Истоки. Книга вторая - Коновалов Григорий Иванович (полные книги txt) 📗
С двумя бутылками горючей смеси Соколов пополз навстречу танку. Лишь мельком взглянул Александр на вспыхнувшую машину, внимание приковал к себе Соколов: неловко завалился за кирпичи, вытянув левую руку вперед, припав ухом к земле. Каска откатилась от головы, вздрагивая от ударяющих в нее пуль…
Полесская морозная ночь и этот Соколов со своей невестой за штабелями дров вспомнились Александру. Собирался тогда Соколов увезти ее к себе на Урал… Удивительно, с виду простой, как все великое, поступок солдата, потрясая, подымал душу Александра до какого-то глубоко распахнутого прозрения и одновременно садняще тревожил неким упреком, страшно близким и отдаленным, будто незримая тень ночной птицы. Всем существом чувствовал он, что люди не безграничны в ярчайших однократных вспышках, но эта небывалая истребительная война властно требовала от народа и мгновенных вспышек отваги, и многократных, непрерывных актов героизма, веками приобретенных навыков терпеливо переносить повседневные военные тяготы с недоеданием, недосыпанием, смертельными ранами и душевными контузиями.
Александр спиной чувствовал трясение стены от лобовых ударов снарядов. Отрешенно проследил взглядом, как расширялась змеевидная трещина и, казалось, медленно отваливался угол, оклеенный шпалерами. В прогал, перечеркнутый наискось скрученной железной решеткой, сквозь пыль хлынул голубой режущий свет. Пламя термитной мины залило пол.
Приказывая солдатам отползти в смежную комнату, Александр брал на себя едва ли не большую ответственность, чем любой военачальник, оставлявший в первые дни войны город. Теперь только его смерть и гибель всех бойцов посчитались бы уважительной причиной оставления комнаты с загоревшимся полом. Он не мог доложить командиру полка о том, что нельзя лежать больше на горящих досках и что он отходит на лестничный пролет: связи не было. Обстрел дома прекратился. Поджимая ноги, немцы прыгали в окна нижнего этажа, ошалело строча из автоматов.
– Ребята! Выжигай их отсюда! – крикнул Александр, швырнул гранату. Черным дымом и пылью завихрило лестничный пролет. Когда дым рассеялся, в прогале окна снова забелел выцветший лоскут неба. Четверо немцев валялись на развороченном гранатами полу, присыпанные серым крошевом штукатурки. Ефрейтор с ножом в руке на корточках вжимался спиной в угол. По лбу текла кровь. Он был жалок своей измотанностью, ужасом и злобой в красных, запорошенных пылью глазах. Совсем недавно жарким полднем он вместе со своими солдатами ворвался в город на бронетранспортере. Вместе с ними он соскочил на мостовую, играл на губной гармошке, плясал и бешено-восторженно кричал. Сейчас, глядя снизу вверх на высокого с худым лицом русского офицера, он уговаривал его сложить оружие.
Нижние веки Александра приподнялись, удлиняя глаза, блеснули зубы, он шагнул влево и, как бы махнув наотмашь, выстрелил из пистолета в грудь ефрейтора.
Ясакову показалось, что глаза Александра вдруг постарели.
В углу за ефрейтором Ясаков нашел рассыпанный овес.
– Саня, давай пожуем.
Александр молча покачал головой.
– Да ты, Саша, не бойся, овса всего две горсти. С таких калорий не заржем по-жеребячьему. А когда пробьемся к затону, я тебя накормлю раками.
Молодой политрук с красивым озабоченным лицом подползал то к одному, то к другому, раскрывая офицерскую сумку, трогал за руку:
– Кладите документы. Зароем. Может, найдут потом свои.
Ясаков поводил пальцем перед его белым в известке носом:
– Заупокойную справляешь? В своем городе да не найти выхода? Мы еще потрясем их, друг политрук, за грудки в Берлине, поразвалим стены арийскими башками…
– Хорошо с веселыми…
Александр подозвал политрука, подал написанное карандашом на обороте листовки-клятвы защитников города заявление о приеме в партию.
– Лучше собирайте вот такие документы, товарищ политрук…
Снова всеми израненными стенами затрясся дом. Раздваиваясь, оседал потолок.
Александр очнулся в темноте, задыхаясь от едкой кирпичной пыли. Все тело ныло. Осторожно расталкивая завалившие его обломки, коснулся чьей-то руки.
– Саня, ты? – спросил голос Ясакова.
– Я, Веня.
Отрывались поочередно, размазывая липкий пот, сплевывая хрустящий на зубах песок.
– Уж сколько раз клал ты нас, Саша, в оборону, снимал, передвигал за лето-то. Теперь, кажется, так положил что не поднимешься. Эх, только бы выбраться! Никогда бы не ругал даже управдома. Умирать страшно сегодня, а когда-нибудь – ничего.
Выползли на кирпичи, блеснула звезда, в лицо пахнуло холодком ночи. Лучи прожекторов полосовали темное небо, косо метались над развалинами. Стелилась по воронкам и завалам пороховая гарь.
Александра вызвали на командный пункт дивизии в штольне яблоневого оврага. Генерал Чоборцов, куря, отмахивал рукой дым от лица. Начальник штаба с ячменем на глазу закричал на Александра.
– Потерять пять комнат?! Понимаете, Крупнов, пять комнат! – Он схватился за голову.
– Из-под обломков выползло нас двенадцать человек. Кухню и подземный ход к ней по канализационной трубе мы удерживаем, – доложил Александр. Он едва стоял на ногах в своем прожженном во многих местах ватнике, смертельно усталый.
Все хорошо понимали, что вот уже много дней на фронте не было ни одного приказа об отходе ни с той, ни с другой стороны, и все-таки комнаты и даже дома переходили из рук в руки.
– Снова вернешь все комнаты нынче же ночью, – сказал начштаба.
Чоборцов, нахмурил толстокожий лоб, подергивая усы, посмотрел на Александра, надавил рукой на его плечо, велел сидеть.
– Что сейчас самое главное в боях за город? Не солдатская ли смекалка? – тонко подсказал он попавшему в затруднение старшему лейтенанту.
– Бои приходится вести часто в одиночку… От солдата требуется самостоятельность, – сказал Александр.
– Вот это самое! – Чоборпов, сутулясь под накатниками, ходил по землянке и с несколько неуместной для его возраста горячностью говорил: – Солдат каждый час лицом к лицу с врагом, поэтому психологию немцев знает, может, не хуже генералов. В уличном бою он сам себе генерал. Ни связи, ни приказов, – сощурился, сводя руки к груди, – узко, тесно. Посоветоваться не с кем, сам себе крепость. – Повернулся к начштабу: – Душа солдата чутка, памятлива. Война делает его мыслителем. Нет, не захирел в войне русский человек! Солдат – главный герой войны. Конечно, он не видит поле боя так широко, – раскинул руки генерал, – как видим мы со своих наблюдательных пунктов. Он менее нашего осведомлен в целом о войсках противника. Но он острее других чувствует моральные силы врага – сталкивается с ним в атаках. – Чоборцов отхлебнул вина.
– Да, товарищ генерал, сейчас солдат и граната одеты легко: он – без вещевого мешка, граната – без рубашки. Врываются в дом вдвоем: граната впереди, солдат за ней. Автомат на шее, десять гранат под рукой, отвага в сердце, – сказал Александр.
– Твой батальон, защищая какой-то разнесчастный домишко, истребил немцев больше, чем они потеряли при взятии западных столиц…
– Я понял, товарищ генерал. Наступать буду штурмовыми группами. Небольшими.
– Правильно. – Чоборцов улыбнулся и, глядя на начальника штаба, продолжал: – А то как-то просто: стой насмерть. Одному стой, другому стой, и враг разбит. А за каким же хреном я тут? Талдычить «стой!» может любой, а тут почему-то полковников да генералов ставят. Попросим командующего поддержать ночное наступление горяченьким артогнем из-за Волги. Возвращать-то надо но только пять комнат.
Пока Александр сидел у Чоборцова, солдат его накормили, напоили, раненых перевязали, батальон пополнили.
На обед принесли вареные бараньи головы. Ясаков разжал зубы одной головы, потом другой. Побледнел.
– Почему, товарищ комбат, овечьи головы без языков? – спросил он Александра.
– Наверное, трепались много!
– Тут не в трепотне дело. Стратеги по харчам отрезали языки, чтобы головы не разболтали, куда уплыли туши. Вот как-то англичанин, американец заспорили, чья медицина хитрее. Англичанин хвастает: руку и ногу оторвало нашему солдату, а медики вылечили. Американец тоже хвалился, мол, обе руки и обе ноги оторвет, все равно на ноги медицина поставит. Наш слушал, слушал, а потом сказал: куда вам до нас! Вот у нас как: крутом отхватит – руки, ноги, голову… Поставят ее мягкую милость снабженцем – ничего, справляется.
