Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации txt) 📗
Головы колыхались. Их было много впереди, сбоку — без конца. Николай зажмурился и, как в детстве, когда видел страшные сны, стремглав полетел в пропасть. Сердце сжалось и заныло. Кто-то толкнул Николая сзади и выругался. Я, я действительно… там конвой… пристрелят! Николай съежился, собрал силы и догнал свой ряд. Ноги поднимались с трудом и казалось, что всё тело высохло и одеревенело. Я уже наполовину умер, я вне тела… нет, нет, нельзя от него оторваться! Как это так оторваться от тела? Нет, я не хочу, я не готов! Вечность и я… я совсем, совсем не готов к этому. Господи, как же теперь?
Мелкая, частая дрожь побежала по телу. Холодный пот выступил на лбу и Николай перестал верить, что в нем есть свет, что за темной мглой тоже свет и что он может быть, если не будет боли в ногах, не будет колыхающихся голов и гортанных криков. — Господи, я не достоин! Я хотел быть мучеником, а я — я просто несчастный, дрожащий, высохший. Я боюсь, боюсь себя, свой гордости, того, что я хотел спасать еще других. Господи милостив, буде мне грешному. Иисусе, Сыне Божий, помилуй нас! — Николай стал шопотом повторять молитву Иисусову. — Да, я сухой, черствый! Я хотел оставить стариков, хотел выжидать событий в лесу, хотел, как Сергий Радонежский, строить монастыри после освобождения России. Кто я? Все лучше — Григорий, мама, отец, Павел. Павел и Григорий пошли освобождать, а я… Господи, дай сил выдержать еще и искупить гордость, прорвать мглу. Это я-то… Как страшно. Господи, не надо!
Николай оглянулся, ожидая откуда-то помощи. Справа от дороги остановился конвоир, повернулся спиной к ветру и стал закуривать. Ветер прижал шинель под колена, спичка, зажатая в ладони, осветила твердую линию широких скул. — Господи, прости меня! Почему я так гордился? Может быть, этот темный монгол лучше меня, может быть, он любит своих детей, кормит их? А я никого во всю жизнь не кормил, всегда был только липшей тяжестью для отца. Он такой старый, дряхлый, жалкий. Господи!
Николай закрыл лицо и стал молиться так, как не молился всю жизнь. А голова кружилась сильнее и сильнее, в глазах колыхались черные круги медленно и важно, как мантии монахов во время уставных поклонов. Из этих кругов ясно вырисовывалась книга Исаака Сирианина, страница, написанная крупным шрифтом. Николай читал ее перед арестом и его поразил один текст: «Умудрись в основание шествия своего полагать страх Божий, и в немного дней, не делая кружений на пути, будешь у врат Царствия». — Слава Тебе, Господи. это ведь про этап — он может стать шествием, если положиться на волю Божию. Не поздно, не поздно, еще немного — и Господь спасет!
Слабость всё больше охватывала тело, но ужас проходил и, наконец, осталась одна слабость и желание отдыха. Кто-то сильно толкнул Николая. Он приоткрыл глаза, только приоткрыл потому, что веки были тяжелые и не слушались. Николаю показалось, что слева и справа тени заключенных обгоняют его, но ой тоже еще шел. — Надо идти, надо идти — ровно к методично, как тогда на озере, но только не преодолевать самому, а как Милость Божия… Господь может всё, не я, а… Можно идти одному по белому ровному озеру, перестать чувствовать раны на ногах, шагать, шагать, согреваясь внутренним теплом. Надо всех пожалеть, только жалость согревает. Господи, дай сил преодолеть слабость! Это от холода и от того, что нельзя отдохнуть на привале. Холодно…
Снова мелкая дрожь затрясла Николая. Голова начала так кружиться, что Николай собрал все силы, пришел в себя и снова увидел, что тени заключенных обгоняют его, но он уже не понял значения этого. — Господь поможет — я догоню всех этих несчастных и конвоира, который закуривал, ему ведь тоже страшно и холодно… А дорога начнет отделяться от земли… выше, выше, надо собрать все силы. Впереди свет и покой… вечный покой. Как хочется покоя и отдыха! Если лечь и не обращать ни на кого внимания… Почему они толкаются, почему кричит гортанный голос? Не надо ничего замечать, можно лежать и верить, что идешь вперед и вверх… еще одно усилие, а там свет…
Николай почувствовал удар прикладом в спину и услышал визгливый лай собаки. — Нет, я не дам им отвлечь себя, нет… ноги уже перестали чувствовать боль. Да, я уже обогнал всех и впереди нет колыхающихся голов заключенных. Почему они не колышутся, почему, вместо них, обледенелые комья грязи совсем близко перед глазами? Они режут лицо… Это ничего, надо сделать только последнее усилие и оторваться от земли, стать точкой, капелькой света. Где отец, мать?… Григорий? Дорога должна отделиться от земли и там вечный покой и свет… ослепительно яркий свет, как молния…
Что-то сильно ударило Николая по затылку. Всё существо его слилось в одну яркую искру. Она отделилась от темной, грязной, залитой кровью дороги и с неудержимой силой понеслась вверх.
Григорий и Ким усиленно работали лопатами. Солнце поднималось всё выше и выше. Становилось тепло потому, что солнце начинало припекать, а земля была каменистая и копать было очень трудно. Григорий и Ким знали, что жизнь их целиком зависит от быстроты, с которой они сумеют окопаться. Время от времени Григорий со страхом поглядывал на противоположный склон оврага — он определенно был пристрелен: ни одного цельного деревца, ни одного уцелевшего куста; расщепленные, обугленные стволы и взрытая, обожженная земля. Видимо, засекли дно оврага, но не совсем точно и обстреливали противоположный склон. Григорий мысленно измерил расстояние до обугленного места — 25-30 метров. На таком расстоянии осколки даже среднего миномета еще не теряют силы. Внизу, в глубине, вился полупересохший ручей и воронок там было меньше. Около самого ручья лежало несколько трупов — тихих, желто-серых, как дно оврага.
Ким сел на край окопа и обтер грязной рукой лоб, покрытый мелкими каплями пота.
— Больше не могу! — сказал он слабым голосом.
Григорий ничего не ответил и продолжал с остервенением бить по гравию тупой лопатой.
— Было бы лучше, если бы они разрешили сначала вырыть окоп для себя, а потом гнездо для миномета, — сказал Ким. — Пока ставили миномет, никакие сил не осталось.
Григорий оперся на лопату и посмотрел на противоположный склон.
— Воронки совсем свежие, — сказал он Киму, — не может быть, чтобы немцы оставили это место надолго в покое.
Ким встал и начал копать. Артиллерийский налет обрушился в тот момент, когда окоп был вырыт на полметра. Григорий и Ким лежали, стараясь вдавить тела в землю. Камни, осколки и земля дождем сыпались им на спину, больно били по плечам и стучали по каскам. Через пять минут налет кончился. Когда затихло, Григорий осторожно выглянул из окопа — воронки на противоположной стороне стали свежее, внизу, против того места, где окопался взвод, лежало два новых трупа и изуродованное ведро.
— Кажется, наши попали, — сказал Григорий.
Ким стал на колени и посмотрел вниз.
— Наводчик первого расчета и замстаршина… наверное ходили за супом, — добавил он равнодушно.
При упоминании о супе Григорий почувствовал острый голод.
— Теперь терпеть до вечера, — сказал Ким меланхолично и лег на спину на дно окопа.
— Давай копать дальше, — вяло предложил Григорий.
— Зачем? Ведь не убило! — тихо ответил Ким. — Копать тяжело, а пока выкопаешь, велят переходить на новое место.
Григорий внутренне готов был согласиться с Кимом, но сделал над собой усилие и взял в руки лопату.
— Ты иди лежать к миномету, — сказал он примирительно, — а я покопаю. Я не так устал, как ты.
Ким послушался и исчез за краем обрыва, где, как раз над их окопом, было вырыто минометное гнездо.
Парень долго не протянет, — думал Григорий про Кима, начиная долбить упрямый гравий, — в концлагере был бы уже в разряде доходяг… урока ни за что не выполнил бы.
Второй артиллерийский налет начался, когда Григорий ушел на полметра в землю. На этот раз лежать можно было много спокойнее. Только когда затихал гул последнего взрыва, в окоп со слабым угасающим свистом упал обессиленный, запоздалый осколок. Упал он совсем около ноги Григория — маленький и безвредный, как бы говоря о том, что опасность миновала.
