Я жил в суровый век - Нурдаль Григ (читаем бесплатно книги полностью TXT) 📗
Наступал вечер, тяжелый и гнетущий для всего дома, как завершение трудного и бесплодного дня — еще одного дня.
— Она уже легла?
— Да...
Все успокаивались и, перед тем как отправиться спать, один за другим заходили к Маргарите.
— Спокойной ночи, — приоткрыв дверь, произносил покровительственным тоном дядя Периклис.
— Спокойной ночи, — отвечала она.
— Спокойной ночи, Маргарита, — говорил, немножко заикаясь, дядя Василис.
— Спокойной ночи, дядя.
— И не читай перед сном... Твои глаза... Вообще не надо читать.
— Вообще не читать?
— Только астрономию.
— Астрономию?
— Спокойной ночи, золотая моя, благословенное дитя мое, — слышалось спустя минуту — в дверях стояла, раскачиваясь всем телом, тетя Катерина.
— Спокойной ночи, тетя.
— Спокойной ночи, — говорил и дядя Стефанос с парализованной рукой. Он всегда смотрел ей прямо в глаза, словно пытаясь прочитать в них что- то скрытое.
— Спокойной ночи, — отвечала Маргарита и ему и ждала, кто еще появится.
— Спокойной ночи, моя Маргарита, — говорила наконец мать повелительным тоном.
— Ах, спокойной ночи, — повторяла Маргарита и считала, все ли прошли. Потом она гасила лампу и лежала в темноте с открытыми глазами. Наконец горькая усмешка трогала ее губы.
— Ну, спокойной ночи, — шептала она и отбрасывала еще один день из оставшихся до ее возвращения в «Арсакио».
Но и там, в «Арсакио», она была одинокой и грустной, с теми же широко открытыми, жаждущими, лихорадочно горящими глазами.
Она привыкла быть сдержанной и молчаливой. Все знали, что она никогда не раздражается, не упрямится, все беспрекословно выполняет. Но никогда она не принимала участия в играх. Только в редких случаях, когда девушки поднимали в спальне визг и начинали бросаться подушками, она, заложив руки за голову, вдруг прикрикивала на них: «Ну, спокойной ночи!..» Это была ее шутка, ее единственная острота, и девушки, услышав эти слова, всегда смеялись. Поднимался еще больший гам, пока не появлялась наставница, не гасила свет и, в свою очередь, не говорила: «Ну, спокойной ночи!» Все стихало. А Маргарита, заложив руки за голову, долго лежала в темноте с широко открытыми глазами.
Когда она окончила школу и вернулась домой, для нее очень быстро все стало ясным. Родным ничего не надо было ей объяснять. Она ничему не удивлялась, ни о чем не спрашивала, будто давным-давно все знала.
Пардикарисы накинулись на ее маленький заработок, единственный прочный доход в семье. Она даже не пыталась противиться. Все отдавала им — только так она и могла поступать. И, несмотря на это, она стала причиной еще больших раздоров. Колесо жизни в семье опять завертелось вокруг нее, но уже в обратную сторону. Теперь все требовали расплаты за их истерическую любовь к ней. Ее мать первой предъявила свою претензию — все деньги отдавать ей и только ей, чтобы они могли жить вдвоем и копить Маргарите на приданое. Дядя Периклис, возмущенный корыстолюбием своей невестки, запротестовал, заявив, что он, как глава семьи, является опекуном Маргариты. Тем более что отец Маргариты завещал ему перед смертью заботу о дочери.
Тогда тетя Катерина сказала, что она не имеет никаких претензий к «ребенку», но раз ее брат и эта ядовитая змея — ее невестка — хотят сожрать заработок Маргариты, то пусть они — именно они, а не «ребенок» — заплатят ей за три золотых кольца, которые она продала, чтобы дать образование Маргарите.
Двоюродная сестра Маргариты, Фотини, ныла день и ночь, жалуясь на бессердечие родных. Она каждый вечер приходила в комнату к Маргарите и лила слезы до тех пор, пока Маргарита не начинала плакать вместе с ней. Отец Фотини, дядя Стефанос, с парализованной рукой, был единственным, кто ничего не требовал от Маргариты. Он предпочитал попросту опустошать иногда сумочку племянницы, обставляя «операцию» так, что заподозрить в краже можно было любого, но его алиби было несомненным, после чего с удовлетворением наблюдал за разгоравшейся по этому поводу ссорой. Что же касается дяди Василиса, мудрого «астронома», то он однажды изъявил желание поговорить с Маргаритой с глазу на глаз. Он по-отцовски объяснил ей, что не имеет никаких разногласий с семьей, что у него нет никаких претензий к ней, что он вообще ничем не связан с земным миром и нет у него никаких других потребностей, кроме духовных, единственное, что ему нужно, это ежедневно стаканчик ракии — пустяк, на который она могла бы давать ему, не поднимая шума. Тогда он, бедняга, наконец избавился бы от этого мерзавца! (Он имел в виду могильщика, с которым он по ночам выкапывал мертвецов и раздевал их.) Он водит его за нос, обманывает и почти ничего не дает — даже на ракию не хватает. Но это, мол, большая тайна, которую он открыл ей только потому, что очень любит ее... Все то, что вкладывали семнадцатилетние девушки из пансиона в понятие «дом», — родственные отношения, чувство любви и привязанности, забота друг о друге — рушилось на глазах у Маргариты.
Она узнала правду об отце, в уважении к величию и мудрости которого воспитывала ее мать. Фармацевт Григорис Пардикарис был самым отвратительным гомосексуалистом в городе. Их было немало среди священников, членов церковных советов, владельцев магазинов и других добродетельных и достопочтенных граждан. В последние годы он настолько погряз в своем пороке, что пришлось запереть его дома, а аптеку закрыть.
Говорили, что небезызвестный Какавос, муж тети Катерины, «мешок с деньгами», убил в Румынии человека. Может быть, он и не убивал, но дома, во всяком случае, его обвиняли в этом. В его отсутствие тетя Катерина опорочила себя связью с молодым турком. Может быть, и этого не было, но в часы наибольшего раздражения Пардикарисы напоминали ей об этом грехе. Дядя Периклис считал, что в масле, приносимом на алтарь святого, есть и его доля, и поэтому таскал масло домой. Дядя Стефанос заразился еще при жизни жены у самых грязных проституток. Не менее ужасные пороки приписывались и Фотини. Дядя Василис, пожалуй, был бы лучше всех — у него вообще было доброе сердце, — если бы он не так сильно ненавидел могильщика и не так сильно любил «астрономию» и ракию. Выходило, что добродетельная семья Пардикарисов вся погрязла в пороках. Маргарита узнала о кражах в соборе, в муниципалитете и о царящих повсюду подлостях. Церковь, правосудие, власть, знатность — все это рушилось в её глазах, рушился весь этот мир, который она знала и детищем которого была.
