Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич (лучшие книги TXT) 📗
Он сам предложил план уничтожения скота в немецких животноводческих хозяйствах и сам же в широких размерах осуществлял его. Докладывая о результатах, он смотрел на Соловьева и Кутковца такими добрыми, смеющимися глазами, как будто говорил не о серьезной и тяжелой операции, а о чем-то легком и веселом, не имеющем отношения к диверсии. Он выполнил задуманный план, но, рассказывая об этом, не открыл, чего стоила ему каждая отравленная лошадь. Он страстно любил животных, охране которых посвятил свою жизнь, и лишь ненависть к врагу смогла побудить его нарушить то, что он считал святым долгом врача.
Начали работу Василий Марыщенко и Казимир Горский. Они поставили задачей помешать оккупантам вырастить урожай сахарной свеклы. Фольварки и экономии немецких помещиков, захвативших земли на Украине, готовились к посевной. Семена перед посадкой предварительно просушивались на сахарном заводе, где работали Марыщенко и Горский. Там они сумели по-своему организовать это дело. Сушили семена свеклы до тех пор, пока они не перегревались, становились негодными.
Оккупанты провели «посевную», не подозревая о том, какие она даст результаты.
Агрономы ездили по селам, выполняя свои обязанности с такой педантичной точностью, что крайсландсвирту решительно не к чему было придраться. Шеф был доволен. Не менее его удовлетворен был работой своих помощников и районный агроном Кутковец. Он аккуратно подшивал в пачку многочисленные акты на вымокшие и выгоревшие участки земли, так что Кригеру оставалось только «подмахнуть» резолюцию об освобождении владельцев этих участков от поставок.
Агрономы оказались популярными и уважаемыми людьми в районе. Крестьяне часто видели их у себя в селах, сами ходили к ним за различными советами по самым неожиданным делам.
Однажды пришел к Кутковцу старый крестьянин Прищепа из села Чудница.
— Как быть, агроном? Бандеровцы житья не дают. Велел станичный отвезти его к невесте в Липки, а я не отвез.
— Что ж так? — поинтересовался Кутковец.
— Хай его бис на дрожках возит, а я ему не слуга.
— Что ж он вам на это сказал? — усмехнулся Кутковец.
— Та что сказал — присудил, гадюка, двадцать пять шомполов. А я сбежал. Неделю сидел в хате у кума, а как вернулся, слышу — мне уже сто сорок пять шомполов следует. Говорит: «Это за то, что сбежал». И еще провинность вспомнил, кровопийца: сухарей когда-то моя баба не насушила ему.
— Сухарей? — удивился Кутковец. — Запасы, что ли, он делает? Удирать, наверно, собрался.
— Та я уж не знаю, — простодушно ответил старик, — удирать чи що… — Помолчал и добавил со вздохом: — Дай совет, агроном! Знаем тебя как своего человека, а то б и не пришел. Скажи, ради господа бога, что делать?
— Ну а сам как считаешь?
— Мы дома рассудили своей семьей и так считаем: сам я один сто сорок пять не выдержу, а если эти шомполы разделить на семью, то на каждого не много придется. Семья у меня большая. Три хлопца, дочка взрослая, зять…
— Как же это вам в голову взбрело! — возмутился Кутковец. — Пороть всю семью…
— То не мне, — сказал старик. — Сыны так думают.
— А ты скажи своим сынам: если они люди, то пусть не дают ни тебя, ни себя в обиду! Понял? Не можете сопротивляться — так ступай опять до кума и там у него сиди, пока не забудет про тебя негодяй станичный. Что хочешь делай, но в руки ему не давайся! И сынам передай: агроном, мол, так советует.
— Добре, — согласился Прищепа. — Спасибо тебе, агроном, за совет. Так и передам.
Через несколько дней Кутковец приехал в Чудницу. Старика Прищепы там уже не было. Разыскав станичного, человека лет под сорок, из кулаков, Кутковец поговорил с ним с полчаса, вспомнил общих знакомых из бандеровского «начальства» и наконец, запросто хлопнув станичного по плечу, — он с этой публикой не церемонился, — попросил за Прищепу. Станичный пообещал, что из уважения к «пану агроному» перестанет преследовать старика. Это было пока все, что мог сделать для Прищепы Кутковец.
Конечно, ни он, ни Соловьев, ни другие подпольщики, оказывая помощь крестьянам, не открывались никому из них. Про агрономов в деревне шла слава, что они хорошие люди, всегда идут крестьянам навстречу и, видимо, фашистов не любят, хотя и работают у них.
Впрочем, вскоре люди начали кое о чем догадываться. Произошло это после того, как Кутковец, приехав в село с крайсландсвиртом Кригером, стал переводить его речь, обращенную к крестьянам.
Перевод стоило послушать:
— Палач Эрих Кох заявил, что вытянет из Украины последнее, чтобы обеспечить фашистских солдат и их семьи, — переводил Кутковец. — Для этого и приехал к вам сюда герр крайсландсвирт Кригер. Он хочет, чтобы вы сдавали ему сало, яйца, масло. Они нужны для спасения подыхающей империи Гитлера. Но сало, яйца и масло лучше есть самим…
Кригеру решительно не к чему было придраться. Все знакомые ему слова стояли на месте: «крайсландсвирт», «гебитскомиссар», «гер Кригер», «гер Кох», «Адольф Гитлер», «нойес Эуропа». Если бы Кригер понимал по-украински или по-русски, он услышал бы отборную ругань по адресу этих имен, с торжественным пафосом и внушительной жестикуляцией передаваемую его личным переводчиком. Кригеру нравилась манера, с какой говорил Кутковец. Он сидел, удовлетворенно кивая головой всякий раз, когда переводчик упоминал его имя или называл Гитлера. А Кутковец, чувствуя себя хозяином положения, честил почем зря, не стесняясь в выражениях, и новую Европу, и Кригера, и наместника Украины, и самого Гитлера. В заключение он заявил крестьянам, чтобы те поступили «як сами знають».
Иногда слушатели не выдерживали, слышался смех. Переводчик этого не терпел. Он сердился, требовал внимания и, успокоив слушателей, продолжал «перевод».
Людей Кутковец знал хорошо и знал, где можно допустить «вольный перевод». Попутно он давал и «агрономические советы» крестьянам. Сводились они опять-таки к тому, чтобы не сдавать продуктов оккупантам, — указывал на возможность получения «акта на выгоревший участок». Кутковец и агрономы — его помощники — в разговорах с крестьянами рекомендовали задерживать молотьбу, держать хлеб в снопах, чтобы оккупанты не могли его вывезти. Агрономы, рассказывая об ужасах фашистской каторги, призывали крестьян всеми силами саботировать немецкую «мобилизацию». В беседах с агрономами крестьяне узнавали правду о событиях на фронте, о битве на Волге. Публично, при Кригере, говорить об этом Кутковец не рисковал.
Все было бы хорошо, если бы ко всему Кутковец обладал еще и оружием. Рано или поздно оно могло пригодиться.
Он долго ломал голову над тем, как достать пистолет. Просить у Новака не хотелось — ровенские товарищи сами с трудом добывали оружие. Обезоружить какого-нибудь гитлеровца? Но этого тоже голыми руками не сделаешь. Наконец случай пришел Кутковцу на помощь.
Как-то он был в гостях у шефа. Кригер человек умеренный, он не расточал своих доходов на кутежи, а находил им более удачное применение: менял продукты на барахло (специальный денщик ездил по этим делам в Ровно) и отсылал своей Эльзе бесчисленные посылки, содержимое которых со временем должно было составить кругленький капитал. Но на этот раз Кригер расщедрился и позвал гостей: был его «гебуртстаг» — день рождения. На столе были расставлены бутылки, украшенные елочной зеленью, румянился пирог с сорока пятью свечами. Гости произносили прочувствованные тосты с упоминанием господа бога и Адольфа Гитлера, славили хозяина дома как примерного христианина и преданного слугу фюрера, — в общем, все шло так, как желал Кригер.
Весь вечер он был в прекрасном расположении духа. Проводив гостей, Кригер даже мурлыкал что-то себе под нос, довольный неограниченной «властью над русскими мужиками», которыми он «управлял» по милости фюрера, и тем, что благодаря этой власти увеличилось содержимое сундучка с инкрустациями в спальне у Эльзы. Он уже разделся, когда вдруг вспомнил о том, что не положил под подушку свой «вальтер». Мало ли какие неожиданности могут ждать его в этой стране! Кригер поднялся, вышел в переднюю и принялся обшаривать карманы своей шинели. Пистолета не было. Кригер перетряхнул всю одежду, осмотрел мундир, заглянул в ящики стола, даже посветил карманным фонарем под вешалкой. «Вальтер» исчез. Он стал вспоминать лица гостей, все, что было в тот вечер. Вспомнил, что Дуль, его заместитель, уроженец Баварии, не раз уже завистливо любовался «вальтером» своего шефа. «Неблагодарная тварь!» — выругался про себя Кригер.
