и пристально посмотрел на Олешека.

— Как же! — взволнованно крикнул Олешек. — Прокофий тоже родился в тайге. Он не сделает… он знает… Ведь в тайге без огня — смерть.

— А Осип? — спросил, тоже волнуясь, Небываев.

— И Осип не сделает, потому что он — тунгус.

Партизаны стояли, удрученные, вокруг костра, не принимаясь за пищу. Каждый шарил в карманах, отыскивая спички. Набралось пять коробок. И было решено каждую спичку расщеплять пополам и всем закуривать сразу.

Олешек показал Небываеву на свой кремень и огниво, висевшие на поясе рядом с ножом. Пока партизаны обедали, он сделал трут из березовой губки, размягчил ее ударами палки, вымочил в порохе и высушил у костра. Потом каждому дал прикурить по два раза и снова стал беспечным.

Перешли реку Киран, перешли реку Жеголь, и пошел дождь. Днем он шумел в траве и в хвое. Ночью лил из необъятного мрака. Иногда он ненадолго стихал, чтобы снова стеной упасть на землю.

Два дня сидели в палатке, слушая, как работает вода. Беспрерывно топили железную походную печку, В палатке стоял пар. Когда же печка остывала, с парусины над головой свисали капли. Десюков иногда касался их пальцем, и струйка воды стекала за рукав. Он ежился и говорил со скрытой тоской: