Мясной Бор - Гагарин Станислав Семенович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
Сел комдив на коня и поехал к себе. Но до штаба доехать ему не дали. Догнал на автомобиле адъютант Мерецкова: вернись, говорит, хозяин требует. «Плохо дело», — подумал Антюфеев. Оно так и было… Комфронта сказал, виновато улыбаясь:
— Прости, полковник, но обстоятельства изменились. Принятое решение отменяю. Поднимай дивизию и сегодня же в ночь выступай в сторону Красной Горки, переходишь в распоряжение генерала Гусева, командира Тринадцатого кавкорпуса. Знаешь такого?
— Слыхал, — упавшим голосом произнес Антюфеев.
— Овладеете с ходу Красной Горкой и будете в дальнейшем вместе с генералом Гусевым наступать на Любань…
И снова двадцать пять километров пешком, по лесу, по снежной, целине… К проклятой Красной Горке, где его 1110-й полк вместе с 80-й кавдивизией взломали-таки оборону немцев и устремились на Любань. Опять эта непонятная спешка… В результате главные силы задержались на несколько часов, не поддержали наступления, противник контратаковал и закрыл прорыв. Потом Антюфеев видел, какие у немцев были в том районе отличные рокадные дороги. По ним гитлеровцы и перебрасывали резервы туда, где создавалось угрожающее положение…
…Приехавшие Клыков и Мерецков от обеда отказались, сытно, видать, накормили их кавалеристы, а чаю выпить Кирилл Афанасьевич не отказался. Едва принялись чаевничать, появился начальник штаба и стал подавать комдиву таинственные знаки.
— Ты чего там кривляешься, будто клоун какой? — спросил вдруг Клыков, который будто бы и не смотрел в сторону начштаба.
— Товарищ генерал армии, разрешите обратиться к командиру дивизии? — подал тот голос, и Мерецков кивнул.
— Доставлен «язык», товарищ полковник! Даже два…
— Ого! — оживился выглядевший уставшим и подавленным Мерецков. — Вот хорошо, удружили антюфеевцы.
— Веди! — распорядился командарм.
«Языки» были громадного роста, в землянке стояли согнувшись. Привели же их двое красноармейцев, маленьких, не достававших головами до плеч захваченных ими в плен немцев.
Один из гитлеровцев держал в руках пулемет, у другого были две коробки с лентами, снаряженными патронами.
— Откуда они? — спросил Мерецков.
Помощник начштаба сообщил: ефрейтор Ганс Шмундт и рядовой Рудольф Кашке, пулеметный расчет из Баварского стрелкового корпуса, прибыли из рейха неделю назад.
— Что же это они у вас с оружием в руках? — спросил Клыков, обращаясь к героям дня.
Один из них был человеком уже пожилым, лет под пятьдесят, вислые усы, глаза зеленые, с хитринкой.
— А мы, стало быть, затворчик-то того, — заговорил боец. — У Ванятки он в кармане…
— У какого Ванятки? — вмешался Антюфеев.
Не помнил он этого красноармейца, видно, прибыл недавно.
— У сынка моего, — кивнул на стоявшего рядом парня. — Семейно мы, товарищи командиры, воюем…
— По моему, значит, примеру, — заметил Мерецков. — Вот у меня и жена, и сын на фронте.
— С женами по простому нашему званию не полагается, — вздохнул боец. — Да и то сказать: кто в колхозе хлеб ростить будет? А с Ванькой я сам напросился. Меня было в обоз… Нет, говорю, несогласный… Уважили.
— Да как же вы с такими бугаями справились? — не переставал восхищенно дивиться Клыков.
— Оченно просто, товарищ командир, не вижу, прошу извинить, вашего звания из-за тужурки. Ползем мы, значит, с Иваном к ихним порядкам, в разведку уговорились. Глядим сквозь кусты: эти двое по тропинке шасть и шасть. Один, вот этот, машинку несет, а второй — два чемодана. — Он дотронулся до коробок с патронами. — Подошли они к нашему кусту, тут я и выскочил. Штыком на них, а сам кричу по-немецкому…
Тут он втянул в себя воздух, выгнул грудь колесом, выкатил глаза и заорал что есть силы:
— Хинда хох!
Баварцы вздрогнули и вытянулись, стукнув головами о накат землянки.
Все так и покатились от хохота. Вытирая слезы, комфронта спросил:
— Ну и что они?
— А ничего… Вот этот машинку на снег опустил и руки до верху. А второй чемоданы побросал и тоже команду мою сполнил. Тогда говорю: забирайте железки и шагом марш до штаба. Так и привел.
Клыков не выдержал, бросился к бойцу, обнял его крепко, от пола оторвал.
— Какой же ты молодец! — сказал командарм. — Возьми вот часы на память… К награде тебя и сына комдив представит. А я… Бабу твою сюда доставить не могу, а отпуск дать право имею. Съезди домой на побывку, солдат. Спасибо тебе!
…Рядовой Семен Ячменев, а это был он, в отпуск отбыть не успел. Его убили 19 марта 1942 года, в тот день, когда немцы первый раз закрыли коридор у Мясного Бора. Иван пережил отца на три месяца и сложил голову у деревни Теремец Курляндский. На отца мать получила похоронку, а сын ее до сих пор считается без вести пропавшим…
Генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов направлялся к новому месту службы. Еще вчера он командовал 20-й армией, которая в декабре 1941 года вела наступление на правом фланге Западного фронта, освободила Волоколамск, Шаховскую, Солнечногорск и отбросила врага от Москвы на двести верст.
После окончания операции командарм Власов получил очередное генеральское звание, был награжден орденом Ленина, его портрет вместе с фотографиями комфронта Жукова и других командармов был опубликован в газете «Правда». Теперь он, удостоившийся хвалебного очерка в центральной печати — его написал сам Илья Эренбург, — получил более высокое назначение и летел на штабном «дугласе» в Малую Вишеру, где по личному указанию Сталина должен был стать правой рукою Мерецкова, его заместителем.
Вместе с Власовым спешили на Волховский фронт член Государственного Комитета Обороны и секретарь ЦК ВКП(б) Маленков, представитель Ставки ВГК Ворошилов и командующий ВВС Новиков. Они знали о пристрастном отношении Верховного к этому так уверенно взлетевшему к вершинам военного руководства генералу и держались с ним, как с равным, хотя их собственное положение было куда более высоким, чем у этого долговязого человека, подчеркнуто скромного, но умеющего сохранять в присутствии вышестоящих начальников чувство собственного достоинства.
Одет был Власов в длинную кавалерийскую шинель, сшитую на заказ из желто-зеленого английского сукна. Портупеи генерал не носил, поэтому вид у него, несмотря на три звездочки в петлицах, был скорее штатский. Андрей Андреевич напоминал школьного учителя, и этому впечатлению весьма способствовали большие очки в роговой оправе: у него была сильная близорукость. За толстыми стеклами почти невозможно было рассмотреть его несколько тусклые, но выразительные глаза, внимательно и цепко глядящие на окружающий мир.
Рано утром «дуглас» взлетел с подмосковного аэродрома и в сопровождении истребителей взял курс на северо-восток, чтобы, отдалившись от линии фронта, до которой было не так уж и далеко, выйти потом на Малую Вишеру с нашей, более безопасной стороны.
Известно было, что штаб Волховского фронта всерьез беспокоит фашистская авиация. Поэтому туда и летел главный летчик РККА Новиков. Ставка поручила Александру Александровичу разобраться в действиях волховской авиации. Но сам Новиков, еще недавно воевавший в ленинградском небе, хорошо понимал: фронту нужны самолеты, а не ревизоры в больших чинах. На Власова, сидевшего рядом с маршалом, это место предложил ему Ворошилов, командующий ВВС поглядывал уважительно и с некоторым любопытством. Последнее объяснялось тем, что Новикова интересовала психология людей, побывавших в окружении. Он знал, что генерал Власов командовал в начале войны моторизованным корпусом и отходил с ним к Киеву, ведя арьергардные бои. После сентябрьской катастрофы под Киевом, когда из-за промедления с приказом Ставки об оставлении города, по сути, все армии фронта вместе со штабом Кирпоноса оказались в окружении, Власов после месяца блужданий по тылам противника сумел выйти к своим, сохранив при этом партийный билет. А данное обстоятельство всегда было решающим при определении дальнейшей судьбы командира.
Наслышан был Новиков и про боевые действия 20-й армии, которой командовал в Московской битве этот окруженец. Ему хотелось расспросить Андрея Андреевича о характере взаимодействия армии с авиацией в декабре сорок первого, но делать это до того, как нарушит молчание маршал или секретарь Центрального Комитета, Александр Александрович считал несубординационным, бестактным.
