Семейщина - Чернев Илья (читаем книги онлайн бесплатно .TXT) 📗

— Дементею я, конечно, не мог открыться, — сразу его раскусил… После Октября я вступил в партию, — говорил Андрей Иваныч. — Комитет учел, что здесь я буду полезнее… Все-таки местный житель, старый таежник.

— Охотник ты был — куды с добром… Не забыл я, — слегка улыбнулся Алдоха углами заросших губ. Нам бы таких сотенки две, делов натворили б!.. — Он обернулся к стоящему поодаль командиру. — Вот…

Командир молча кивнул головою, протянул Андрею Иванычу руку.

— Стрелок и сейчас не плохой. В тайге на Амуре среди медвежатников славился, — протягивая командиру свои документы, не без гордости произнес Андрей Иваныч. — Десятка три медведей убил, не считая разной мелочи…

— Вот только с оружием у нас… — озабоченно сказал командир.

— Не беспокойтесь, я привез свой таежный винчестер. Там в кошевке, запрятан.

— Ой и ловкий! — похвалил Алдоха.

— А вы, товарищ, в армии раньше служили? — спросил командир.

— Как же, в артиллерии. В Чите. Оттуда на Сахалин прямо приехал по милости дружков.

— А-а, история оборского деда. Так вы и есть тот самый Андрей?.. Слышал, слышал… У вас, значит, ссылка была?

— Да… Товарищи подвели. А у них не было оснований не доверять мне.

— А ты-то их видал теперь? — ввернул Алдоха.

— Видал. Справными оба значатся. Разговаривал — глаза прячут. Сейчас уж старое поминать нечего.

— Как бывшего военного, мы прикомандируем вас к штабу отряда, — снова заговорил командир. — А пока дня два отдохните.

— Ладно, — просто отозвался Андрей Иваныч, — В амурской партизанской республике меня оставляли тоже при штабе… Я был там проездом из Николаевска.

Алдоха стал делиться партизанскими новостями: —…Можа, слыхивал: пастух у братских Цыдыпка был? Разобидели его наши живоглоты кровно. Убег тожно, а теперича с семеновской бандой заявился откуда-то семейских вырезать. Это зло в нем кипит… Да только не доведется, видно… Несознательность… при чем тут я, ты, все мы… окромя тех? Раскусит поди куда Семенов ведет. Все они раскумекают, что к чему. У них ведь тоже волки и овцы, у братских.

— Раскусит! — уверенно подал голос Андрей Иваныч. — А что спарщик твой, Мамоныч?

Алдоха пренебрежительно махнул рукой: — Из избы не вылез… в отсидке по своей охоте… Своего интересу не признал при этаком деле. Богатеев забоялся.

— Да, трусоват и стар, — согласился Андрей Иваныч.

— Стар! А Пантелей Хромой не стар? А ведь тоже берданку свою зарядил. А я не стар?! Да большаков себе в начальство произвел! Большаки, они — во! Дело сробят… Скоро сам в большаки пойду с Мартьяном Алексеичем, как ты…

Андрей Иваныч будто просветлел весь.

Алдоха ровно и не приметил этого и с юным жаром продолжал:

— А Корней Косорукий? Кому бы, кажись, дома на печи сидеть, как не калешному?

Алдоха, казалось, хотел выговориться разом за всю свою молчаливую и суровую жизнь.

— А сейчас к отцу проводите… до Обора, — попросил Андрей Иваныч, когда старый пастух наконец умолк. — Не видался еще со стариком.

— Уехал он… Вот ужо вернется…

— Давно ли?

— Не, только-только.

— А куда, зачем?

— Важное поручение, — вмешался командир. — Пока секрет. Андрей Иваныч потер переносье.

— Нельзя ли мне верхом догнать? Страсть по старику соскучился. Я в этих местах довольно пошлялся, не заблужусь. Наперерез, напрямки махну… — он вопросительно посмотрел на командира.

— Попытайтесь, но будьте осторожны… белые разъезды…

И вот едет Финогеныч на ямщичьей паре — будто и взаправду почту везет; Заветный, драгоценный пакет вшит в полу облезлой дошки.

Радостно и мирно у него на сердце, как в тот далекий — далекий день, когда впервые плел он морду на берегу черноводного говорливого Обора. До краев переполнен старый ямщик гордостью, — важнейшее, первостепенное дело вершит он. Никогда, пожалуй, в жизни не выпадало такого на его долю. Даже тогда, когда старостой мир ставил… Да что там староста!

На прошлое оглядывается Иван Финогеныч будто невзначай — прощает своей злосчастной судьбе. Кажется, что она поворачивается к нему другим лицом, или нет… прорваны ее вражьи заслоны. Не дадут ему хорошие люди на старости лет осесть в горемычную нужду за великую его услугу… К самому командующему пакет!

И еще кажется ему — зря бежал он от людей на Обор и столько годов от них сторонился. Всю жизнь через ошибку свою загубил… И чугунки чурался зря. И на Андрееву дорогу своротить боялся: проторенная дедами манила… Урядник, на что уж скудный человек, и тот от старины рожу кривил… «Эх! Все зря…»

Будущее?.. Сейчас он погоняет коней — через хребты — навстречу этому будущему…

В ночь выпал в горах первый снег — поздний снег. Зима уже ярилась морозами, ждала его.

Иван Финогеныч переночевал в притрактовом обветшалом зимовье. Старинный дружок, бобыль Архип, напоил чайком… Наутро, накормив лошадей, Иван Финогеныч погнал дальше.

Дорога пошла косогором вниз. Направо и налево — стена сосен в белом наряде свежего пушистого снега. Нахохлились деревья — ровно бы заячьи ушанки по верхам натянули… Разбежались кони под гору.

— Эге-г-е-е! — кричит взбодренный сном и утренним морозом Финогеныч.

И длинные руки его вытягиваются парой вторых оглобель… Под косогором надо сворачивать с тракта налево, в низину. Мчат под гору сытые кони. Ветер гудит в ушах, треплет полы старой облезлой дошки…

— Стой! — рявкнуло сразу с обеих сторон.

Иван Финогеныч попридержал коней и оглянулся: по обочинам тракта два пеших солдата с винтовками через плечо… с желтыми полосками на штанах.

«Семеновские!.. Застава!»,

Что есть силы хлестнул Финогеныч по кореннику. Мигом под бугром очутился — солдаты далеко позади, в полугоре.

«Как же Архип, старый черт, не упредил?.. Аль внове поставлены? — думает Финогеныч и хлеще припускает коней. — Где у них вся застава?»

Солдаты торопливо снимают с плеч винтовки, палят вслед. Но ему ли, старику, бояться стрела? Что смерть, два века не жить… но пакет, пакет командующему!

Хлещет Финогеныч по мокрым, дымящимся конским спинам, возок скачет по колдобинам, по кочкам, уйти бы скорее от тракта, вон к той лесной опушке… Высоко над головой поют резвые пули.

— Эх вы, стрелки! — насмехается Иван Финогеныч, но зорко следит, как бы не вылететь из прыгающего возка.

Вдруг зацепило колесом за пенек — опрокинуло! С силой выбросило его лицом в снег… Он вскочил, побежал, — не до коней сейчас, провозишься с перевернутым возком, с запутавшейся порванной упряжью.

Иван Финогеныч устремился к медностволым соснам. Туда, туда, — здесь должны быть свои… близко, близко!..

— Не видать лиходеям пакета, не видать, — будто сами по себе шепчут синие губы.

А сверху все палят по размашистой долгорукой мишени двое в коротких полушубках, — как два черных мураша на белой скатертке. Нет, они уже бегут!

Пуще припускает Финогеныч. «Ух и мороз!»

Долго вприпрыжку бежит он, по-зверьи выбрасывая вперед ноги-ходули. Но вот они стали подгибаться, занудило сломанное некогда ребро. Шапка слетела еще при падении с возка, мороз сбил в твердеющий колтун снег и пот на сивой голове, в сосульки подобрал капли пота на срезанном клине бороды…

Иван Финогеныч упал у оврага, за линией старых сосен. В ушах шумела горячая кровь, словно кто тяжело пыхтел за спиной, в голове стоял несусветный звон, грудь высоко и прерывисто вздымалась.

— Думал, в середке что оборвалось, — как в полусне проговорил Иван Финогеныч обступившим его людям. — Ан нет — живем!.. Пакет со мной… Жаль, кони сволочам достались… Арефьев, кажись, парень… Спирька? — выдохнул он в склонившееся над ним знакомое заросшее лицо.

То была партизанская застава.

В морозной мгле, позади Спирьки, закутанный в нездешнюю доху — кто бы это? — стоял Андрей, глядел на отца опушенными морозом немигающими глазами.

8