И снова про войну (Рассказы и повесть) - Зеленин Андрей Сергеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗
— Нашёл офицера! — хмыкнул Балабанов, но при этом расстегнул ватник и распахнулся, выставив напоказ орден Славы, медали и нашивки за ранения. — Жарко, ребята, правда?
— Жарко! — подхватили разведчики. — Нас победы греют! А этих, гадов, морозят! Ха-ха! Да напои его, Коля! Пожалей фрица!
Балабанов медленно окунул свою алюминиевую кружку в котелок с душистым кипятком, вернул на свет, подержал около себя и протянул немцу:
— Пей!
Немец, не веря своему счастью, задержался на мгновение на месте, а потом шагнул к Балабанову, жадно схватил кружку и, расплёскивая от дрожи чай, припал к горячему алюминию — зашипел:
— Oh, wie heip! [51] — Отхлёбывая, бормотал: — Ichbin kein faschist! Ich wurde gezwangen… [52]
Солдаты расступились, давай дорогу немцу, пьющему кипяток, и тот медленно, воробьиным шагом, приблизился вплотную к огню, охнул, оторвал одну руку от кружки, провёл над пламенем, потом так же согрел другую руку — и заплакал.
— Челове-ек! — протянул кто-то из разведчиков непонятно о чём.
В тишине, относительной, конечно, прошло минут десять.
Немец освободил кружку и практически умиротворённо стоял над костром — щурил глаза, шевелил белёсыми бровями — обычный такой мужичок годам к сорока.
— Выпил? — строго произнёс Балабанов. — Согрелся? Пошли! — Он запахнул ватник, прихватил неразлучный ППС [53]. И остановил немца, попытавшегося вернуть кружку: — Не надо!
— Uber, sie so freundlich sein! [54] — немец облегчённо выдохнул и стал запихивать кружку в карман шинели. — Mein name ist Walter! Ich schlosser… [55]
— Шагай-шагай! — безразлично отозвался Балабанов. — Передо мной! И поживее!
Немец покорно шагнул вперёд.
Впрочем, далеко они не ушли.
Рядом с небольшими кустами, откуда ещё виделся свет костра, Балабанов остановил немца:
— Эй! Развернись!
— Ja-ja? [56] — не понял немец.
И это были его последние слова. И последнее, что он увидел — огненный язычок, сорвавшийся со ствола русского ППС.
Балабанов очередь выпустил короткую, к немцу подходить не стал — знал, что попал наверняка — вернулся к костру. Сел в раздвинувшийся кружок ошалевших от произошедшего товарищей и глухо кинул непонятно кому:
— Кружку другую дайте! Мне.
…Утром к разведчикам пришёл особист.
— Балабанов!
— Я! — отозвался сержант.
— Выйди из землянки, разговор есть.
— Выхожу, товарищ капитан!
Ушли они к тем кустам, где лежал немец.
Труп никто не убрал, его припорошило снежком, забило глазницы, нос, оскаленный рот, — перед смертью немец хотел что-то сказать. Застывшей рукой он силился достать из кармана алюминиевую кружку, наполовину вытащил, на большее — не хватило ни сил, ни времени.
— Твоё дело? — капитан брезгливо коснулся немца носком белого валенка.
— Моё!
— Ты зачем пленного убил? Приказа не знаешь? Пленных не расстреливать! — капитан взъярился. — Под трибунал захотел? За невыполнение!
— Он — фашист, — безразлично пожал плечами Балабанов. — Немцев — да, трогать не буду. А фашистов…
— Да как ты узнал, что он — фашист?! — перебил сержанта особист. — Мне вот сказали, что он говорил будто рабочий, слесарь! Даже не сам воевать пошёл, а вынужден был…
— А я — фашист? — перебил капитана Балабанов.
Тот замер, округлил глаза, захлопал рыжими ресницами:
— Почему? Нет!
— А почему — нет? — Балабанов старался не смотреть в глаза особисту, разглядывал носки своих валенок, серых.
— Потому что ты человек советский! — как заученную, произнёс фразу капитан. И перешёл на более спокойный тон. — Воюешь в Красной Армии, освобождал нашу Родину, теперь — Европу Ранен был, награждён. В конце концов, — особист опять повысил голос, — ты носишь нашу форму и…
— Вот! — Балабанов ткнул указательным пальцем правой руки в хмурое февральское небо.
— Что — вот? — не понял разведчика капитан.
— А он был в чужой форме. И надел он её сам. Захотел бы — не надел. И не воевал бы. Против нас. А раз надел и воевал, значит, фашист. А фашистов я убиваю! Всё.
Особист озадаченно приподнял брови, развёл руками и выдохнул:
— Ну! Ты… — Затем он долго подбирал слова, чтобы озвучить ими мысль: — Чай ты ему тогда зачем дал?
— Так пожалел! — пожал плечами Балабанов. — Замёрз же, сволочь.
За спиной остался тыловой уже пригород: разбитый, едва приспособленный к жизни, но тыловой. Впереди — дымились полуразрушенные высотки центра. Там располагался враг — хитрый, коварный, страшный: в подвалах и на крышах, в траншеях и… за каждым углом. Стрельбы, впрочем, особой не было — так, редкие хлопки. Обе стороны взяли небольшую паузу.
Между центром и пригородом была небольшая зона, освобождённая от боевиков штурмовой группой: разведчиками, собровцами, омоновцами [57] — кого только не было в этой разномастной, разношёрстной, но в отличие от девяносто пятого [58], подготовленной компании! Снайперы были снайперами, сапёры — сапёрами, офицеры — командирами. Дураков было немного.
Мотострелковой роте, армейцам, пришедшим в Грозный не сразу и издалёка, досталось простое: прикрыть штурмовиков и провести — по возможности — зачистку освобождённой, а по иной версии захваченной территории.
Ну, разумеется, до мотострелков везде побывали штурмовики — взяли, захватили, с шумом, после артиллерийского и миномётного обстрелов, а кое-где и огнемёты применяли, уничтожая «духов», — но ведь в азарте боя могли чего и не заметить! Поэтому ребята-срочники начали с зачистки — это было делом!
Здание в четыре этажа распределили по отделениям одного взвода — другие ушли к другим домам. Сначала проверили подвал — толпой прошли по нему из конца в конец, подсвечивая себе фонариками. В подъезды — каждому свой — заходили по-разному. Одни шли, боязливо прижимаясь друг к дружке, тыча пустоту лестничных клеток стволами «Калашниковых», другие наоборот — развязно и весело: а, войнушка, «духи» воевать не умеют, сдают город только так!
Под ногами хрустел мусор: битое стекло, крошево из кирпича и бетона, какие-то щепки. Катались и звенели гильзы, много. Пахло фекалиями и кровавыми тряпками, похожими на бинты или наоборот — бинтами, похожими на тряпки.
Мебели почти не было — её извели на дрова; в квартирах — в комнатах — попадались самодельные печки, прокопченные и остывшие. Ветер, врываясь в пустые глазницы окон, в отверстия-бойницы, подготовленные боевиками для обороны, в пробоины, оставленные снарядами и минами, выл, нагоняя тоску и холод.
С лестничных площадок пацаны заходили в квартиры парами, страхуя друг друга, старались смотреть во все глаза: вдруг растяжка, вдруг кто живой выскочит из другого подъезда. В межкомнатных стенах были пробиты отверстия — боевики делали их, чтобы свободно перемещаться по всему дому, ещё и в перекрытиях дыры оставляли, по верёвкам по всем этажам летали. Так что всякое могло случиться!
Однако боевиков нигде не было. Поэтому к четвёртому этажу, последнему, подошли уже весело.
— Серый! Прикрой! — шёпотом, но с улыбкой во всю физиономию, рявкнул Никола и с шумом заскочил в очередную квартиру, лишённую входной двери, заскочил по-киношному, как в голливудском боевике: автомат наперевес, ноги шире плеч…
Серёга зашёл за товарищем не спеша, хотя тоже достаточно развязно — «Калашников» держал в одной руке.
В воздухе пахло теплом. И это его насторожило. Он поднял вверх свободную руку:
— Погоди-ка…
В это время из соседней квартиры их окрикнул отделённый:
