Выхожу на связь (Очерки о разведчиках) - Колос И. (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Повстанцы не дрогнули, не отступили. По подземным ходам одна группа подобралась к борту последнего танка, ударила по нему три раза из противотанкового ружья и из автомата обстреляла смотровые щели. Другая группа била из ПТР по остальным танкам. В головную машину из-за баррикады полетела самодельная противотанковая граната; надо было иметь большое мужество, чтобы взорвать такой силы снаряд всего в нескольких шагах от себя. Повстанец, который решился на это, сам был сильно контужен. Зато бросок был очень удачным: поврежденная гусеница слетела, танк покружился немного на месте, уперся пушкой в дом и замер. Задний танк был поврежден меньше. Правда, он задымил, но все же смог отойти, очистив путь к отступлению для второго и третьего. На улице осталась только одна вражеская машина; три скрылись за углом, со страшным грохотом перевалив через груды кирпича и камня.
После недолгого затишья гитлеровцы вновь начали бить по участку Юзефа — на этот раз из ротных и батальонных минометов. Мы укрылись, ожидая начала новой атаки, и снова победа была на нашей стороне — повстанцы удержались на баррикаде. Но потери были тяжелые: сразу выбыло из строя четыре наших товарища. Гитлеровцы же оставили на подступах к баррикаде пять убитых солдат. Раненых они увели.
Трое смельчаков во главе с Юзефом попытались было доползти до убитых врагов, чтобы забрать оружие, боеприпасы, документы и фляги с водой, но безжизненно стоявший посреди улицы танк вдруг открыл пулеметный огонь.
Один из повстанцев пополз к танку.
— Назад, Карковский! — крикнул Юзеф. — Смотри-ка, на что гранату вздумал портить!.. Ребята, тащите побольше дров — мы их одной спичкой возьмем!..
Действительно, через несколько минут вокруг танка полыхал огонь.
Меня вызвал Сенк. Оставив баррикаду, я направился к командному пункту. Там уже шли приготовления к совещанию: два пожилых повстанца сколачивали деревянную скамью, двое других укрепляли ножки откуда-то принесенного стола.
Вечером в подвале Сенка собрались двенадцать командиров подразделений Армии Людовой, а также члены Варшавского комитета Польской рабочей партии. В этой группе людей было что-то знакомое и родное — такое совещание напоминало сбор командиров в штабной землянке одной из наших партизанских бригад. Виднелись пиджаки и френчи, рабочие блузы и военные мундиры, пальто и шинели, сапоги и ботинки.
Приветствие, с которым каждый входящий обращался к Сенку, было по-военному подчеркнуто четким. На утомленном лице Сенка светилась приветливая улыбка. Он каждому дружески протягивал руку, обменивался парой слов, затем вошедший отходил в сторону, садился на скамью и молча ждал. Мне сразу передалась эта атмосфера подтянутости собравшихся командиров, и я невольно стал так же сдержан, как и они.
— Товарищ капитан, вас просит сержант! — позвала меня медсестра, неустанно дежурившая у постели Дмитрия. — Ему стало лучше!
Дмитрий действительно пришел в себя. Он подозвал меня и спросил:
— Товарищ капитан, где мы теперь находимся?
Я подробно рассказал ему о нашем положении. Дмитрий немного взволновался, но потом успокоился, и мы расстались, так как мне надо было идти в штаб. Перед уходом я еще раз попросил медсестру позаботиться о Стенько, присмотреть за ним.
Ночью мы возвратились с Юзефом на командный пункт, где лежал Дмитрий. Сюда в подвал принесли еще несколько раненых с ближайшей баррикады. Сенк при свете коптилки внимательно рассматривал карту, а когда заметил нас, то сказал, обращаясь ко мне:
— Говорят, что Бур получил приказ из Лондона: советских десантников заполучить к себе… Этот тип ни перед чем не остановится.
— Но зачем мы ему? — спросил я.
— Если вы будете в его руках, вожаки Армии Крайовой по-прежнему смогут врать варшавянам, будто бы с Советской Армией у них имеется связь. Ясно?
Когда разговор с Сенком закончился, меня подозвал Дмитрий:
— Товарищ гвардии капитан! Майор дело говорит — вы поберегитесь… И вообще нам надо быть вместе.
— Сделаем, Дмитрий!
— Я теперь не в помощь, а в обузу. Но все-таки, если что случится, стоять в стороне не буду…
Я смотрел на неподвижное тело Дмитрия и чувствовал, как у меня сжимается сердце.
До нас донесся голос майора, отдававшего в другом конце подвала приказания:
— Если сегодня ночью советские самолеты будут сбрасывать оружие и продовольствие — все направлять сюда, на командный пункт. Кто добровольно хочет дежурить на улицах?
— Я! Я! — послышалось несколько голосов.
Сенк приказал:
— Мешки с грузом собирать в указанное место. Бдительность и еще раз бдительность. Район патрулирования укажу дополнительно.
Я поспешил к майору и громко сказал:
— Товарищи! Можете быть уверены, что наши летчики сбросят вам груз с предельной точностью.
От радостных возгласов и выкриков запрыгало пламя в фонарях.
С высоты девятиэтажных каменных корпусов — от них оставались лишь одни каркасы — группа Юзефа наблюдала за небом, на фоне которого мрачными утесами дыбились разбитые каменные громады. То слева, то справа изредка ухали орудийные залпы. Высокие зарева пожаров освещали небо, а внизу, среди развалин, пробиваясь сквозь черные клубы дыма, словно из кратеров вулканов, поднималось багровое пламя.
Бесшумно скользили лучи прожекторов. На востоке, около Праги, гроздьями рассыпались и подолгу мерцали созвездия ракет. К северу вполнеба тускло полыхали красноватые отблески сражения на Висле. Неверный багровый свет далеко раздвинул безлунную сентябрьскую ночь.
Минуя Варшаву и отдаваясь рокочущим гулом над ее окраинами, шли на запад тяжелые советские бомбардировщики.
И вдруг десятки самолетов пошли к Варшаве! Когда я услышал их приближение, мне показалось, что воздух до предела заполнен шумом их бесчисленных винтов.
Яростно затявкали автоматические немецкие зенитки.
В подвал вдруг проник слабый утренний свет: кто-то с улицы оттащил мешок с песком от окна.
— Панове, швабы шевелятся! — вместе с холодным ветром ворвался в подвал тревожный возглас. — Все на баррикаду!
Повстанцы поспешно оставили подвал.
— Вы разве тоже с нами? — спросил меня Адам, увидев, что я с трудом поднимаю Дмитрия. — Давайте вдвоем!
Мы подняли Дмитрия на руки и по возможности бережно перетащили в безопасный подвал… Дмитрий лежал молча, стиснув зубы.
Вскоре пришла медсестра. В руках у нее была немецкая фляга. Гордо улыбаясь, она искоса взглянула на меня и сказала:
— Почти полная…
Дмитрий лежал совсем обессиленный. Когда медсестра поднесла к его губам флягу, он поморщился, попробовал подняться, но не смог. Вдруг, видимо собрав все силы, он протянул руку за флягой.
Молодец! — весело сказал я, подбадривая друга. — Считай, что теперь тебе станет легче…
Стенько не ответил и как-то болезненно улыбнулся. Я попробовал было снова заговорить с ним, но он молчал. Потом открыл глаза и промолвил:
— Не смотри на меня так. Я еще…
Отчетливо помню эти его слова. Помню также, как вдруг качнулся и заскользил из-под моих ног цементный пол…
Когда я открыл глаза, яркий дневной свет свободно проникал в подвал. Стены словно и не бывало. Обломки ее в одном месте зашевелились, из-под них показалась чья-то рука. А рядом со мной лежал Дмитрий. Голова его была в крови.
Я дотянулся до него рукой. Осторожно прикоснулся к мокрой от крови щеке.
— Дима! Димка!..
Услышал ли я, или так показалось мне:
— Прощай… товарищ!..
Не стало Дмитрия. Всю тяжесть моего горя поймет тот, кто потерял на войне хорошего товарища, дорогого друга.
Прибежал Юзеф, за ним майор Сенк. Пришло много незнакомых мне людей — я не запомнил их, как не запомнил и тех, кто увел меня от Дмитрия, и тех, кто перевязывал мои царапины. Я плохо видел, плохо слышал… Из ушей и носа у меня текла кровь. Вероятно, меня контузило взрывом.
В подвал внесли какого-то человека и положили рядом с Дмитрием, на одну окровавленную шинель. По седой бороде я узнал Адама. Заговорил майор Сенк. Издалека, как бы из глухо звенящей дали, донеслись до меня обрывки его речи:
