Тайна Золотой долины. Четверо из России [Издание 1968 г.] - Клепов Василий Степанович

Но золотоискателей обычно преследует Злой Рок, и нас он тоже, наверно, щадить не хотел.

Я уже сказал, что, пока мы разговаривали с дядей Пашей, Левка пошел действовать. Но только выскочил он из подъезда, его остановил милиционер:

— Лев Гомзин?

— Л-л-лев, — растерялся наш интендант. — А что?

Около сразу стали собираться ребята, а потом и взрослые. Милиционер просил их разойтись, но толпа лишь увеличивалась: все хотели знать, что натворил толстый мальчик с большими ушами.

— Такой и зарезать может, — сказала старушка не из нашего дома. — Ишь, уши какие!

— Да что вы! — вмешались ребята. — Это же Федор Большое Ухо. Он живет у нас на четвертом этаже.

— Ну и что ж, что на четвертом, — не отступалась старушка. — Такие на верхних этажах живут. Знаю я…

Сначала все было смешно, но потом пришел Белотелое, и милиционер спросил:

— Этот?

Белотелов кивнул. Милиционер взял Левку за руку и повел обратно домой, а Белотелова попросил подняться с ним к Гомзиным. По всему дому сразу пошли слухи: одни говорили, будто Левка кого-то зарезал, другие — что он вор. В общем, попал наш Левка в опасные преступники.

В комнате у Гомзиных милиционер начал составлять протокол. По этому протоколу выходило так, что Левка забрался в квартиру к Белотелову и украл у него собаку по кличке Рекс, а также портфель, в котором было пятьсот рублей.

Левка сознался, что собаку он, действительно, уводил, но вовсе не крал, так как Рекс пошел за ним сам, стоило поманить его кусочком хлеба. Что касается портфеля с деньгами, то Левка никакого портфеля не видел.

— А зачем тебе потребовалась собака?

Федор Большое Ухо вспомнил про клятву, которую давал, и замялся:

— Просто так… Хотел поиграть с собачкой.

Милиционер вызвал нас с Димкой и тоже стал допрашивать — ведь Никитка накляузничал Белотелову, что мы втроем удавливали Рекса.

Мы, конечно, не могли и заикнуться о походе и сказали, что собак набирали для того, чтобы прокатиться на санках. Милиционер не поверил и смотрел на нас так, будто мы и в самом деле преступники. В конце концов он пригласил понятых и устроил на квартирах у нас, у Гомзиных и Кожедубовых обыск.

Никакого портфеля, конечно, он не нашел. Но после этого нельзя стало выйти на улицу. Все останавливались и смотрели на нас, как на воров.

Мою маму вызвали в тот же день к управдому, и он прочитал ей нотацию за плохое воспитание подрастающего поколения.

Представляете, каково было моей маме слушать такие слова! А еще хуже было мне. Потому что мама очень плакала и хотя и говорила, что верит своему сыну, но вряд ли верила.

Теперь я уже твердо решил без всяких проволочек ехать в Золотую Долину добывать золото. Скоро все узнают, каких патриотов обозвали ворами и преступниками!

А Белотелова я теперь ненавидел не меньше, чем проклятых фашистов.

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

«Ты обо мне ещё услышишь…» Проводы у заставы. Марш аргонавтов. Мудрость Снежной Тропы. Вперёд, на Север!

И вот наступило, наконец, знаменитое утро нашего похода. Писатели, вроде Фенимора Купера и Майна Рида, на моем месте обязательно начали бы расписывать, какое было солнышко, да какие облака, да откуда дул ветер, и как серебрилась морозная пыль, но все это — зря! Мы с Димкой всегда пропускаем такие описания, потому что, кроме беллетристики, в них ничего нет.

Но если б даже я и захотел пуститься в описания, все равно ничего не вышло бы: солнышко в это утро не показывалось, ветер не дул, никакая пыль не серебрилась, было очень пасмурно, а вместо снега на мостовой лежала мокрая грязь.

Все у нас уже было готово к экспедиции, и мне оставалось только забрать из шифоньера свое белье и одежду, увязать их в наволочку. Потом я снял со стены портрет Джека Лондона и вынул его из рамки. На белой полоске под портретом моей рукой было написано:

Я вложил дорогой для меня портрет в книгу Эверест-Казбекова «Ориентирование на незнакомой местности», спрятал туда же 15 рублей, которые взял из стола у мамы, и мог теперь ехать хоть на край света.

Чтобы мама обо мне не беспокоилась и не подумала чего-нибудь плохого, я оставил ей на столе записку:

Мы погрузили все снаряжение на Колесницу, увязали тросом [17] и поехали. Чтобы нас не увидели знакомые, сразу свернули на тихую Почтовую улицу. Никто из знакомых не встретился, и мы благополучно выбрались к городской заставе. Вдруг из проезда, который вел к нашей бывшей школе, выкатилась большая толпа ребятишек. Они все подпрыгивали, как индейцы, размахивали руками, а увидев нас, побежали навстречу и закричали:

— Едут! Поехали!

— Кто разболтал? — сердито обратился я к своим бледнолицым братьям и остановил Золотую Колесницу Счастья.

Дубленая Кожа и Большое Ухо клялись, что никому о нашей экспедиции не говорили. Левка, вращая глазами, собрался в знак своей невиновности тут же съесть горсть земли, но я только махнул рукой.

— Не надо, Левка, еще живот заболит, — и мрачная улыбка появилась на моем обветренном лице.

Все ребята оказались из нашего шестого класса и из пятого «В», где учился Левка. Они окружили нас, стали жать руки и желать счастливого пути. Некоторые столпились у Золотой Колесницы и начали залезать под полог, чтобы осмотреть и ощупать каждую вещь из нашего снаряжения.

— Сыч, ты разболтал? — спросил я Никитку Сычева.

— Они и сами догадывались, что вы что-то затеваете… Я только сказал… когда вы поедете.

— Ты только сказал!..

С презрением я отвернулся от Никитки. Но тут подошли Тимка Горшков и Мишка Фриденсон. Оказывается, все ребята из шестого «А» и пятого «В» сговорились встать на Тропу и идти следом за нами, как только мы найдем золото.

— Ты понимаешь, Васька, — бубнил Горшок, держа меня за рукав, — понимаешь, мы все хотим помогать Красной Армии и покупать для нее танки и самолеты. А матери мешают! Но мы все-таки уйдем, как только вы наткнетесь на золото. Попомни меня, Васька, — уйдем и все!

А Мишка Фриденсон подал мне ящик с кожаной ручкой:

— На, держи! Тут знаешь что? Голубь.

— Еще чего? Зачем он нам?

— Ты сначала послушай, Молокоед! — затараторил Мишка. — Это же — почтовый голубь. Я его четыре месяца тренировал специально для Красной Армии. Сначала до Шайтанки возил, потом до Кадыка, а потом до Огорчеевки — и отовсюду он домой прилетал. Замечательный голубь! Хотел я его генералу Рокоссовскому послать на Волоколамское направление, ну да ладно, — бери. Как золото найдешь, пиши записку, посылай с голубем. В тот же день мы ее получим и притопаем всем классом, куда укажешь.

Оказывается, Мишка здорово башковитый! И как не додумался до этого Джек Лондон со своими золотоискателями? Возили бы с собой ящики с голубями и посылали с ними заявки на золотоносные участки в Доусон. И не надо бы тогда гнать что есть духу через Великую Снежную Пустыню и бросать около каждой хижины подохших собак.

— Спасибо, Мишка! — сказал я, и на моих суровых, никогда не плакавших глазах блеснули скупые мужские слезы. — Ты — настоящий друг!.. Поверь, не пройдет и одной луны, как голубь принесет тебе хорошие вести.

Хотел я отметить наш отъезд митингом и выступлением перед ребятами с пламенной речью, но вовремя вспомнил, что ни у Джека Лондона, ни у Брет-Гарта о митингах ничего не говорится.