То, ушедшее лето (Роман) - Андреев Виктор (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
В туалет заглянула дежурная:
— Вас там ждут. В вестибюле.
Даце покорно вышла. Рихард взял ее под руку.
— Пойдемте.
Прежде чем добраться до спальни, они прошли чуть ли не десяток комнат. Но ни размеры квартиры, ни роскошная обстановка не поразили Даце. Даце сломалась…
Потом, сидя на огромной кровати и стаскивая чулки, она вдруг заговорила. Как на духу. Словно сама себе исповедовалась. Ей надо было освободиться. От страха, от Хуго, от слишком большого, сложного и непосильного для нее, ошеломляющего мира. Вот только зря она упомянула, что одно время Хуго водился с какими-то красными, что ли…
Заснула она мертвецким сном и уж, конечно, не слышала, как Рихард разговаривал по телефону. Тем более, что аппарат стоял за три комнаты от спальни.
Рихард разбудил ее около полудня. Дал чашку кофе.
Все выше натягивая на себя атласное одеяло, Даце с ужасом слушала, как он говорил о ее вчерашних признаниях. Потом подвел итог:
— Ты должна исчезнуть. Иначе — спустят с тебя семь шкур и — в лагерь. Вот билет. Поедешь к моим родственникам. В деревню. Я дам тебе письмо к ним. Там отсидишься. Но смотри — никаких фокусов! Со мной не шутят.
У нее тряслась голова, но она благодарно кивала.
Он не позволил ей зайти домой и сам проводил на вокзал. Дал денег. На прощание сказал:
— Жди. Я тоже скоро приеду туда.
Даце стояла у окна и смотрела, как проплывают дома рижских предместий. Ей еще предстояло жить…
В тот день на взморье
Эрик взял у Димки ключ от дядькиной дачи, и они поехали на взморье. Почти всю дорогу молчали. Жанна думала: «Это ж надо!» Ничего особенного за этими словами не таилось. Просто Жанна должна была как-то реагировать на свой поступок. Хотя бы мысленно.
Сначала они пошли на пляж. Совершенно безлюдный. Купались. Но как-то недолго и лихорадочно. Быть может, оттого что ветер дул с юга, сгонял с поверхности теплый слой, и вода казалась почти ледяной.
Дачу искали долго. Петляли песчаными улицами. От зверского голода судорогой сводило желудок.
Наконец нашли. С оглядкой отперли дверь. Старой газетой осторожно стерли с кухонного стола бархатистый слой пыли. Съели все свои бутерброды. Посидели. Состояние было странное — как у человека, который не может заснуть оттого, что слишком долго не спал.
В комнатах пахло плесенью, простыни были сырые, одеяло тоже. Сквозь закрытые ставни едва просачивался свет, и Жанна, рукой нащупывая стул, складывала на него свои шмотки. Раздевалась так, как будто ныряла в омут. А забравшись под одеяло, твердила — вроде механической куклы — Эрик… Эрик… И с каким-то отчаянием гладила его по голому плечу.
У него были ласковые, пронизанные дрожью руки. Они прикасались к ней так осторожно, бережно, так целомудренно и чисто, что бесследно исчез всякий стыд и собственная обособленность.
Потом они провалились в бездну.
Когда она вернулась к жизни, их опять было двое. Но уже не прежних. Других. Эрик тяжело дышал. А Жанна стала как бы невесомой. Земное притяжение перестало действовать. Она коснулась губами его щеки, встала и на цыпочках пошла на кухню. Ей захотелось холодной колодезной воды.
Чудесно и просто она стала женщиной. А от ледяной воды ломило зубы — ощущение удивительное. Словно заново открываешь мир.
Из записок Реглера
…Юлиуса призвали досрочно… Нет, наверное, я неправильно выразился. Просто он уехал в учебно-тренировочный лагерь, после которого… В общем, письмо Лизбет на этот раз настолько сбивчивое, что я положительно ничего не понимаю.
Приписка от Марихен: фатти, дорогой! Ульрих ушел в море, и, конечно, от него никаких вестей. Оказывается — я ужасно люблю его и не могу найти себе места от беспокойства. Уверена, что лучше всех понимаешь меня ты. Жаль, что ты не можешь, как прежде, поцеловать на ночь свою глупую Марихен…
…Был у З-х. Мне показалось, что Иозеф встретил меня как-то растерянно. Мари дома не оказалось, она ушла на вечернюю мессу. У меня была с собой бутылка вина, и мы, не зажигая света, долго сидели в сумерках, медленно потягивая мозельское. Говорили очень мало. От вина слегка зашумело в голове, и наша обоюдная нервозность сменилась глубокой грустью. Очень не хотелось уходить, и я с трудом заставил себя встать…
Еще одна профессия Хуго
Майгу взяли в проходной, правда, без «товара». Подошли два типчика, сказали: давай-ка с нами!.. И отвезли в префектуру.
Там, в коридоре увидела Майга и вахтершу Ариню, которая беспрепятственно пропускала ее и Даце, обыскивая их только для виду. За изрядную мзду, конечно. Наверное, и не только их пропускала.
Ариня сидела на казенной, с высокой спинкой скамейке, зыркнула глазами, но тут же опустила голову, словно не узнала Майгу.
Напротив была дверь с матовым стеклом. Когда Майге велели сесть, дверь эта открылась и Ариню втолкнули туда, в комнату. Какое-то время слышались голоса. Вернее, один — мужской, спрашивающий. Потом — шебуршание, всхлипы. Чуть позже — хлесткие удары плеткой и крик, вопли…
Майга попросилась в туалет.
Хуго отпер дверь своим ключом и оказался в объятиях двух здоровенных парней. Ему так выкрутили руки, что он закричал. Тогда ему отвесили оглушающую пощечину и очень любезно предложили:
— Заткни пасть, хряк вонючий!
Судя по всему, Даце в квартире не было. Может, ее уже увели?
Хуго рассказывал подробно и торопливо. Иногда увязал в деталях, но, увидев нетерпеливое постукивание следовательского карандаша, быстро возвращался к основной линии. А линия заключалась в том, что Хуго всего лишь мелкий посредник. Девки воровали, он продавал «товар» художнику Лукстиню, тому, что рисует обнаженных женщин. Тот наживался, конечно, а Хуго… Хуго перепадали крохи. Ну вот, как будто и все.
— Так, так, — сказал следователь. — А теперь расскажи-ка про свои связи с коммунистами.
Словно что-то оборвалось внутри у Хуго, и голос стал не своим, хрипловатым:
— С коммунистами?
Еще торопливей, чем Хуго, Майга выложила все, напирая при этом на Даце. Та ее втянула, к себе зазывала, спаивала, теперь Майга и сама не понимает, как могла так нелепо увязнуть…
— Так вот, — сказал следователь. — Ты можешь заработать себе прощение. И вообще заработать. Но это будет зависеть от твоего усердия. Понял?
— Да, — сказал Хуго.
— Если понял, то слушай меня внимательно.
По дороге домой Хуго зашел к знакомому дворнику и купил у него бутылку водки.
Есть не хотелось, он только кофе сварил себе — крепчайшего. Отнес кофейник в гостиную, раскупорил бутылку, включил на полную громкость радио, плюхнулся в кресло и стал пить.
Радио орало так, что начали стучать соседи. Ага, сказал он, вам не по нраву?! Взял со столика терракотовую вазу и так запустил ею в стену, что там сразу и навсегда заткнулись.
Мать появилась на пороге неожиданно, однако он нисколько не удивился.
— Присаживайся, фру. Глотнешь?
Она всплеснула руками:
— Хуго!
Потом закрыла лицо и затряслась. От рыданий, наверно. Ему стало гадко до тошноты. Он почти закричал:
— Да уйди ты к дьяволу!
Но она продолжала трястись. И, озверев окончательно, Хуго встал, сделал несколько неверных шагов, схватил мать за плечи, повернул ее лицом к двери и наподдал коленом…
Грани бытия
Последние сумасшедшие дни не оставляли Донату времени на раздумья. Поздним вечером он только и мог, что сбросить с себя одежду, упасть на диван и, рванув подушку, навалить ее на голову. Мать говорила, что это у него с раннего детства: ужасно грозы боялся, услышит гром — и сразу подушку на голову… Быть может, и впрямь было так, быть может, иначе. Потому что в памяти сохранилась их комната, очень большая комната в деревенском бабушкином доме, но вся настолько заполненная шумом, что просто необходимо было навалить себе что-то на голову, если ты собирался заснуть. По субботам, по воскресеньям заявлялся сюда самый разноплеменный люд. Да нет, извиняйте, почему же разноплеменный?! Люд был вовсе одноплеменный, хотя и несколько разнородный. А вернее, разнохарактерный. Оттого и шумели, наверное. Темпераментом не сходились. Потом почти всех их пересажали. В тридцать четвертом. Когда Ульманис государственный переворот устроил.
