Имя его неизвестно - Автомонов Павел Федорович (читать бесплатно полные книги txt) 📗
– Бурьянами, по волчьим следам дойдем до села. Не бойся: я тебя спрячу так, что и с собаками не сыщут. Отдохнешь, а потом возьмешься за работу. Идем!..
Он глубоко вдохнул степной весенний воздух и подал О рисе руку.
В чистом небе летали жаворонки. Василий шел и думал о том, что, будь у него крылья, полетел бы и он в далекий лес, откопал бы там запасную радиостанцию и послал бы печальную весть за линию фронта.
– Упадешь, вон как задумался! – услышал он голос, похожий на песню жаворонка…
></emphasis>
Село, где жила Орися, находилось у самого городка, через который проходила железная дорога на Харьков и Сумы. Здесь скрещивались шоссейные и грунтовые дороги; отсюда грузы и войска шли в Харьков, через Грайворон – на север и на северо-восток, в Борисовку, Тамаровку и Белгород. Линия фронта в сто километров питалась через этот город и село продовольствием, горючим и техникой. Не зря командование именно сюда направляло пятерых разведчиков. А дошел только один.
Работы здесь непочатый край. Но до настоящей работы еще далеко. Одна разбитая радиостанция сгорела в покинутой избе, другая закопана в лесочке, в пятидесяти километрах отсюда. А сам Василий лежит в кустах терновника и ждет, когда наступят сумерки и за ним придет Орися.
Потихоньку опускался на землю вечер. В небе, гогоча, пролетели, направляясь к зарослям очерета у Ворсклы, вереницы уток. Возле колодца дзенькнули ведра. Василий напряг зрение. По воду пришла Орися. Она сняла с коромысла ведра и, поставив их на землю, направилась к кустам терновника и начала рвать молодую крапиву и лебеду, кидая их в фартук.
– На борщ? – спросил ее Василий, и у него защекотало в иоздрях.
Уже неделю не ел он ничего горячего, кроме того чая, что так дорого обошелся им.
– Мать постится. Варим борщок с травой, картошкой и бурачками, – ответила Орися, продолжая рвать крапиву.
– И ты постишься?
– А как же… Мяса-то дома нет.
– Как в селе? Где немцы?
– Неподалеку, в школе.
– А как же я… у вас?
Орися подошла к кустам и сказала, глядя Василию прямо в лицо:
– Шила в мешке не утаишь… Куда тебя спрячешь от матери? Ругай меня, но мать все знает и согласилась. У меня же два брата воюют. Ты будешь у нас! – шепотом закончила она.
«Ну, и разведчик из меня! – горько усмехнулся Василий. – Шага еще не сделал в работе, а обо мне уже знает не только девушка, прожившая два года в оккупации, а и ее мать. Вот тебе и конспирация!..» Он наклонил голову, словно провинившийся ученик. Разве можно быть таким доверчивым с людьми, которых не знаешь. Но как же быть? Он посмотрел Орисе в глаза. И они показались ему добрыми, ясными. Видно, хорошая душа у девушки. Как он смеет не верить этой Орисе и ее матери, пославшей двух сынов в Красную Армию! Да это все одно, что не верить в свою родную землю, в народ. Надо верить людям, настоящим людям. Иначе один ты не выполнишь задания, ничего не сделаешь для победы.
– Так сразу и согласилась мать? – недоверчиво спросил Василий.
– Это уж не твоя забота, сразу она согласилась или, может, только к вечеру, – продолжая рвать траву, сказала Орися.
– Говорят, в лебеде и крапиве много витаминов, – промолвил, лишь бы что-нибудь сказать, Василий.
Он также положил в Орисин фартук травы и дотронулся до ее горячей руки.
– Орися!
– Что?
– А хорошо, что я тебя встретил?
– Не знаю!
Орися приложила руку с травой к щеке, забыв о том, что там крапива, и рывком отдернула руку.
– Идем. На улице уже ходят патрули. Услышат шелест во дворе, беды не миновать. Строго запрещено выходить из хаты после захода солнца. А сейчас темнеет!..
Они пошли на гору. Василий нес ведра, и они качались на коромысле, брызгами выплескивая воду.
– Где ты рос? Ты что, никогда не носил ведра на коромысле?
– Носил… Я всегда клал в ведра листок капусты или подсолнечника – вода не хлюпала, – едва слышно, тяжело дыша, ответил Василий. – Отвык…
Он почувствовал, что очень ослаб за последние дни. Орися, догадавшись, что ему нелегко, сказала:
– Давай я сама понесу…
Они прошли садик и на цыпочках через открытые ворота вошли в небольшой и опрятный двор.
Орися указала на покрытый соломой хлевец возле ворот и плетня, отделявших двор от огорода.
Василий окинул взглядом подворье. Напротив тоже был хлев, подлиннее того, в котором ему придется ночевать. Через дверь он услышал, как сонно квохтали и шуршали, устраиваясь на насесте, куры. Домик под железной крышей глядел на подворье темными окнами.
– Идем! – пpомолвила Орися. – Смотри в погреб не упади! На чердаке снопы обмолоченного жита… Полезай за мной по лесенке.. Вот твоя постель…
Василий нащупал руками рядно, потом суконное одеяло, еще выше – подушки.
– Зачем это? Меньше вещей – не так заметно для чужого глаза… – возразил он.
– Завтра же все заберу в хату, – обиженно проговорила Орися. – Ему хочешь как лучше, а он…
– Орисенька! – не сдержался Василий и обнял ее. – Не обижайся…
Он приподнялся и ударился головой о выгнутый железный лист.
– Что это?
– Когда-то было голубиное гнездо… Немецкие солдаты на жаркое перебили голубей.. А стреха не толстая. Можно прорвать, – говорила она, заметив, как он ощупывает соломенную кровлю. – Ну теперь садись и ее двигайся.
Орися подала ему горячую, покрытую крышкой глиняную миску и деревянную ложку.
– Для такого борща траву рвали. Кушай на здоровье…
Их пальцы, обвившись вокруг миски, встретились. Он дружески сжал их.
– Держи миску, а не мои руки… Доброй тебе ночи и приятных снов. Я пошла…
Уже не слыхать было девичьих шагов, а он, замечтавшись, все прислушивался. Внизу мышь грызла дерево. Под рядном шуршала солома.
Поужинав, Василий отставил миску и поднялся. Он прорвал небольшую дырку в кровле и долго смотрел на звезды. В крышу упиралась ветвями какое-то дерево. Василий отломил маленькую веточку и начал ее грызть. Как ему быть далее, одному, без боевых товарищей?..
Доносилась мелодия, и не своя, что хватает за самое сердце, а чужая, которую напевали, видимо приплясывая.
Василий повернулся к постели, скинул сапоги и лег, вытянув ноги.
«А работу надо начинать. Надо!»
Василий квартировал уже два дня на погребне у Марфы Ефимовны и Ориси Сегеды. Орисю он видел часто. Она тоже скрывалась от полицаев и немцев, которые могли увезти ее в Германию. Дважды на погребню приходила сама хозяйка. Но она делала вид, что ее совсем не интересует, кто сидит наверху, на широких досках. Она набирала из подвала в ведро картофель, сверху клала свеклу, доставала, из бочки огурцы и, закрыв лаз, начинала говорить сама с собой:
– Голубей, проклятые, порезали. Теперь шастают по селу за курами! Их гонят на машинах на фронт под Белгород и Краснополье, так они, ироды, хотят проводы справить! Проводила бы их нечистая сила в самое пекло!
Потом Марфа брала ведро, миску и отправлялась в избу.
На следующий день утром Орися рассказывала, что немцы собираются отъезжать на передовую, а сюда ждут пополнения из Германии.
Солдаты справляли проводы, жарили кур и гусей, паленым пером пахло на все село. Василий опасался, что немцы придут за курами и к Марфе Сегеде.
Но в то же время его волновали новые мысли. Эти солдаты едут на передовую, другие приедут. Раздобыть бы документы одного из тех, что прибудут! Это сделать не так уж трудно. Хуже, что он не знает ни обычаев, ни диалекта того края, уроженцем которого будет солдат – его жертва.
Василий обхватил руками горячую голову. Нет, за коренного немца ему не сойти. А все же добыть документы необходимо. И еще необходимо доставить сюда радиостанцию, кое-какие вещи и оружие. Надо завтра же двинуться в далекий путь…
Скрипнула дверь. Вошла Орися.
– Немцы действительно сматывают удочки?
– Даже переводчика коменданта Хариха отправляют на фронт, – ответила Орися.
Она поставила кружку с горячей водой, подала зеркальце, мыльницу и бритву.
