Лицом к лицу - Лебеденко Александр Гервасьевич (книга регистрации .txt) 📗
Узнав об отъезде сына, приходила к барину Ульяна. Неизвестно, о чем был разговор. Слышали — рыдала Ульяна, валялась в ногах.
Вышло гувернеру новое приказание. Незаконный сын Андрей Бодров становился казачком у законного сына Петра Арсакова.
Впрочем, учить приказано было обоих одинаково. В школу ездили Петр и Андрей вместе. Но Петр ездил в коляске, а Андрей на облучке, рядом с кучером.
Странно и неожиданно принялись и развились в детских душах черты характера родителей. Андрей поднимался злым, подозрительным и замкнутым юношей, а Петр рос равнодушным ко всему размазней.
Страшной пропастью казалась деревенская голодная, лапотная жизнь из окон особняка. На Екатерининском канале ночами снилась Андрею Ульянина трехоконная изба с тараканами, пот холодный выступал на лбу у юноши, и сквозь слезы в чем-то уверял себя Андрей, оторванный от земли, обученный всем барским наукам и ничего не знающий о завтрашнем дне. Унизительность своего положения он чувствовал тем острее, чем старше и ученее становился, но порвать с этим существованием был не в силах. Может быть, впереди, в будущем, придет что-то такое, что освободит и развяжет…
Накануне Балканской войны в километре от Докукина сломалось колесо у извозчичьей коляски. Барыня пешком добралась до докукинской усадьбы. По дороге ей рассказали о Владимире Андреевиче. Она вынула из синего атласного мешка крошечную карточку:
Александра Станиславовна
баронесса фон Розен
и отправила в дом с мальчиком. Владимир Андреевич сам провел баронессу в гостиную и приказал спешно починить коляску. Баронесса ручкой, затянутой в перчатку, растирала колено. Неужели она ушиблась? Предложено было вызвать врача из города, но баронесса весело отказалась: час-другой, и все пройдет. Такие пустяки…
Это была судьба Владимира Андреевича.
Баронесса осталась ночевать. Через неделю она уехала в имение брата, отставного капитана гвардии, чтобы, захватив вещи, навсегда вернуться в Докукино.
Большая и мрачная сила вошла в усадьбу. Таинственно и неожиданно умерла мать Владимира Андреевича.
Сам Арсаков как-то быстро увял и обезножел — этот сильный, как беловежский зубр, человек.
В докукинских домах шептались о том, кому достанутся имение и богатые волынские земли. Поручику Петру Арсакову или «земгусару» Андрею Бодрову? Революция радикальным путем, как бы ножом оператора, прекратила цепь странных событий. Октябрь всех вышвырнул из усадьбы и тем разрешил сомнения.
Владимир Андреевич и Александра Станиславовна уехали в Москву. Петр оказался в эмиграции, а Андрей поселился в трехоконной Ульяниной избе, в которой так угрюмо шуршат по ночам тараканы.
Глава IV
И ЕЩЕ ДОКУКИНО
Хата Федора Черных — на выселках. Здесь земля еще хуже, от реки тянет песок, меж холмов прошли мелкие, частые овраги. Петлями вьется среди кустов и бурьянов, мимо свалки, мимо лысого кладбища, утыканного почерневшими крестиками, дорога. Окна Федоровой избы — в пустое дальнее поле, где, как в жизни крестьянской, ничего до самого горизонта. Но с порога видны и усадьба, и край моста через реку, и большая улица Докукина, вплоть до деревянной церкви с острой, как наконечник копья, колокольней.
Алексею бегать в Докукино к ребятам далеко и не тянет. Оврагом сбежать вниз, ветром скатиться, только бы босой ногой не наскочить на битую бутылку, что набросал сосед Иван Задорин, — а тут река. Тут и вся радость Алешкина, и раздолье, и забава, и занятие. Лежит река в песчаных берегах, ласково шевелит низкой волной. На той стороне камыши ходят на ветру, шелестят, шушукаются. У берега мелко, дальше омуты, а у камышей топко. На задоринском челноке Алексей ходил в камыши с удочкой и дальше — за Докукино, мимо барского дома, что глядит меж парковых стволов черными окнами, окруженный цветниками и статуями. И туда, еще дальше, под мост, по которому стучат копыта и гуркотят колеса, мимо поповского дома, мимо огородов. Здесь опять — поле, камыши, бурьян и мелкая колючая поросль. Ходил и против течения — туда, где лежит посредине реки черный замшелый камень. Мать рассказывает: черти играли, упал камень в реку, она расступилась, потекла мимо двумя струями, а он лежит на островке, и как будто вода его боится…
К Алексею на выселки приходили ребята, купались, удили рыбу, играли в бабки, в пуговицы, гоняли волчка, строили города, пускали на воду щепки — страшные корабли, били японцев. Иногда ватагой шли в дальний — за пять верст — лес по грибы, по ягоды.
Зимой летят к воде самодельные салазки. На реке лед, и в прорубях вода шевелится, черная и холодная. Побитый морозами камыш полег. На одном коньке можно перемахнуть на ту сторону, поглядеть кругом — все снег да снег, намело ветром, сизое небо — и айда скорей к своему, жилому берегу.
Летом можно проехать лодкой к лесу, привязать челнок к лозняку — и бегом знакомой дорожкой в лес. Пахнет свежим, кузнецы скачут, носятся пушинки чертополоха, белые капустницы — как вишневый цвет на ветру. Сосны обступят, зашумят высоко, но не боится их Алеша — они опять расступятся, опять трава пойдет еще гуще, еще шелковистее, и золотыми пчелами загудит дедова поляна. Лесом, лесом обежит ее Алексей, чтобы не покусали, — и в избушку к деду Кириллу.
Однорукому Кириллу Алеша — внук. На турецкой войне, на Шипке, прострелило Кириллу кисть руки. Лекари оттяпали ему руку по самый локоть. Кирилл вернулся в деревню с пустым рукавом. Старый барин в порыве великодушия подарил ему пять ульев и лес на избушку. Братья помогли ему построить домик, и он стал мастерить одной рукой и культяпкой ульи и рамы. В деревню дед не ходит и слывет там чудаком, а в усадьбе — философом. Говорит коротко и мудрено, как будто дед Кирилл, пасечник, понял в жизни что-то такое, до чего другим не дойти. Но с ребятами Кирилл прост, кормит внука хлебом с медом и огурцами. Много не дает. На деревянную ложку — лижи со всех сторон. Сам ест мало. Прочее идет на продажу.
Кроме Алексея, у деда Кирилла гостит только Алешина любимая тетка — Ульяна Бодрова.
Она садится на обтертый до блеска обрубок. Сидит и молчит и меда не ест. Алеша жмется к ней, и она гладит волосы ему жесткой от стирки, от серпа рукой и утирает глаза подолом. По деревне зовут Ульяну «барыней», и парни аккуратно под пасху и святки мажут ворота Бодровых дегтем. Мать Алексея Мария говорит, что Ульяна могла бы стать богачихой и ходить в шелковых юбках и городских ботинках. И Алексей не понимает, почему же это Ульяна не захотела…
Когда стемнеет, дед рассказывает про походы, про южную сторону. А Алеша ждет про сражения. Но о сражениях дед говорить не любит. И если Алеша спросит, отвечает коротко:
— Сам навоюешься…
И Алексей никак понять не может: герой дедка Кирилл или не герой? побил бы его косоглазый японец или нет?
Однажды по росе, когда еще низкое серебряное солнце не могло пробиться в зеленую чащу, Алеша встретил в лесу высокого господина в городском платье с ружьем за плечами. Рыжая, с умными глазами собака подбежала к Алеше. Алексей замер столбиком. Замахать руками боится. Господин подошел и спрашивает:
— Ты, пострел, откуда? Чей?
Алеша молчит. Руку в рот засунул поглубже, как в карман.
— Ну, — говорит барин, — брысь отсюда.
А собаку взял на ремень.
Алеша сорвался бежать. Уже не к деду, а к реке, к лодке…
А господин хохочет:
— Штаны потеряешь. — Да вдруг как крикнет: — Подстрелю, как кулика!
Алексей еще пуще. Но ноги — ровно не свои, и трава какая-то вязкая.
Громом прошел выстрел по верхушкам сосен, собака на ремне взвыла. Алексей упал лицом в траву.
А барин хохочет, как леший. Ему и неловко за глупую шутку, и блажь разбирает. Подбежал к Алексею и спрашивает:
— Ты что, жив, не умер?
Поднял мальчика, поставил на ноги и повел за руку в усадьбу. У Алексея по-прежнему ноги тяжелые и сердце гулко бьется в груди. В больших комнатах полы блестели, как стекла в окнах. В кабинете большой колыбелью висела лампа в марле и все стены были в книгах. Книги стояли рядами на полках. Полки подымались до самого потолка. Книг было много, как деревьев в лесу.
