Марафон длиной в неделю - Самбук Ростислав Феодосьевич (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Выключил утюг, дождался, пока немного остынет, прихватил кусочек сала и пошел к Валявской. Старуха, едва приоткрыв дверь, протянула руку за утюгом, но Штунь показал ей лежащее на ладони сало и сказал:
— Прошу вас, пани, угощайтесь.
Старуха распахнула дверь, взглянула с сомнением и спросила:
— Мне?
— Угощайтесь, говорю.
— А чего это ты такой добрый?
— Ведь у меня еще есть.
— Ну и дурень. Тут не село, а большой город, на всех не наберешься. Себя знай, никто о тебе не позаботится.
Штунь в душе не совсем согласился с Валявской, но возражать не стал. Кивнул в знак согласия и спросил:
— А дядя мой и раньше вот так пропадал?
— Не беспокойся, никуда не денется.
— Все же тревожно как-то, говорят, в городе банды...
Валявская понюхала сало с явным удовольствием, видно, этот приятный запах настроил ее благодушно, потому что, понюхав еще раз, ответила:
— Загулял, наверное, пан Палкив. Мужчина он еще не старый и видный!
— Куда ему! — махнул рукой хлопец. — За сорок...
— Ты, парень, в сорок совсем по-другому будешь говорить.
— Не думаю.
— Молодые все такие самоуверенные... — вздохнула Валявская.
— А дядя вам ничего не сообщал?
— Кавалерские дела у него... Завел твой дядюшка славную молодицу...
— А-а, не верю...
— Сама видела: красивая и на велосипеде ездит.
— Может, они просто случайно встретились.
— Э-э, нет, меня не проведешь. Ничего еще молодица, лет под сорок. Они трижды в скверике на одной скамейке сидели, вот тебе и случайность...
— Почему бы и нет?
— Это у вас в селе хлоп с хлопом трижды в день здоровается, а тут всю жизнь проживешь и родную мать не встретишь.
— Но ведь мой дядя такой рассудительный!..
— Ты меня слушай, молодичка и в самом деле славная, смотри, как бы его совсем не обкрутила. Да уж, видно, поздно, — засмеялась она злорадно. — Так говоришь, второй день пропадает?
— Второй.
— И богатая, видать, молодица, — завистливо вздохнула старуха. — Велосипед-то какой у нее, весь блестит, с причиндалами всякими. Везет же людям!
— Красивая она, значит?
— И одета хорошо. Синяя косынка и кофта вязаная. Чистая шерсть.
— Неужто и это заметили?
— Я чистую шерсть за полкилометра разгляжу.
— И видели, как дядя разговаривал с этой женщиной?
— Хитрые они... — покачала своим коротким пальцем пани Валявская. — Но меня вокруг пальца не обведешь. — Палец ее застыл в воздухе, словно символизируя убежденность старухи. — Сидят, вроде чужие, но переглядываются, будто голубки, и пан Палкив что-то передал ей.
— А-а... — Юрко хлопнул себя по лбу, — кажется, я знаю, кто это! Жена дядьки Захара из нашего села. Кофта еще у нее розовая, хорошая кофта, у немцев купила.
— Глупости, — возразила Валявская, — не розовая у нее кофта, а голубая. Синяя косынка и голубая кофта. Посидела немного с паном Палкивым, села на велосипед и уехала.
— Куда?
— А тебе зачем?
— Так дядя же исчез!
— Вернется... — Валявская еще раз понюхала сало, подняла взгляд на Штуня и велела: — Иди уже, а то и так с тобой заболталась. — Валявская бесцеремонно закрыла перед ним дверь, но Юрко не обиделся. Постоял немного, раздумывая, нельзя ли как-то перехватить Бобренка с Толкуновым, когда станут выходить из дома, но все же отказался от этой идеи. Ведь он знал телефон Карего и немедленно воспользовался этим. Ответил адъютант, начал выпытывать, откуда и зачем, но, сообразив, кто звонит, связал Штуня с полковником.
— Спасибо, — поблагодарил тот, выслушав внимательно. — Очень ценная информация.
— Что мне делать?
— Как условились.
Штунь положил трубку, немного разочарованный. Надеялся, что его привлекут к розыску женщины в голубой кофте, а тут — «как условились»... Сопел от огорчения и не знал, что Карий в это время приказывал адъютанту:
— Немедленно поставьте в известность комендатуру города, органы государственной безопасности и милицию. Разыскивается женщина лет под сорок, красивая, в синей косынке и голубой кофте, ездит на женском никелированном велосипеде. Если увидят такую, пусть немедленно сообщат нам. Женщину не задерживать, ограничиться наблюдением.
9
Гаркуша лежал в гамаке и смотрел, как Федор подшивает к гимнастерке накрахмаленный льняной подворотничок.
— А ты пижон, Федор, — заметил Гаркуша лениво и плюнул на пожелтевшую траву.
— Не пижон, а аккуратист, — возразил Федор, не отрываясь от работы.
— Пойдешь к рыжей?
— Пойду.
— А я позволил?
— Позволишь.
— А если нет?
— Все равно пойду.
Гаркуша приподнялся в гамаке.
— Ну ты, — прошипел с угрозой, — мальчишка! Кто тут старший? Разотру и не замечу!
— Не надо, — равнодушно ответил Федор. — Не кипятись и выпусти пар.
— Все словно взбесились: вчера Палкив, сегодня ты...
— Прошу меня с тем старым чмуром не равнять.
— А что остается?
— Неужели, думаешь, мне собственной головы не жаль?
— Не у каждого она варит.
— Но ведь у тебя было время убедиться!
— Да было, — как-то сразу остыл Гаркуша.
— Нам с людьми сходиться надо, — назидательно сказал Федор. — Что без них сделаем? А Людка в офицерской столовой обретается — кто про сто двадцать седьмую дивизию болтнул?
— Приятное с полезным, — хохотнул Гаркуша. — А она девка аппетитная, передавай привет. Хорошо бы встретиться на днях, пусть пригласит подругу. И как ты их зауздываешь?
— Хочешь, познакомлю с одной?
Гаркуша чуть не засопел, предвкушая удовольствие, но осторожность взяла верх:
— В другой раз. Нам вдвоем разлагаться негоже, опасно, скажу я тебе.
— Один спит, другой сторожит.
— Лучше не скажешь.
— Скорее бы кончить тут.
— Тут кончим, в другое место бросят.
— Да, влипли мы с тобой.
— Гитлер новое оружие обещает.
— Единственная надежда. Но посмотришь, какая тут силища прет, жутко делается.
— Да брось. Я эту силу собственными руками уничтожу.
Федор посмотрел на жилистые и сильные руки Гаркуши — такие могут горло перервать. Но что такое руки? Сказал, искоса поглядывая на шефа:
— Нам с тобой пути назад отрезаны. Ты, говорят, в зондеркоманде на Кубани баловался, а я был полицаем на Волыни. Если бы не акции! — вздохнул. — Мы под Луцком два села сожгли и постреляли — считать не хочется. Знать бы... Ну, какого черта в полицию сунулся?
— У меня с большевиками свои счеты. — Гаркуша закатал рукава гимнастерки и сжал тяжелый кулак. — Они у батьки землю забрали, мироедами нас обозвали, можно это простить? Спрашиваю тебя, можно?
— А я земли не имел и не нюхал, — беззаботно усмехнулся Федор. — На фиг мне земля, лишь бы жизнь веселая. Я за веселую жизнь и убить могу.
— Дурак! — свирепо выдохнул Гаркуша. — Земля — то власть, а власть — превыше всего.
— Я в эту землю скольких положил!.. «Та-та-та-та». — Он показал, как скашивал автоматными очередями. Вдруг умолк, лицо стало серьезным. Спросил: — Сколько танков на Самбор прошло?
— Зачем тебе?
— А ты не придуривайся, скоро в Карпатах фронт прорвут, а там — Европа.
— Вот ты о чем!
— Как фронт назад перейдешь?
— Мы с тобой сколько переходили?
— Дважды.
— И в третий раз перейдем.
— А если нет?
— Что же ты предлагаешь?
Федор отложил гимнастерку, сказал рассудительно:
— Что, если нам, товарищ майор, и тех, и других в дураках оставить?
— Как?
— Немцам — амба, документы у нас пристойные, скоро война кончится...
Гаркуша задумался, видно, подобные мысли и ему не давали покоя.
— Нет, — сказал наконец резко, — еще не все потеряно, и большевиков в Европе остановят. Точно остановят, и я, пока могу, буду способствовать этому. И тебе не советую иначе, — пригрозил он, — а то знаешь...
— Да знаю, — отмахнулся Федор. — Я для нашей с вами общей пользы — о перспективе, так сказать, забочусь.
