Штурмовики над Днепром - Пальмов Василий Васильевич (лучшие бесплатные книги TXT) 📗
Вначале хотелось крикнуть «ура!», порадоваться тому, что наконец прилетел. Но тут же я одернул себя: ведь Ганин вышел из боя раньше нас, а пришел на аэродром позже. Сперва надо выяснить почему. Заблудился? Подходили летчики, докладывали о выполнении боевого задания, о своих наблюдениях. Новички возбуждены, довольны. Поздравляю их с первым боевым крещением. В ответ – счастливые улыбки. Спрашиваю, видали ли разрывы зениток. Лейтенант Алексей Ефимов честно признался: ожидал, мол, черных разрывов, а они оказались белыми, вначале принял их за маленькие облачка. Потом, когда рассмотрел вспышку, понял – это разрывы. Тем временем Ганин лихо зарулил и спешит с докладом. Твердый шаг, хорошая выправка и не моргающий взгляд:
– Товарищ капитан, младший лейтенант Ганин задание выполнил. Наблюдал…
– Почему пришли не с группой?
– Виноват, товарищ командир. Зазевался. Не слышал команды, – отвечает виноватым голосом. Потом бодро: – После вашего ухода еще дважды штурмовал цель. Один!
В серых глазах упрямое нахальство. Знает, что никто из экипажей не подтвердит это.
– Ладно, – отвечаю, – разберемся позже. А сейчас все на КП, Доложим о вылете и узнаем следующую задачу.
После доклада начинаем разбор вылета по деталям. Летчики докладывают – Ганин ушел после первого захода. Но тот сразу «нашелся» с объяснением: он действительно уходил, потому что мотор плохо работал. Потом вернулся и самостоятельно сделал еще два захода.
Не хотелось верить, что молодой летчик проявил трусость, да и прямых доказательств этого у меня тоже не было. На первый раз пришлось серьезно предупредить. А для себя сделал вывод: летчик требует особого внимания и проверки в бою.
Последующие три дня шла напряженная боевая работа. Мы делали по два-три вылета в день, и все з один и тот же район. Тарханское направление оказалось направлением главного удара. Вначале наши войска успешно продвинулись вперед, но вскоре темп наступления начал затихать. А это нехороший признак – значит, на этом участке неудача. И вдруг одиннадцатого апреля с утра стало известно: прорыв наметился на левом фланге наших войск, там, где и не планировался. Оказывается, ночью наш батальон скрытно переправился через небольшое озеро и обнаружил слабинку в обороне противника. Утром основной удар перенесли на этот участок. Сюда бросили и штурмовую авиацию.
Противник неистовствовал. Во второй половине дня мы вылетели на задание группой из двух четверок под прикрытием четырех истребителей. Оставалось минуты три до цели, когда нас встретили «фоккеры». Ох и длинные были те минуты! Противник связал прикрытие боем, а четверку своих истребителей бросил на штурмовиков. Пришлось рассчитывать на собственные силы. Все ведомые, заняв свои места, идут плотным строем. Сверху такую группу не возьмешь. Значит, жди атаки снизу или с фланга, и прежде всего – на ведущего. У меня справа два самолета, слева – один.
Атаки посыпались на левого ведомого – Гапеева. Он верен своей теории – старается держаться подальше от группы. Вот и подловили его на этом истребители противника. У самой цели Гапеев вынужден был резким левым разворотом уйти со снижением. А в это время внизу кипел жаркий бой. Наши артиллеристы трассирующими снарядами указали направление на цель. Истребители прикрытия, отогнав противника, возвратились на свое место, и мы начали атаки. Сразу после них ринулась вперед пехота. Самолет Гапеева мы увидели на берегу Сиваша. Летчик и стрелок стояли возле поникшего «ила» – значит, живы.
Обратный маршрут пролегал через Асканию-Нову. Бреющий полет вспугнул стаю птиц. Война нарушила и этот заповедный уголок земли. Идем стройной группой. Оглядываю ведомых. Есть все, кроме машины Гапеева. Идет в строю и Ганин. На этот раз он действовал над целью нормально. Может, пересилил себя и переборол чувство страха? Однако кое-что опять настораживало.
Последние дни как только второй вылет, так у Ганина неприятности: то шасси не убираются и пришлось вернуться, то отказал прибор контроля температуры воды, и Ганин снова возвратился. Объяснение причин вроде законное. Ведь параграфы наставления по производству полетов гласили: «При отказе одного из приборов во внеаэродромном полете – полет прекращается», «С выпущенными шасси боевой вылет выполнять нельзя». Проверили на земле шасси – убираются. А температуру воды при желании можно контролировать по температуре масла. Другой летчик так бы и сделал.
Привычный выскок, над аэродромом роспуск группы и заход на посадку. Командир, как правило, садится первым. На этот раз у меня что-то не получилось с расчетом, и я решил уйти на второй круг, помня летную заповедь: второй круг – не позор, а учеба. Когда снова заходил на посадку, увидел картину, от которой похолодели руки. Рядом с «Т» лежал самолет, Чей же это? Гадать долго не пришлось. Ганин! На пробеге вместо закрылков убрал шасси. Такое встречалось и у других летчиков: краны шасси и закрылков на Ил-2 расположены рядом. Но тут опять Ганин! Наваждение какое-то! Ведь каждый самолет на счету, а теперь его машина на несколько дней вышла из строя. Летчик хлопает глазами и невозмутимо отвечает:
– Схватился не за тот кран. Разве с другими этого не бывает?
На собрании эскадрильи, подводя итог боевой работы за три дня, решили обсудить отношение Ганина к вылетам. Коммунисты и комсомольцы самокритично признавали свои недочеты и упущения, не щадили и Ганина. Гневно, но доказательно упрекали его в ошибках, которых можно избежать, в неисправностях, которые можно упредить. В голосе выступавших звучала обида за честь эскадрильи, полка, которой не дорожил молодой летчик. Жалея Ганина, его никто не обвинил в трусости, хотя основания для этого были. Люди знали – такое обвинение очень тяжкое, и если оно окажется ошибочным, летчику будет нанесен чувствительный удар.
После собрания Ганин два дня вел себя нормально. Даже подумалось: вот что значит коллективное мнение! Но прежнее повторилось. Снова пришлось докладывать командиру полка. Подполковник Смыков решил сам проверить летчика в боевом вылете. Возвратился недовольный. Сообщил:
