Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович (электронная книга txt) 📗
— Товарищ старший сержант, — глухо сказал Костенко, — разрешите попробовать починить рацию. Не может быть, чтобы я ее сильно покалечил. Тогда не надо будет рисковать. Отсидимся до ночи, а ночью двинемся.
Филиппов испуганно посмотрел на него:
— До ночи? А есть что будем?
— Потерпим…
— Ну и терпи. А мне невтерпеж!..
— Тихо, — сказал Оленин.
— Товарищ старший сержант, — Костенко упрямо наклонил голову, — разрешите посмотреть рацию. Это минут пятнадцать — двадцать.
Оленин прикинул что-то в уме и кивнул:
— Пятнадцать.
Костенко открыл рацию.
Филиппов лежал, уткнувшись лицом в согнутый локоть. В носу у него щекотало, и он шумно втягивал в себя воздух. «Того и гляди расплачется…» — неприязненно подумал Оленин.
Барабанил дождь по темным стволам и опавшей листве.
— Можно починить, если, конечно, лампы… — вдруг сказал Костенко. — Проволочки бы кусочек! — Он оглянулся вокруг, потом пошарил в карманах. — В другой раз всего с собой наберу!..
— Вы лучше в другой раз не падайте, — сказал Оленин.
Филиппов поднял голову:
— Неужели починишь?
— Починишь, починишь, — заворчал Костенко, копаясь в рации, — проволочку бы…
— Булавка есть, — сказал Филиппов. — Не годится?
— Покажи.
Филиппов подал булавку, которой закалывал карман гимнастерки.
— Попробуем. Разгибай.
Филиппов стал разгибать булавку. Упрямая проволока не поддавалась, вывертывалась из пальцев, как живая, колола, но Филиппов не обращал внимания на уколы. После долгих усилий он справился с булавкой, и она превратилась в проволочку. Костенко взял ее, а Филиппов, внимательно следя за его работой, стал машинально посасывать уколотые пальцы.
— Пробую, — сказал Костенко, надел наушники и повернул один из рычажков рации. Лицо его стало напряженным. — Фон есть. — Он стал быстро стучать ключом, вызывая батальон.
— Ну? — спросил через минуту Оленин.
— Не отвечают.
Костенко продолжал стучать и поворачивать рычажки рации.
Невдалеке хрустнула ветка, потом другая.
— Тихо, — сказал Оленин. Справа прогремела автоматная очередь. — Уходить надо.
— Отвечают, — шепнул Костенко, и лицо его просветлело — Отвечают…
Филиппов закусил губу.
— Ясно, — сказал Оленин.
— Передавать? — спросил Костенко.
— Теперь не уйдем. — Оленин взглянул на Филиппова.
Тот лежал на животе, напряженно вглядываясь в сторону шума и крепко сжимая в руках автомат. И в глазах его Оленин прочел то же выражение, что и тогда, в половодье.
— Ясно, — повторил Оленин, с трудом скрывая улыбку, которая независимо от его воли растягивала губы. — Рядовому Филиппову — выдвинуться вперед. Я прикрываю справа. Рядовой Костенко, передавайте.
Филиппов все понял. Он пополз, прижимаясь к земле и держа автомат в левой руке. Теперь он уже не думал ни о еде, ни о куреве, ни о пути, который остался позади. Только одна мысль жила в нем: «Надо дать возможность передать сведения. Надо держаться».
Филиппов остановился и замер, прислушиваясь. Сейчас ему казалось, что он слышит, как падает каждый лист, как стучит каждая дождевая капля.
Вот хрустнул сучок… Еще… Ближе… Ближе… В кустах показались две головы с синими знаками на пилотках. Филиппов дал очередь из автомата. Головы исчезли в кустах. Тотчас послышалась короткая очередь и в той стороне, куда уполз Оленин. Потом рассыпались ответные очереди.
Завязался «бой».
Справа раздался знакомый свист — сигнал сбора.
Филиппов, отстреливаясь, начал отползать назад. Он не успел доползти до рации…
Из кустов вышел майор с белой повязкой на рукаве, посредник:
— Товарищ старший сержант! И вы, товарищи солдаты, считаю, что вы вышли из строя.
Оленин, Костенко и Филиппов поднялись с земли.
— Есть считаться вышедшими из строя, — сказал, козырнув, Оленин. Все трое сняли с пилоток белые квадратики и передали их майору. Но при этом у Оленина и у солдат были такие счастливые лица, что майор невольно улыбнулся. Он понимал разведчиков. Они сделали свое дело. Они выполнили задание и могли быть довольны собой.
ОСЕЧКА ИСТОРИЯ С ПЕРЕОДЕВАНИЯМИ, ПОГОНЕЙ И СОБАКОЙ ПО КЛИЧКЕ ГРОМ
История эта началась в кабинете начальника пограничного отряда Ивана Федоровича Скачка.
Обсуждалась подготовка к инспекторской проверке. Стрельбы дневные и ночные, тактика, уставы… Увенчать проверку намечалось учением. В обстановке, приближенной к боевой.
— Опять двое солдат третьего задерживать будут? Слезы, — обронил майор из политотдела.
— Разрешите? — поднялся капитан Мишин, очень черноволосый и очень высокий, которого за рост еще в училище прозвали движущейся мишенью. — Надо пустить штатского, а то и двух. И чтобы незнакомые лица.
— На моей «Волге» повезете? — спросил начальник отряда. — Вся граница знать будет.
— Да нет же, товарищ полковник! — Темные глаза Мишина загорелись азартом. — Мы «нарушителей» с моря высадим. Ночью.
— Засекут сразу.
— Не засекут! График подачи лучей прожекторами составим так, чтобы участок высадки не освещался. Высадим с нашего корабля. Будто бы у моряков учение. Можно создать для «нарушителей» все условия. Это ж в нашей власти! И место выбрать. Вплавь высаживать можно, в устье ручья. И пусть-ка их обнаружат!
— А вот они возьмут да и не обнаружат! — мечтательно сказал майор из политотдела.
— То есть как это не обнаружат, товарищ майор?
— Уйдут ваши «нарушители». И что? Осечка?
— Не может быть никакой осечки, товарищ майор! У наших ребят нюх!..
— Ну это вы, Мишин, увлеклись, — улыбнулся начальник отряда. — В общем-то, мне идея нравится. Только где ж мы хороших «нарушителей» возьмем? Тут ведь «нарушители» нужны первого сорта. Чтобы плавали и все такое.
— Найдем, товарищ полковник! — убежденно сказал Мишин. — Да вон у меня сестренка приехала погостить. Лена. Она ж в институте физической культуры имени Лесгафта учится. На третьем курсе уже. Пловчиха.
— Надо еще ее спросить, согласится ли она ночью в море лезть. Тоже радости мало, — сказал майор.
— Да что у нас акулы, что ли?
— Акулы не акулы… — неопределенно протянул майор.
Долго еще говорили о будущем месте высадки «нарушителей» и прочих подробностях. Мишину приказано было поговорить с сестрой «без нажима» и подобрать ей напарника. Об исполнении доложить.
А операцию назвали «Осечка». По предложению майора из политотдела.
Лена была под стать брату — довольно высокая, темноволосая, коротко стриженая, большеглазая. Днем она пропадала на море. В любую погоду. Даже в дождь. А по вечерам занимала полюбившийся ей угол дивана и, поджав под себя ноги и накинув на плечи китель брата, читала. Кое-кто из приятелей Мишина пытался пригласить ее в кино или в клуб на танцы, но она только строго поджимала губы и вежливо благодарила. Так вежливо, что сразу отбивала охоту приглашать вторично.
— Слушай, — говорил иногда Мишин, — ты ненормальная. Ты же старуха. Тебе скоро целых двадцать. Ну чего ты сидишь тут на диване и мнешь мой парадный китель? Колька (или Сережка, или Васька) хороший парень, лейтенант (или старший лейтенант), танцует, как бог…
— У-гу, — откликалась Лена. — Во-первых, мне еще не скоро двадцать, а через три месяца и семь дней. Во-вторых, в твоем парадном кителе с такими прелестными звездочками я чувствую себя заслуженной пограничницей. И, наконец, твои желторотые лейтенанты, танцующие, как боги, не для меня. Я девушка скромная, замуж не собираюсь, а если и соберусь, то за генерала. В крайнем случае за полковника. Не ниже.
— Иронизируешь? В десятом классе ты проплясывала ночи напролет. Я же знаю, что вы мотали с уроков всем классом и устраивали танцульки на свежем воздухе.
— Милый мой капитан, это было давно, в прошлом веке. Теперь твоя дремучая старуха предпочитает гантели и детективы. Кстати, а что сейчас танцуют твои лейтенанты? Твист или польку-бабочку?
