Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
- Будет исполнено, товарищ полковник, - отчеканил Красночуб, все еще недоумевая, зачем требует строгий его начальник иметь такую полную экипировку. «Это он, по-видимому, хочет скорее приобщить меня к солдатской, жизни»,- подумал лейтенант.
2
Вскоре явились к Канашову Шаронов и Стрельцов.
По суровому лицу комдива, его поджатым губам и глазам, сверлящим карту, комиссар и начальник штаба догадались, что Канашов их вызвал по очень важному делу.
Шаронов догадывался о предстоящем разговоре. Он смотрел то на Канашова, то на карту. Стрельцов без всякой на то надобности достал и спрятал в полевую сумку штабные документы, и потом, уловив, зачем их вызвал полковник, развернул гармошку карты, положил рядом полевую книжку, сжимая в левой руке несколько остро отточенных цветных карандашей.
- Товарищи… - Канашов взглянул на часы. Было двенадцать. Оставалось полчаса до доклада командующему. - У меня мало времени. Будем дорожить каждой минутой. По обороне нашей дивизии противник намеревается нанести один из главных ударов. Немцы с часу на час могут начать наступление. Все данные разведки подтверждают это. Но главное - мы не знаем, когда они начнут прорыв…
- Положение нашей дивизии можно сравнить с прикованным человеком, под которым заложена мина с часовым механизмом, - проговорил Шаронов и потер переносицу. - И человек этот не знает, когда она взорвется.
Комдив встал, уперся руками в стол.
- Я принял решение отвести из первой и второй траншей подразделения первого эшелона на третью траншею и на вторую позицию. Буду докладывать об этом командующему. Пока ясно одно: противник вряд ли начнет наступление сегодня, так как уже… - он опять взглянул на часы, - двенадцать пятнадцать, вторая половина дня. Исходя из обстановки, предположим, что немцы могут попытаться начать прорыв завтра с утра. Это их излюбленное время. Вам, Стрельцов, надо вызвать немедленно ко мне командиров и комиссаров полков. Тебе, Федор Федорович, надо продумать, как лучше организовать коммунистов на выполнение предстоящей задачи. Главное - строжайшая маскировка, организованность и быстрота.
Комиссар и начальник штаба, получив приказ комдива, ушли. Канашов поднял трубку, попросил соединить его с командующим и доложил ему свои соображения. Генерал Шестаков выслушал и одобрил решение комдива, посоветовав для нескольких батарей дивизионной артиллерии подготовить временные огневые позиции ближе к передовой для отражения немецких танков.
- Наша армия, - сказал генерал, - держит серьезный экзамен на зрелость. И многое зависит от вашей дивизии и дивизии Быстрова.
Канашову хотелось уверить командующего, что он сделает все, чтобы выполнить задачу и не дать немцам прорваться. Но он воздержался от этого желания, так как знал, что враг по меньшей мере в три раза, а то и более, превосходил в силах его дивизию.
3
Поздно ночью к Канашову пришла Аленцова. Он еще сидел над картой, наносил последние данные о перемещении подразделений и огневых средств на новые позиции.
- Нина? Ты чего не спишь?
- А я недавно вернулась из полка…
По тому, как она была задумчива и старалась не встречаться глазами с ним, он догадался, что ее приход не случаен.
- У тебя что-либо случилось? Ты чем расстроена?
- Ничего не случилось. Я что, помешала тебе?
- Нет, Нина. Садись, сейчас выпьем чаю. Товарищ Красночуб, завари покрепче чайку и перекусить сообрази.
Красночуб ушел.
- Может, и не к месту, Михаил, и не ко времени мой приход… Но я хотела с тобой посоветоваться. Я утром еще получила письмо.
- От кого? От мужа?
- От Бурунова.
- От Бурунова? Ну и что?
- Ничего. Лежит в госпитале, лечится. Вспоминает о дивизии. Жалеет, что не с нами, и просит ему писать.
Аленцова невольно смутилась. Канашов ревниво сказал:
- Дай мне письмо, и если даже он не пишет тебе о любви, я без труда прочту об этом между строк.
- Допустим, но и что из этого?
- Ничего. Я только отвечаю на твой вопрос. И представь, он влюблен давно и, по-моему, серьезно.
- Чего же ты не сказал мне об этом раньше? Тебе все это могло показаться, и только.
- Ты же знаешь, кем ты являешься для меня. Стоило мне сказать, и все это выглядело бы как ревность. Но это не меняет моего отношения к нему. В моих глазах Бурунов был и остается порядочным человеком, хотя от этого не легче… Ты сомневаешься? Напрасно. Когда за тобой пытался ухаживать Харин и другие ему подобные, я был спокоен. Они тебе не по душе.
Аленцова увидела, как у него заметно подрагивали губы, когда он говорил. И чтобы скрыть это от нее, он отвернулся к окну. Впервые почувствовала она, что он ее ревнует и обижен, хотя и сдерживает себя.
- Ты серьезно убежден, что я неравнодушна к Бурунову? Он мне нравится только как человек, - сказала она.
- Вот, вот, я и говорю об этом же.
- Ты лучше посоветуй мне, как ответить Бурунову. Ведь нельзя же мне молчать. Это будет просто неудобно. Но я в большом затруднении. Лгать я не могу и не хочу. Писать казенный ответ тоже не хотелось бы. Тем более он в таком еще состоянии. Посоветуй, как мне быть?
- Хочешь - обижайся, хочешь - нет, но я советовать тебе ничего не буду.
4
Ларионова задергали непрерывно поступающими приказаниями. И каждое новое из них начисто отменяло полученное прежнее. Батальону поступило срочное распоряжение к утру занять третью траншею. Всю ночь ковырялись в земле, рыли ячейки, окопы, ниши, блиндажи, на позициях устанавливали пулеметы, минометы, противотанковые ружья и маскировали их. А с рассветом был получен приказ - вывести батальон во второй эшелон полка, в лес. Но и на этом не окончились солдатские мытарства. Тут же вскоре было получено еще одно приказание: «Батальон направить в резерв Канашова, в район оврагов, поросших густым кустарником, и оборудовать противотанковый рубеж». Туда вскоре прибыли саперы и повозки с минами. Комиссар батальона, принявший командование после ранения комбата, ломал в недоумении голову, сидя с картой, как бы надежнее разместить людей, где лучше выбрать позиции для противотанковых орудий, когда перед ним внезапно появился Евгений Миронов.
- Здравия желаю, товарищ старший политрук.
Ларионов растерянно, но не спеша оглядел его. Как бы говоря всем видом: «Вот некстати». Евгений был одет в новое хорошо подогнанное обмундирование, хромовые сапоги гармошкой, и так кстати шло к нему даже старенькое комсоставское снаряжение. На широком поясе светилась былой новизной начищенная до блеска пряжка со звездой - его подарок. На правом боку кожаная полевая сумка - подарок брата.
Внешнему почти командирскому бравому виду Евгения не хватало только «кубиков» на малиновых петлицах.
- Здорово, орел! - Ларионов протянул ему жесткую, сильную руку и крепко пожал, продолжая удивленно рассматривать.
Миронов- младший невольно смутился. Вокруг них стояли командиры и тоже его осматривали, не скрывая удивления. После бесконечных перемещений по позициям, без сна и отдыха, после тяжелых земляных работ лица их выглядели помятыми, глаза воспаленными; небритые, в сапогах пепельно-бархатного цвета от пыли, они походили на колхозников, вернувшихся с посевной страды. Евгений среди них выглядел яркой елочной игрушкой. «Они принимают меня как чужого и считают, наверно, щеголем. Может, некстати и напрасно я так рвался в батальон, где начал войну», -подумал он. Прокашливаясь от волнения, Евгений спросил:
- Что слышно о капитане Миронове? - И сам, замешкавшись от этих неуместных официальных слов, покраснел.
- Он в армейском полевом госпитале, - ответил комиссар. - А разве ты не получил моего письма?
- Да, получил…
Ларионов видел, как Евгений смущался и неловко чувствовал себя. Он положил ему руку на плечо.
- Турков,- обратился комиссар к высокому капитану, начальнику штаба. - Собери мне сюда всех командиров взводов,- и поглядел на часы, - через полчаса… Пойдем потолкуем, Евгений Николаевич.
