Штормовое предупреждение (Рассказы) - Устьянцев Виктор Александрович (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Докладывая командиру бригады о готовящемся на участке наступлении немцев, Першин рассчитывал, что ему дадут подкрепление. Комбриг и сам, видимо, думал об этом, потому и сказал: «Помочь тебе нечем, держись своими силами».
А как держаться? Судя по всему, противник подтягивает к участку что-то около дивизии. Значит, его численное превосходство надо считать десятикратным. Плюс техника. Если еще фон Брауде получит обещанные ему танки, морякам не устоять. Надо, чтобы он не успел получить их. Надо ударить первыми, не дать немцам закончить подготовку к прорыву нашей обороны.
Наступление батальона началось на рассвете. Выбив врага из первой линии, батальон двинулся ко второй, но в это время с левого фланга ударили пулеметы, и атака захлебнулась.
Першин приказал батальону закрепиться на занятых позициях и попросил у комбрига «огоньку». Почти тотчас над батальоном просвистели снаряды. Первый залп лег с небольшим выносом по целику, но уже вторым вражеский дот был накрыт. Как только началось поражение на одном прицеле, Першин поднял батальон. Но пулеметы ударили снова, и батальон опять залег.
Старший сержант Лобов подполз к комбату:
— Дозвольте доложить?
— Что там у вас? — спросил Першин, не оборачиваясь и не отнимая бинокля. Комбат нервничал, понимая, что каждая минута задержки с наступлением помогает немцам оправиться и подтянуть силы.
— Снарядом там не возьмешь — камень, — сообщил Лобов, ткнув пальцем в сторону холма, с которого все еще полоскали пулеметные очереди. — Немец глубоко въелся, его можно только гранатой и достать. Если позволите, я попробую.
Першин повернулся к Лобову, внимательно и как-то задумчиво, точно взвешивая сказанное им, посмотрел на разведчика и согласился:
— Давай, Егор Иванович.
Лобов сполз в окоп, отстегнул от пояса две противотанковые гранаты, крепко связал их шпагатом, скинул шинель и несколько мгновений спокойным оценивающим взглядом прощупывал лежавшее перед ним поле. Потом расправил усы, поглубже надвинул шапку, для чего-то поплевал на руки и легко перевалился через бруствер.
Он полз быстро, и вскоре его стало совсем не видно. Только оставшаяся в редкой мокрой траве узкая примятая полоска указывала Першину место разведчика. Комбат, не отрываясь, следил за этой полоской в бинокль.
До дота оставалось метров полтораста, когда немцы заметили Лобова. Из дота по нему выпустили длинную очередь, и грязные фонтанчики взлохматили землю вокруг разведчика. Лобов не двигался. Но когда немцы снова перенесли огонь пулеметов на батальон, Лобов двинулся вперед.
Откуда-то из-за холма ударили минометы, и вокруг Лобова букетом встали султаны разрывов. Вот один из них выплеснулся из земли рядом с Лобовым, и разведчик опять замер. Он не двинулся и тогда, когда прекратился минометный обстрел.
«Убили!» — с горечью подумал Першин. Он видел, как из окопа выпрыгнула санитарка, хотел вернуть ее, но было уже поздно: низко пригнувшись и петляя, она бежала к Лобову. В воздухе снова послышался захлебывающийся свист мин. Теперь немцы стреляли по санитарке. А она все петляла и петляла, лишь изредка припадая к земле, когда мины рвались совсем близко.
И вдруг фонтаны земли встали далеко в стороне от санитарки. Першин посмотрел туда и увидел, что по полю мечется одинокая фигура матроса. Это было похоже на какую-то дикую пляску. Матрос вскакивал, приплясывал на одном месте, падал на землю, кувыркался, перекатывался, снова вскакивал и снова падал. Теперь по нему били и пулеметы, но он, казалось, не обращал ни на что внимания, весь отдавшись бешеной пляске.
— Кто это? — спросил Першин у телефониста.
— Крылов. С ума, что ли, он спятил?
— Молодец, Крылов! Умница! — ласково похвалил комбат.
Гришин с недоумением посмотрел на офицера. Потом проследил за его взглядом и увидел, что Лобов уже подползает к доту. Вот он приподнялся и бросил гранаты. Глухой сильный взрыв колыхнул землю. Комбат выхватил у Гришина винтовку и, выпрыгнув из окопа, раскатисто закричал:
— Батальон, за Родину, вперед!
Гришин захлопнул крышку телефонного ящика, схватил катушку и тоже вылез из окопа. Впереди колыхалась орущая лавина людей, и Гришин ринулся догонять ее.
Осколок попал в предплечье и перебил вену. Крови было потеряно много, но рана была неопасной. Серьезнее оказалось пулевое ранение. Оно было сквозным: пуля вошла между ребер в грудь и вышла в правом боку. Лена опасалась, что задето легкое. Крылов как-то обмяк и потяжелел, Лена с трудом поворачивала его, забинтовывая грудь. Забинтовав, она положила его голову себе на колени и прислушалась к его дыханию. Оно было неровным, хватающим, в груди при каждом выдохе что-то булькало. Матрос изредка стонал, но был еще без сознания.
Лена вынула фляжку со спиртом и отвинтила крышку. Долго пыталась разжать матросу зубы, но так и не смогла: вылила спирт прямо на зубы. Почти весь он вытек изо рта, но, видимо, несколько капель все же попало в рот, обожгло, и Крылов чуть-чуть разжал зубы. Она успела просунуть в рот пинцет и в образовавшуюся щель влила еще спирту.
Крылов глотнул и очнулся. Он долго непонимающими глазами смотрел на рваное серое небо, силясь что-то припомнить. Постепенно взгляд его приобретал все более осмысленное выражение. Он приподнял голову и снова уронил ее, застонав от боли. Но вот он увидел склоненное над ним лицо девушки и хрипло произнес:
— А, Ленточка…
Здоровой рукой он нащупал ее руку и поднес к губам. Долго прислушивался к чему-то, потом спросил:
— Пошли?
— Пошли, Володя. Слышишь «ура» кричат?
Он облегченно вздохнул:
— Полный порядок!
Увидев, что он закрыл глаза, девушка насторожилась. «Неужели опять потерял сознание?» Она прислушалась к его дыханию. Оно было ровным, хотя в груди все еще что-то булькало. Крылов спал.
С неба посыпался мелкий холодный дождь. Она сложила ладони крышечкой и прикрыла его лицо. Однако скоро руки ее устали и начали неметь. Она хотела дотянуться до сумки, но едва протянула руку, как веки матроса дрогнули. Она снова сложила ладони крышечкой над его лицом.
А перестрелка отодвигалась все дальше и дальше.
ФЕДЬКА
Где-то за курганом гулко ухали орудия. Снаряды рвались левее, в районе нашего переднего края.
Израненная, уставшая от войны земля тяжело вздрагивала, глухо стонала, и каждый ее вздох отдавался в груди Семена острой болью. Сейчас земля казалась Семену живой, он отчетливо ощущал трепет ее могучего тела, ее дыхание. Она дышала в лицо ему терпким ароматом подопревшей листвы, сухой пыльцой застоявшихся трав, крепким настоем конопли и полыни. Так земля пахнет только осенью. Семену, впервые за два года попавшему с корабля на сушу, этот запах земли напомнил о доме, о счастливых довоенных днях, когда он ходил по лугам широкими прокосками, метал в стога душистое сено, длинными прогонами объезжал бескрайнее золотое поле на жатке-лобогрейке, прислушиваясь к ее ровному кузнечиковому стрекотанию и веселым голосам вязавших снопы девчат.
Должно быть, он замешкался, потому что лейтенант Дроздов, который полз метров на десять сзади, теперь догнал его и тихо спросил:
— Ты чего, Никифоров, устал?
— Нет. Просто кое-что вспомнилось. — Семен энергичнее заработал локтями и вскоре опять уполз вперед Дроздова.
На этом участке фронта, прилегающем к морю, готовился прорыв обороны противника. Но у немцев здесь была батарея большого калибра, мешавшая сосредоточению наших войск. Армейское командование не располагало крупнокалиберной артиллерией, поэтому подавить немецкую батарею было поручено эскадренному миноносцу, на котором Семен служил сигнальщиком. На берег был выслан корректировочный пост во главе с командиром группы управления огнем лейтенантом Дроздовым.
