Отважные(изд.1961) - Воинов Александр Исаевич (книги полностью бесплатно txt) 📗
Стремянной с минуту постоял на пороге, осматривая все углы: нет ли человека.
– Есть тут кто-нибудь? – спросил он, чтобы окончательно удостовериться, что осмотр его не обманул.
Ему никто не ответил. Он стал переходить из одного домика в другой. Всюду было одно и то же. Грязное тряпье, консервные банки, прелая солома на нарах... Иногда Стремянной замечал забытые в спешке вещи – солдатский котелок, зазубренный перочинный нож, оставленный на подоконнике огарок оплывшей свечи. Все это выдавало торопливые ночные сборы. Кто знает, чей это был нож, чей котелок, кому в последний вечер светила эта стеариновая оплывшая свеча...
Входя в очередной домик, Стремянной всякий раз повторял громко: «Есть тут кто-нибудь?» И всякий раз вопрос его оставался без ответа. Он уже перестал думать, что кто-нибудь отзовется.
И вдруг в одном из домиков, не то в пятом, не то в шестом, с верхних нар послышался слабый, тихий голос:
– Я здесь!..
Стремянной подошел к нарам, заглянул на них, но в полутьме ничего не увидел.
– Кто там?
– Я...
– Да кто вы? Идите сюда!..
– Не могу, – так же тихо ответил человек.
– Почему не можете?
– Ноги поморожены...
В глубине на нарах зашевелилась, зашуршала солома и показалась чья-то всклокоченная голова, потом плечо в старой, порванной военной гимнастерке, и человек со стоном подполз к самому краю нар.
– Подожди, я тебе помогу, – сказал Стремянной, встал на нижние нары, одной рукой ухватился за столб, на котором они держались, а другой обнял плечи человека и потянул его на себя.
Человек застонал. Тогда Стремянной правой рукой обхватил плечи человека, левую подсунул ему под колени и снял его с нар. Человек почти ничего не весил – так он был изнурен и худ. Он сидел на нижних нарах, прислонившись спиной к стене, и тяжело дышал. В надвигавшихся сумерках Стремянной не мог ясно разглядеть его лицо, обросшее бородой. Натруженные, в ссадинах руки бессильно лежали на коленях. Ноги в черных сапогах торчали как неживые.
– Вы кто такой? – спросил Стремянной.
– Пленный я... На Тиме в плен попал, – ответил солдат. А руки его все время гладили колени, остро выступавшие из-под рваных брюк.
– Ну, а с ногами-то у вас что? Сильно поморозили?
– Огнем горят... Ломят... Терпенья нет. – Человек минуту помолчал, а потом, пересилив боль, сказал сквозь зубы: – Мы на строительстве укрепрайона были. Нас сюда цельные сутки по морозу пешком гнали. А обувь у нас какая? Никакой...
– Послушайте, послушайте-ка, – сказал Стремянной, – какой это укрепрайон? Тот, что западнее города?
– Да, как по шоссе идти...
– Далеко это отсюда?
– Километров сорок будет...
– Что же вы там делали?
– Да что... доты строили... рвы копали... Ох, товарищ начальник, сил у меня больше нет!..
– Сейчас отвезу вас в госпиталь, – сказал Стремянной, – там вам помогут... А сумеете вы на карте показать, где эти доты?
– Надо быть, сумею...
– А как же вы здесь оказались?
– А нас сюда назад пригнали – склады грузить!
– Когда?
– Да уж четверо суток скоро будет.
«Четверо суток! – крикнул про себя Стремянной. – Значит, это было еще до наступления».
– Где же остальные?
– Увели. Ночью... А куда, не знаю... Ой, ноги, ноги-то как болят! – Он крепко обхватил свои ноги и замер, чуть покачиваясь из стороны в сторону.
Стремянной вынул из кармана фонарик и осветил ноги солдата. Ему стало не по себе. То, что он принял за сапоги, на самом деле были босые ноги, почерневшие от гангрены...
– Вот несчастье!.. Держись-ка, друг, за мои плечи. – Стремянной поднял солдата и, как ребенка, вынес его на крыльцо.
Он посадил его на заднее сиденье машины, укрыл одеялом, которое всегда возил с собой, а сам сел рядом. Машина тронулась.
– Ты из какой дивизии? – спросил Стремянной солдата, с щемящей жалостью рассматривая его всклокоченную рыжую бороду и лицо, изрезанное глубокими морщинами.
Что-то похожее на улыбку промелькнуло по лицу солдата.
– Да из нашей, из сто двадцать четвертой, – тихо ответил он.
– А в какой части служил?
– В охране штаба...
Стремянной пристально взглянул на солдата.
– Еременко! – невольно вскрикнул он, и голос у него дрогнул.
В сидящем перед ним старом, изможденном, человеке почти невозможно было узнать того Еременко, который всего год назад мог руками разогнуть подкову.
– Я самый, товарищ начальник, – с трудом выдохнул солдат.
– А меня признаешь?
– Ну как же!.. Сразу признал...
Тут машина вздрогнула на выбоине дороги, Еременко ударился ногами о спинку переднего сиденья и тяжело застонал.
– Осторожнее ведите машину! – строго сказал Стремянной шоферу.
Машина замедлила ход. Теперь шофер старательно объезжал все бугры и колдобины. Еременко сидел, завалившись на сиденье, с закрытыми глазами, откинув голову назад.
Так вот оно что! Теперь Стремянной вспомнил все. Еременко и был тем вторым автоматчиком, который исчез одновременно с начфином. По всей вероятности, он знает, куда делся и Соколов.
Стремянной осторожно положил руку на плечо солдата.
– Товарищ Еременко... А товарищ Еременко... Не знаете ли вы, что с Соколовым? Где он?
Солдат молчал.
Стремянной дотронулся до его руки. Она была холодна. И только по легкому облачку пара, вырывавшемуся изо рта, можно было догадаться, что он еще жив.
Через четверть часа Еременко был доставлен в полевой госпиталь, занявший все три этажа каменного здания школы. Еще через полчаса его положили на операционный стол, и хирург ампутировал ему обе ноги по-колена.
Глава тридцать седьмая
ДВА БОЙЦА
В холодных лучах солнца поблескивает белый кафель полуразрушенной печи. Она возвышается в хаосе обгорелых досок, рухнувших перекрытий, щебня. А двое людей стоят и смотрят на эти развалины с выражением суровой печали на лицах.
Один из них – высокий, немолодой, в продымленном полушубке, потерявшем свой первоначальный цвет; когда-то полушубок был белым, а сейчас темно-коричневый, и вырванные клочья зашиты неумелыми руками; другой – мальчик в стеганом ватнике, с острым, обветренным лицом; он держит в руках трофейный немецкий автомат, широкий ремень которого опоясывает тонкую шею, и от тяжести мальчик немного сутулится. Трудно узнать в этом не по возрасту серьезном пареньке того мальчугана, который когда-то рыдал в пустой голубятне.
– Катя! Катя!.. – шепчет Алексей. – Ну, пойдем, Коленька! Пора...
Они бросают последний взгляд на то, что когда-то было их домом, поворачиваются и идут вдоль разрушенной, сгоревшей улицы. Идут и молчат, думая о той молодой светловолосой женщине, которую одновременно звали и Катей и мамой.
Партизанский отряд вышел из леса. На городской площади партизаны прошли сомкнутым строем мимо представителя обкома и командира дивизии Ястребова. Это был последний парад. Сегодня к вечеру решатся судьбы. Большинство станет солдатами, а другие начнут восстанавливать город.
Алексей Охотников уже знал, что пойдет с армией, хотя Колесник и уговаривал его остаться в городе. Разрушена железнодорожная станция, разбито депо – много работы! Обком партии отбирает специалистов. Одно дело он, Колесник, кадровый офицер, – а Алексею Охотникову после всех испытаний и тяжелого ранения нужно вернуться к труду.
Колесник говорил убедительно, и в первые минуты Алексею показалось, что он согласится. У него сын!.. Маленький сын!
– Коля, где живет Клавдия Федоровна?..
Алексей остановился. Нет, он не мог вынести взгляда, все понимающего и покорного.
– Пойдем! – сказал он и снова зашагал.
Шли рядом два бойца – отец и сын – по разрушенной, сметенной улице. И оба знали, что младший останется, а старший уйдет по дальним, неизведанным дорогам...
– Я говорил с Клавдией Федоровной, – сказал отец, – ты будешь жить у нее с Виктором и Маей.
