Женщина в Гражданской войне (Эпизоды борьбы на Северном Кавказе в 1917-1920 гг.) - Шейко М. (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
— Стой!
Остановились. Казаки подняли винтовки, и все поняли, что наступил конец.
В этот момент раздался громкий, взволнованный голос Ани:
— Товарищи! Подождите! Я вам что-то скажу!
Казаки не крикнули, как обычно кричат белые: «Только без „товарищей“!» Это вселило надежду на спасение. Казаки продолжали держать винтовки наготове и молча ожидали.
Аня задыхалась. Затем, овладев собой, сказала:
— Большевики — не бандиты, а делегаты народного съезда, который решил вопросы в интересах трудящихся, что национальную вражду раздувают нарочно белые генералы. Вы знаете, кто такие большевики и за что они борются?
Откуда брались слова у этой девушки! Глаза у нее горели, казалось, что она на многолюдном митинге. Остальные товарищи молчали. Их лица, освещаемые зеленоватым светом луны, казались мертвенно-бледными. Казаки слушали, не прерывая.
— Вы нас убьете. Но чего вы этим достигнете? — звучал голос Ани. — Советская власть все равно будет существовать и еще больше укрепляться. Только на вашей совести будет вечный укор, что вы убили тех, кто боролся и умер за ваши же трудовые интересы… Какие же мы вам враги? Я вот еще совсем молода, только что еще жить начинаю. Если можете — стреляйте!..
Тогда один из казаков опустил винтовку и сказал, обращаясь к другим:
— Я не буду стрелять!
Другой казак прошептал, повернувшись к остальным:
— Я тоже не буду!
Они молча опустили винтовки.
Тогда один из делегатов — товарищ Долобко — обратился к ним:
— Товарищи, отпустите нас. В трех верстах отсюда Кабарда. Мы через полчаса будем там. А вы дайте залп в воздух, и никто ничего не узнает.
— Нет, мы этого сделать не можем, — сказал одни из казаков. — Нас расстреляют.
У казаков были очень растерянные лица. Видно было, что и большевиков им жалко и белых они боялись и все это дело — им не по душе.
Делегатов повели обратно в Змейскую. Дорогой они много разговаривали с казаками.
Впервые, вероятно, эти казаки услышали большевистскую правду. Товарищ Долобко так хорошо и так просто все объяснял. Казаки внимательно слушали, задавали вопросы, и видно было, что они очень удивлены. Когда подошли к крылечку правления, двери в него были широко открыты. Возле двери стоял караульный.
— Мы не хотим стрелять, — сказали ему казаки.
Часовой изумленно посмотрел, повернулся и пошел в правление. Через несколько минут позвали туда всех.
— Мы не хотим стрелять, — ответили они.
Кибиров с досадой рванул нагайкой и, помолчав, сдержанно сказал казакам:
— Вы свободны!
Кибиров кивнул двум офицерам. Те пошли вслед. Потом он повернулся к оставшемуся офицеру и спросил:
— Ну, а вы как?
— Слушаюсь, господин полковник! — ответил офицер и вскочил.
Назвав фамилии нескольких офицеров, Кибиров послал за ними казаков. Все делегаты подавленно молчали, так как понимали, что эта отсрочка не меняет дела. Вдруг Блюменталь бросилась с кулаками на Кибирова и закричала:
— Отдайте нам труп Пашковского! Отдайте нам наших товарищей!
Больно было смотреть на ее бледное лицо, на всю напряженную, хрупкую, юную фигурку. Кибиров с усмешкой ответил, что товарищи наши — в Александровской.
— Вот вы туда пойдете и там с ними встретитесь…
После этого всех отвели в соседнюю комнатушку. За перегородкой о чем-то долго и тихо говорили белые. Через некоторое время снова вызвали товарищей Долобко, Хейфец и Блюменталь и объявили им:
— Вы пойдете в Александровскую на допрос.
До Александровской никто не дошел: их расстреляли офицеры.
Расстреляли и Долобко и Хейфец, убили и юную большевичку — Аню Блюменталь.
П. Карташева
В РОСТОВСКОМ ПОДПОЛЬЕ
Весть о свержении самодержавия была получена на табачной асмоловской фабрике в Ростове перед вечером.
Вместе с товарищами я побежала в казармы. Там большевики уже объявили солдатам о революции, о свержении царского правительства. Рабочие и мы, работницы, беседовали с солдатами весь вечер и призывали их на следующий день присоединиться к нашей рабочей демонстрации.
На фабрике у нас в эти дни шли митинги. Выступали представители разных партий, даже кадеты — и те ораторствовали.
Помню, выборы в первый совет на нашей фабрике были очень бурными. Одни говорили — надо выбирать большевиков, а меньшевики кричали — меньшевиков. Меньшевики вели себя безобразно: подняли крик, свист, учинили дебош.
В Ростово-нахичеванский совет было избрано большевиков человек двенадцать, меньшевиков больше. Это было в марте семнадцатого года.
Основной вопрос, по которому тогда в совете шла острая борьба, был вопрос о войне.
То и дело нас вызывали по телефону на экстренные заседания совета.
В мае семнадцатого года в Ростове произошли большие события. На Дон надвигалась черная туча.
В Новочеркасске двадцать шестого мая семнадцатого года Каледин торжественно был провозглашен атаманом. Большевикам пришлось бороться с казачьей контрреволюцией и с агентурой Временного правительства — комиссаром Зеелером и его свитой из меньшевиков и эсеров.
Меньшевики понимали, какая опасность идет с заводов и казарм, и требовали посылки солдат на фронт. Они говорили:
— Надо заставить солдат ехать воевать!
Под нажимом меньшевиков совет принимает решение послать на фронт 249-й полк.
На фронт никто не пошел. Солдаты вышли на рабочую демонстрацию четырнадцатого августа семнадцатого года.
Когда же двадцать шестого сентября на общегородском собрании фабрично-заводских комитетов большевик был избран начальником Красной гвардии, рабочие валом повалили в рабочие отряды. Записалась и я.
Вошла я в октябре и в большевистский совет, когда рабочие в большинстве своем отдали голоса большевикам.
Трудно забыть страшную ночь с двадцать пятого на двадцать шестое ноября, когда на совет напали белые разбойники генерала Потоцкого и убили товарищей Кунда и Казберюка.
На траурном митинге рабочие поклялись отомстить за смерть товарищей.
— Долой калединщину! Да здравствует совет! — неслись возгласы рабочих.
Митингом руководили большевики.
Глубокой осенью ревком провел переформирование Красной гвардии. Мы в это время были на позиции — в степи около бойни. К нам явился делегат ревкома. Во дворе бойни мы все собрались и выслушали его сообщение.
— Нам нужно, товарищи, — сказал представитель ревкома, — так укрепить Красную гвардию, чтобы она могла защищать права рабочего класса и разбить войска Каледина, протягивающего к Ростову свои кровавые лапы.
Тут же происходила организация подсобных групп рабочих.
В красногвардейские отряды вступали не только мужчины, но и женщины. Много работниц нашей фабрики вступило в отряды санитарками, сестрами.
Больные, раненые солдаты-фронтовики оставляли лазареты и вступали в ряды Красной гвардии.
П. Карташева
Мы защищали Ростов. Противник захватил Нахичеванский полустанок. Во время боя мы, сестры-санитарки, были в передовой цепи и своих раненых выхватывали прямо из-под огня. Первый перевязочный пункт у нас был в бойнях.
Когда начался бой, работницы бросились на передовые позиции. Вокруг — грохот, стрельба, крики, стоны и смерть. Идем вперед. Бойцы нас предостерегают, кричат: «Ниже головы держите, наклоняйтесь!» Берем раненых, кладем на носилки. Противник, очевидно, нас заметил и начал осыпать пулями.
Раненых мы переносили в первый попавшийся дом, делали перевязки и отправляли на главный пункт в бойню, а затем их распределяли по лазаретам.
В этих боях с калединцами было убито несколько партийных товарищей. Екатеринодарский партийный комитет командировал товарища на похороны павших героев. Но поезд из Екатеринодара опоздал, прибыл после похорон. Помню, как по темным улицам осажденного Ростова мы вместе с товарищем из Екатеринодара пробирались на кладбище, чтобы возложить на могилы павших товарищей ленты с последним приветом от екатеринодарских большевиков.
