Я жил в суровый век - Нурдаль Григ (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Весной заключенных из тюрьмы Вестре привезли обратно в Хорсерёд, и они не узнали его. Казалось, что они приехали в санаторий. Все их прежние требования были выполнены. Лагерь расширили, и, хотя количество заключенных увеличилось, все же стало просторнее. К востоку от старого лагеря на открытом месте был построен еще один лагерь. А по другую сторону шоссе на Хельсингёр построили небольшой лагерь для интернированных женщин, которые целых два года находились взаперти в тюремных камерах.
Инспектор Енсен поручил повседневное руководство лагерем Хорсерёд молодому вице-инспектору. Сам он бывал в лагере редко. Новый начальник был человек вежливый, воспитанный, и ему явно было предложено удовлетворять по возможности все претензии интернированных. Никаких приказов. Жизнь за колючей проволокой текла сама по себе. Контроль при свиданиях отменили, цензура писем ограничивалась чистой формальностью. Никому не приходило в голову читать, что пишут заключенные женам, и не было случая, чтобы письма задерживались.
— Почему, черт возьми, так не было с самого начала? — спросил Мартин Мадса Рама.
— Сталинград, — ответил Рам. — Правительство более не верит в победу немцев. День расплаты приближается.
— Было гораздо легче ввести все эти улучшения в 1941 году, когда немцы были заинтересованы в добрых отношениях. Зачем же ждали, пока немцы обозлятся и перестанут считаться с общественным мнением?
— Тогда думали, что немцы выиграют войну. Больше этого не думают. Но мы по-прежнему заложники.
— Мы живем, как в доме отдыха.
— Да, надо признаться, кормят они своих заложников хорошо.
— Питание здесь безукоризненное, — подтвердил Магнуссен.
— Да, когда нас выдадут немцам, мы будем выше средней упитанности, — сказал Мадс Рам.
Целый барак был отведен для свиданий с женами и детьми. Его перестроили, сделали маленькие отдельные комнатки, где можно было спокойно побеседовать и даже запереть дверь. Был разбит и маленький садик, где в хорошую погоду родственники могли посидеть и выпить суррогатного кофе.
— Похоже на гостиницу, — сказала Маргрета. — Помнишь отвратительного надзирателя с торчащими красными ушами, который слушал наш разговор, когда я приезжала сюда в первый раз?
— Он был нацист, — ответил Мартин. — Один из ставленников Хеннингсена. Это он и сфотографировал нас в лагере и послал фотографию в газету «Федреландет». Его выгнали.
— А где Хеннингсен?
— Получил место в тюремном директорате. Говорят, начал пить.
— Его отец умер. Ты помнишь, он был членом религиозной миссии в Престё и на велосипеде развозил разные божественные брошюрки.
— Вот как? А как поживает Йоханна? Родила?
— Нет, но скоро родит. Это очень грустно. Как отнесется к этому Оскар?
— Говорят, Оскар очень переживает.
— Кто говорит?
— Сестра Эрика Хеста. Ее муж тоже здесь, в лагере. Правительство предлагает десять тысяч крон тому, кто разыщет Эрика Хеста. Он стоит дороже Оскара.
— Откуда вы здесь так много знаете? Вы знаете больше нас.
— Ничего удивительного. Каждый день люди с разных концов страны приезжают сюда на свидания. Мы стали своего рода центральным бюро информации. И конечно, получаем все подпольные газеты. Как поживает Якоб?
— Хорошо.
Они говорили о чем угодно, только не о будущем. В их свиданиях всегда было что-то нереальное, похожее на сон, и они старались не думать о том, что когда-то нужно проснуться.
— Не пугайся, если я однажды заеду в гости домой, — сказал Мартин. — На минуточку.
— Какая чепуха!
— Ничего невозможного в этом нет.
— Не верю.
— Слышишь кукушку? — спросил Мартин. — У нас здесь тоже есть кукушка. Она кукует совсем как у нас дома. Так красиво. Я всегда любил слушать кукушку.
— В этом году я впервые ее слышу, — сказала Маргрета. — Можно посчитать, сколько лет нам осталось жить.
— Нет, не надо, не будем считать.
Маргрета вздрогнула, оба встали.
Лето в этом году выдалось хорошее. Заключенные много времени проводили на воздухе и загорели. Из елового леса доносился чудесный запах смолы и хвои. Кукушка куковала не переставая.
Они жили на природе. У Торбена Магнуссена в камере был маленький аквариум, и он демонстрировал товарищам нервное поведение гюринид, маленьких блестящих водяных жучков, беспокойно крутящихся в воде.
— Посмотрите, они не могут двигаться по прямой, а всегда кружат вокруг своей цели. Странно, правда?
— Они похожи на наших поэтов, — сказал Мадс Рам. — Те тоже не могут подойти к теме прямо. Вечно ходят вокруг да около, точно заколдованные.
— Американец Броу написал очень интересный труд о реакции этих жуков на опасность, — сказал Магнуссен.
Когда их впервые везли в Хорсерёд на полицейских машинах, Рам посмеивался над восхищением Торбена Магнуссена местными водяными насекомыми. «Может быть, ты воображаешь, что тебе разрешат ловить здесь головастиков?» — спросил он тогда. Теперь же Магнуссен получил разрешение ловить водяных насекомых в болоте у озера Гурре в сопровождении надзирателя, который также этим интересовался. Ему позволили иметь аквариум и читать все, что ему заблагорассудится, о жизни насекомых.
— Почему же Хеннингсен не разрешал мне читать книги о мошках и плавунцах? — вопрошал старший учитель.
— Потому что это было до Сталинграда, — отвечал Рам.
Хорсерёд был как бы маленьким заповедником в объятой тревогой стране. За его изгородью шла война. Диверсии более уже не были случайными поджогами, совершенными одиночками. Это были регулярные военные действия. Выводились из строя крупные промышленные предприятия. Прерывалось железнодорожное движение.
Война на датской земле велась систематически и организованно. В провинциальных городах вспыхнули забастовки. Партийные и профсоюзные лидеры по радио заклинали своих земляков проявлять благоразумие и доносить на диверсантов.
Накануне Ивана Купалы в мирном уголке Хорсерёда заключенные видели отсветы пожарища. Горел крупный завод. Узнали, что это в Хеллебеке. Может быть, этот костер — привет от Эрика Хеста, товарища, проложившего подземный туннель. Хорошо, что он на воле.
