Бонжур, Антуан! - Злобин Анатолий Павлович (книги без регистрации полные версии txt) 📗
— Бонжур, мадам, — сказал я, подходя к стойке. — Я прилетел из Москвы. Мой отец Борис Маслов был другом Альфреда, а я Виктор Маслов, сын Бориса. — Я уже знал, что эти слова как бы стали моим паролем, едва я произносил их по-русски, и передо мной раскрывались сердца и двери.
— Как жаль, что муж уехал в город, он бы с радостью познакомился с вами. Сейчас я поднимусь наверх и посмотрю сама, — она налила два бокала и оставила нас. Антуан облегчённо подмигнул мне.
Эдит Пиаф пела пружинисто и скорбно:
Парочка продолжала целоваться в углу, оба в джинсах, оба длинноволосые и плоские, не поймёшь, кто из них он и кто она. Нас они не замечали. Они были одни во всём мире, только они и знали, кто из них кто. Они неплохо в этом разбирались.
Антуан указал глазами в угол:
— Англе.
— Как ты узнал?
— Машина имеет лондонский номер. Разве ты не заметил?
— Один-ноль в твою пользу, Антуан.
— Один-один, — великодушно поправил он, — ты помог с адресом.
Женщина вернулась и положила на стойку конверт. Антуан прочёл адрес и присвистнул.
— Если увидите Альфреда, передайте привет от нас. Я написала записку на всякий случай. Он жалел, что ему пришлось продать этот ресторан. Ещё лимонад?
— Спасибо. Мы должны ехать. Дорога действительно дальняя.
И мы понеслись. Антуан снова нарисовал пальцем — 90 километров, чуть не к Бастони. Я досадовал, что не захватил карту, и мог ориентироваться лишь по солнцу. Зато Антуану карта ни к чему, сколько лет колесит он на своей цистерне: фирма «Прейон», грузоподъёмность десять тонн, мотор двести двадцать лошадок, скорость тоже подходящая, и маршруты какие хочешь. Всю-то он вселенную, то бишь Бельгию, проехал. Двадцать лет стажа, десять тысяч франков в зубы и сорок часов в неделю за баранкой: запомнишь эти дорожки.
Автострада шла на юг долиной Мааса: заброшенные каменоломни, древние гроты, на вершинах отвесных скал тут и там проступают средневековые башни, стены крепостей.
— Обратите внимание, уважаемые господа туристы. Под защитой своей цитадели, основание которой восходит ещё к одиннадцатому веку, лежит город Динан. Изделия из меди, обязанные своим рождением этому прекрасному городу, являются подлинными шедеврами искусства и известны во всём мире под названием «динандры», благодаря чему и прославлен сам город в мире искусств.
Как хорошо, что я не турист. И как мне горько, что я не турист. Где-то сейчас беспечально курсирует Ирма со своим Петером. Поставили «марлин» на полянке, раскинули палатку, завели «грюндиг» с русскими песнями. И мимо них проносятся автобусы. Туристам не показывают рядовых могил: к чему омрачать их быстротечный вояж, за который они заплатили звонкой монетой? Да, для меня эта страна не стала скоплением музейных редкостей, перед которыми можно замирать и охать, для меня она просто место жизни отца, где он сражался и упал сражённый. Для меня это страна Антуана, которого я полюбил как старшего брата, страна Луи, перед которым благоговею как перед отцом. Я не был в музеях и, верно, не успею, но я узнал людей, которые живут в этой стране, и это мне куда дороже.
А Антуан? Что знает он о динандрах? О музее Курциуса, обо всех этих шато, соборах? Он просто живёт среди них, дышит воздухом своей родины, и я хочу воспринимать эту страну глазами и сердцем Антуана.
Динандры проблеснули в роскошных витринах, Антуан даже не сбросил скорости. Пересекли Маас, повернули на запад. Снова пошли предгорья. Поля с наливающейся пшеницей перемежались рощами и холмами.
Местность менялась. Дорога круто взбегала по склонам, петляла серпантином. Холмы превращались в обрывающиеся скалы, весёлые перелески — в глухие леса. Я уже начинал понимать Арденны: древнее мягко всхолмлённое плато, рассечённое долинами рек и речушек. Реки не так уж мощны, но трудились они долго и верно. Добротными получались скалы, округлыми вершины гор: наивысшая точка — Батранж — 692 метра . Арденны меньше, чем можно предположить, не зная их, но всё же они впечатляют, когда попадёшь в их глубину.
Партизанское пошло приволье. Мне бы тут побродить с автоматом, да чтобы отец шагал рядом, поучая меня.
Нет, не повезло моему поколению. Выросли на гребне победы, а сами пороха даже не нюхали. Шагали славной дорогой отцов по заросшим тропам, и дзоты, встающие перед нами, были уже порушены, нечего заслонять своей грудью. Но зато мой сверстник первым взвился в космос, он был чуть постарше, и тут я припоздал, но закаляли нас иные пороги, и мы ещё не сказали последнего слова.
Антуан свернул с автострады. Вскочили в деревеньку, рассыпавшуюся по зелёному склону.
— Скоро, Антуан?
— Сейчас.
Удивительно, каким чутьём находил он дорогу, нужный поворот, дом. Проехали мимо часовни, высокого каменного сарая, мимо полуразваленной стены и стали у ворот.
Всё ясно — приехали: ставни наглухо забиты, на двери железная полоса с крюком.
Ясно без слов — нить оборвалась, и я не получу от Альфреда те два недостающие звена, которые нужны мне для того, чтобы сошлись могильные камни. Но покуда на земле стоит хоть один уцелевший дом, не надо терять надежды. Я раскрыл словарь и услышал смешок Антуана.
— Шульга нас ждёт, — Антуан постучал пальцем по циферблату, — а мы тут сидим. Шульга нервничает, а мы катаемся, — я не видел в этом ничего смешного, а он продолжал: — Одна минута, всё будет в порядке, — тренированно выскочил из машины, словно и не провёл двухсот километров за рулём, и рысцой припустился к дому.
Тут и я разглядел на замкнутой двери малый клочок бумаги: дом-то продаётся. Да, трудновато пришлось бы мне без Антуана, вон он уже заглянул в соседний дом, бежит обратно с новым адресом.
Теперь мы мчались на север. Все стороны света нынче перепробовали, дали дугу через все Арденны. Проскочили Бастонь. Вот и Уфализ позади. Стрелка спидометра снова подобралась к цифре «110», ползёт дальше. Сколько теперь? Сто пятнадцать. А теперь?..
— Сколько километров? Скажи, Антуан.
— Скоро, — отвечал он сердито и тут же сжалился. — Труа километр.
