Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович (электронная книга txt) 📗
Полковник был менее официален и разговаривал с молодыми людьми скорее как отец, нежели как начальник. Расспросил о здоровье, об успехах в плавании, дал несколько деловых советов и распрощался с ними. Егорушкин и Лена пожали друг другу руки и разошлись. Лена купаться, а Егорушкин примерять штатскую одежду.
Егорушкин был, как мы уже знаем, парнем рослым, и брюки и рубашка капитана Мишина оказались ему впору, вот только пиджак несколько жал под мышками. Мишин посоветовал сержанту двигаться осторожней, чтобы пиджак ненароком не лопнул по швам.
Егорушкин только вздохнул и, унося с собой одежду, подумал, что он так и не знает имени девушки, с которой предстоит путешествовать. Капитан называл ее официально «товарищ Мишина». А спросить ее имя Егорушкин постеснялся.
Теперь, чтобы не вдаваться в детали подготовки, в разные подробности и мелочи, без которых, как известно, не обходится ни одно предприятие, давайте терпеливо подождем ночи. А чтобы время не пропало даром, скажу несколько слов о границе.
В томе 18 от «Гравелатъ» до «Довенантъ» Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона с твердыми знаками, ижицей и ятью сказано: «Граница — черта, разделяющая два смежных владения». В томе 12 Большой Советской Энциклопедии от «Голубянки» до «Грозовки»: «Границы государственные — линии действительно обозначенные на земной поверхности или воображаемые (но обозначенные на карте), отделяющие территорию одного государства от территории других государств и от открытого моря».
Конечно, энциклопедические словари пишут ученые люди, и остается только уважать строгость и краткость их стиля.
Но для меня граница — самое удивительное место из всех, где довелось побывать. Граница — и покой, и настороженность, и размеренная будничность службы.
Вслушиваешься в тишину — а она складывается из шороха ветра в соснах, говора моря, движения реки, хруста песка. А ведь так тихо кругом!
Здесь не говорят «берег», а говорят «урез». Он тянется на много километров — тихий, песчаный, в плеске волн, в белых и розовых ракушках, в темных полосках выброшенной морем травы.
Стоишь на урезе лицом к синеве, глядишь в необозримую трепещущую даль и вдруг в какое-то мгновение подумаешь: а ведь это — граница. Край моей земли. А там, за синевой, «ничье» море и еще дальше — чужая земля. И окаменеет на мгновение сердце, и невольно начинаешь озираться, вглядываться в песок. А нет ли на нем отпечатков чужой ступни?
А потом улыбнешься: ведь этот песок просмотрен пядь за пядью прошедшим недавно нарядом. От солдатских зорких настороженных глаз не укроется даже крохотный птичий след. Солдаты свое дело знают!
И все-таки, возвращаясь на заставу, будешь глядеть по сторонам, вглядываться в тени сосен, вслушиваться в хруст сухих игл. Потому что, если попал на границу, сам становишься пограничником. Граница — это прежде всего состояние вечной готовности встретить врага лицом к лицу.
Но мы несколько отвлеклись, а уже смеркается. Пора на пограничный корабль.
Чувствуете, как его покачивает на волнах — мягко-мягко, с борта на борт? Это потому, что он идет вдоль побережья. Ходу часа на два с небольшим. Ночь коротка, поэтому вышли засветло. И только теперь небо померкло, лишь краешек его еще едва голубеет, и высыпали звезды, словно день пооборвался в пути, оставил на невидимых в темноте ветвях обрывки светящейся своей одежды, и вот они дрожат, переливаются, тронутые теплым ветром.
Капитан Мишин приказал Лене и Егорушкину поспать в матросском кубрике. Егорушкин спит. У солдат вообще удивительное свойство — засыпать в любое время суток и просыпаться бодрым в любую минуту.
А Лена взбудоражена, ей не уснуть. Она поднялась по узенькому трапу на палубу и всматривается в притихший черный берег, где то и дело вспыхивают лучи одиноких прожекторов, прокладывают в море дорожку ослепительной голубизны и шарят, перебирают волны.
Дежурный сигнальщик с любопытством поглядывает на нее сверху, с прожекторной площадки. И командир корабля, капитан-лейтенант, поглядывает на нее из рулевой рубки. Рядом с ним стоит капитан Мишин.
— Как зовут девушку?
Мишин обернулся. Увидел Лену. Нахмурился.
— Товарищ Мишина.
— Однофамилица?
— Сестра.
— Товарищ Мишина, — позвал капитан-лейтенант, — подымайтесь к нам в рубку.
Лена улыбнулась, прошла по палубе, нетвердо ступая.
— Впервые на корабле?
— Впервые.
— Нравится?
— Очень.
— Не укачивает?
— Нет-нет. А верно, что женщина на корабле приносит несчастье?
— Я не суеверен, — сказал капитан-лейтенант. — А вообще-то, да.
— А я слышала, что есть даже женщины-капитаны, — сказала Лена с вызовом.
— То — на судах, а это — корабль. Кораблем именуется военное судно. В отличие от гражданских, которые именуются просто судами.
— Спасибо за справку.
— Почему ты не спишь? — сердито спросил Мишин.
— Я же не прошла боевой и политической подготовки. Я могу уснуть только по собственному желанию. — Лена вздохнула и развела руками, дескать, что поделать! — Но я со временем научусь искусству засыпания. Я потренируюсь.
Матрос, стоявший у руля, фыркнул, сдерживая смешок.
— На румбе? — спросил строго капитан-лейтенант.
Матрос ответил.
— Так держать.
— Есть так держать!
Край неба погас. Стало темно.
— Капитан Мишин, — сказала Лена. — Они поймают нас прожектором еще в море. И встретят на берегу.
— Не поймают, — усмехнулся Мишин.
— Почему ты так уверен?
— Военная хитрость. Этот корабль проводит учение, и в связи с этим район моря, где он будет находиться, в течение сорока минут не будет освещен.
— А разве прожектора не светят когда захочется?
— На границе нет такого понятия «хочется — не хочется». На границе есть приказ.
— Извини, я такая безнадежно штатская!
— Подходим, — сказал капитан-лейтенант. Корабль замедлил ход. Матросы, словно бесплотные тени, метнулись на нос. Смолкли машины, корабль перестал дрожать, притих, и стало слышно, как плещутся о борт волны. Потом прогрохотала якорная цепь.
На палубу вышел Егорушкин.
— Готовьтесь, — сказал капитан-лейтенант. — Вода как парное молочко.
— Раздевайтесь, — кивнул Мишин. — Пойдете сначала на шлюпке. А там — вплавь. Выходить из моря только по руслу ручья. Ясно, товарищ сержант?
— Ясно, товарищ капитан.
Егорушкин снял пиджак и рубашку, сел на палубу, стал расшнуровывать ботинки.
— А ты чего? — спросил Мишин Лену.
Лена поежилась. Ей было почему-то неловко снимать платье при всех. Она чуть-чуть покусала нижнюю губу и скомандовала звонко:
— Всем отвернуться!
Мишин посмотрел на нее удивленно и отвернулся вместе со всеми.
Лена торопливо сняла платье и осталась в одном купальном костюме и босоножках.
— Можно наконец повернуться? — спросил насмешливо Мишин.
— Можно.
Матросы, увидев Лену, дружно вздохнули.
— Давайте платье и туфли, — сказал Егорушкин.
Лена скинула туфли и вместе с платьем отдала их Егорушкину. Тот всю одежду сунул в непромокаемый мешок, куда был уложен и сухой паек. Не ходить же лесными тропами в одних мокрых трусах или купальнике!
Было неприятно стоять на металлической холодной палубе, и Лена то и дело подымала то одну ногу, то другую, словно цапля.
Тем временем спустили шлюпку. Мишин сказал:
— Желаю успеха.
Лена и Егорушкин спрыгнули в шлюпку. Матросы по команде немолодого мичмана разобрали весла, и операция «Осечка» началась…
Черный берег надвигался. От него пахло морской травой и перегретыми за день соснами. Когда он придвинулся совсем близко, перестали грести. Мичман сказал шепотом:
— В воду. Давай.
Первым перевалился через корму Егорушкин, стараясь не плескаться, хотя у берега шумел легкий накат. Лена подала ему мешок, потом тоже соскользнула в море вперед ногами.
Мичман помахал им рукой, шлюпка стала удаляться и растворилась в ночи.
