Опытный аэродром: Волшебство моего ремесла. - Шелест Игорь Иванович (первая книга TXT) 📗
— Го-го-го!
Стиснув зубы, Сергей стал надевать лыжи.
— Вы первый раз? — спросил брюнет.
— Да как-то не приходилось, — усмехнулся Сергей.
Брюнет стал серьёзным.
— Становитесь так, — пояснил он, — ноги пружиньте, корпус вперёд… Балансируйте руками. Везде касательная — убиться трудно… Да поможет вам спортивный дух!
Последние слова хлестанули Сергея, но и помогли ему.
Первая часть разгона была похожа на обыкновенный вход в пикирование, лыжи сами собой шли рядышком одна к другой, так что ему удалось удержаться. На самом трамплине его согнуло крючком — здесь он чуть было не рухнул и дальше отдал себя во власть параболы. Это был довольно длительный полет выброшенного свободного тела. Какой частью своего свободного тела он встретил ту самую касательную снежного покрова, он толком не понял. Однако велика была при этом скорость!..
Потом всё пошло проще, но и больнее. Во многом виноваты были лыжи, вернее, то, что от них осталось. Он бесконечно кувыркался, даже на миг терял сознание…
Первым к нему подлетел побелевший брюнет. За ним — заплаканная Валя. Но теперь ему было наплевать, и он ещё несколько секунд лежал на снегу. Подскочили другие, стали приподнимать, он увидел вокруг себя толпу. Никто не смеялся. Попробовал энергично встать, оказалось, не так-то просто. Говорили, будто он пролетел по воздуху около пятидесяти метров.
В понедельник на работе узнали, что, катаясь на лыжах, Сергей сломал руку — наложили гипс.
Спустя некоторое время он вернулся в строй, начал летать. Поднимался, выполнял режимы — сложные и простые — и садился. Из окна лётной комнаты коллеги могли видеть, как он, присев на скамейку у крыльца, затягивался сигаретой и просматривал записи, сделанные в планшете, и никому бы не пришло в голову подумать о возможности такого приключения с ним на Воробьёвых горах.
С Валей с тех пор он не встречался, но фотография её была всегда при нём. Вот и здесь, в лодке, он извлёк её из нагрудного кармана куртки и долго-долго вглядывался в её прекрасные глаза.
Тамарин и Кулебякин «просмыкали» удочками в тумане довольно долго: за все это время попалось три густерки.
Потом солнце все же прогрело туман. Над рекой он вскоре рассеялся, и только у берегов все ещё нависали, цепляясь за деревья и кусты, его седые бороды. Заголубела перед глазами Ока-красавица, вобрав в себя чистый цвет неба. И вместе с солнечным теплом по сердцу разлилась радость. У якорной верёвки, у бортов лодки мерно бурлили воды, уносимые течением. Два поплавка рядком то и дело отплывали от кормы, потом возвращались обратно, чтобы начать свой путь снова и снова. Появились чайки, и тут Кулебякин вспомнил:
— А вы, Георгий Васильевич, обещали рассказать о своей работе по созданию махолёта…
Тамарин встрепенулся:
— О, с удовольствием! — Жос чуть помедлил. — Виктор Григорьевич, мы с вами, авиаторы, хорошо знаем, что в основе современной авиации используется простейший способ летания на неподвижно распростёртых крыльях, которым птицы пользуются лишь при парении или планировании. Активный полет птиц на машущих крыльях люди как бы перестали замечать, переняв лишь то, что оказалось проще для понимания.
Доктор, вы, надо полагать, отдаёте должное гениальному инженеру Отто Лилиенталю — создателю и испытателю первого хорошо летавшего планёра, исследователю начальных основ аэродинамики, человеку, предопределившему создание современного аэроплана… Но вы никогда не вспоминали его младшего брата — Густава Лилиенталя?.. С младых лет он был увлечён идеей машущего полёта, и даже бурный прогресс авиации в первые десятилетия двадцатого века не смог сломить его упорства: он продолжал трудиться над разрешением проблемы машущего полёта. И трудился всю свою долгую жизнь, так и не сумев взлететь… Последний его аппарат с машущими крыльями погиб в 1928 году под обломками ангара во время бури на Темпельгофском аэродроме в Берлине. Я восхищаюсь упорством Густава Лилиенталя, пытавшегося разрешить величайшую проблему авиации будущего, хотя на её осуществление естествоиспытателю не хватило и всей жизни… Но он оставил другим свои мысли и сказал: приди на моё место такой же упорный и преданный идее, и ты полетишь как птица!
И он объявился, такой человек!.. Я расскажу о нём вам, Виктор Григорьевич, потому, что своим энтузиазмом он зажёг и моё сердце.
Это было лет десять назад, я тогда ещё был на третьем курсе МАИ (Жос взглянул на уплывший далеко поплавок и широким взмахом удилища перебросил поближе к корме леску). И вот как-то к нам в секцию авиационного спорта явился молодой человек и сказал: у него заготовлены детали, из которых он намерен собрать махолёт, но ему нужно помещение для мастерской, в чём он и просит содействия. Присутствовавшие инженеры, естественно, захотели ознакомиться с его проектом, на что молодой человек заметил: «Я — художник. Берясь за картину, не всегда знаю, что у меня получится… И здесь моя конструкция пока ещё в таком состоянии, что я не сумею вам объяснить, во что она выльется».
Легко себе представить, какое впечатление произвело на инженеров это заявление!.. Инженеры переглянулись, с трудом сдерживаясь, чтоб не рассмеяться… А любопытство все же взяло верх. Попробовали его выспросить, но художник только и твердил о том, что делает все стихийно, по вдохновению, что все, известное людям, ему неинтересно. Словом, помогите с мастерской и, если он полетит, сами увидите, как он этого достиг!
На последнем слове Тамарин вдруг хлёстко взмахнул удилищем, подсекая рыбу. Конец удилища изогнулся в дугу.
— Обманул!.. Обманул!.. — запричитал Кулебякин, не без зависти глядя, как Жос подтягивает к лодке скользящую по поверхности воды рыбину. А Тамарин уже приготовил подсак. Ещё несколько секунд — и подлещик забился в лодке.
— Как это у вас, молодёжь, все ладно получается! — вздохнул доктор.
— Виктор Григорьевич, подсекайте!.. Где ваш поплавок?!
Кулебякин вздрогнул и испуганно рванул наискось удилище, но всё же не так сильно, чтобы оборвать леску: рыба попалась — это было видно по настойчивым рывкам лески, по вздрагиванию согнутого удилища.
