Небо в огне - Тихомолов Борис (книги онлайн полные .TXT) 📗
Погода выдалась хорошая. Январь 1943 года стоял во всей своей красе. Холодное небо - чистое-чистое, холодное солнце, холодная белизна. Летим, а сердце тук-тук-тук! Я ощущаю давно забытое волнение полета. Мирного. И территория под нами не тронута войной. Смотришь не насмотришься. Крыши хат, занесенные снегом. Дымки над ними синие, веревочкой. Березки в инее, провода. По накатанным проселкам бегут лошадки, запряженные в сани. Мужики в тулупах. От лошадей пар, даже сверху видно. Все чистое, все белое. До чего ж хорошо!
Под нами проплывают города, городки, деревушки, села. Реки и речки, покрытые льдом, железные дороги. Все видно, как на ладони, потому что день. Непривычно…
Пролетели Выксу, Саранск, Куйбышев. Ночевка в городке Н. Аэродром полевой, но и здесь, хоть и тыл, ощущается строгость и постоянная готовность: в любую минуту сняться, полететь, пойти, поехать - куда укажут.
Мы ночуем в комендатуре: на диванах и топчанах, положив под головы парашюты. На дворе ночь. Звезды по кулаку. Мороз. Сугробы под самые окна. Пылает уголь в печке, пронзительно визжит промерзшая дверь. Из прихожей в помещение врывается клубами пар, и тогда по ногам тянет холодком. Хорошо! Почему-то именно в такой вот контрастной обстановке острее ощущается вкус к жизни.
Утром долго прогревали моторы, мороз завернул под тридцать. В небе розовая дымка и холодный диск солнца. Взлетаем. Набираем высоту, берем курс на восток. В груди копошится какое-то стыдливое чувство: сегодня ребята опять пойдут на боевое задание, а мы летим на восток. Ощущение такое, будто дезертируем. Враг-то на западе! Мелькает мысль: «Отхватил Золотую звездочку- и в «усты!» Гадко. И уже не хочется лететь, и настроение испорчено.
И самолет тоже летит вроде бы нехотя. Привычное ухо нет-нет да и уловит какое-то, едва различимое утробное рычание в моторе. В каком - не разберу. На всякий случай набираю высоту. Три тысячи метров. Четыре. Пять! Маячивший перед нами Уральский хребет расплющился, расползся и превратился в незначительную неровность, и только! Разве это горы?! Вот в Средней Азии так горы!…
И тут неожиданно чихнул левый мотор. Этого еще не хватало! Из-под капота потянулся веревочкой белый дымок. Евсеев кинулся к левому борту, приткнулся лицом к иллюминатору:
- Что с ним?
- Черт его знает!
Несколько минут поработав ровно, мотор затрясся, зачихал, закашлялся. Все - спекся!
Убираю обороты и принимаюсь лихорадочно шарить глазами по местности. Мы как раз над хребтом. Только что прошли Уфу. Вернуться, найти аэродром, сесть? А впереди дымятся заводские трубы. Сверяюсь с картой - Челябинск. Пойдем вперед, все ближе к цели!
На окраине города - аэродром. Стоят рядами корпуса. Очевидно, школа. Садимся. Подруливаю ближе к служебному зданию, выключаю моторы. На аэродроме ни души. Понятно, сегодня воскресенье, а у них в тылу в эти дни не летают. Выходной.
Вылезаем из самолета. Ветер несет поземку. Холодно, неуютно. Что может быть хуже прерванного полета! Чужой аэродром, чужие люди. Сейчас же расспросы: чей, откуда? Зачем сели? Поесть - проси, поспать - проси, запчасти - тоже проси. Что дадут, а что и не дадут. Я с тоскливым беспокойством смотрю на ряды истребителей и штурмовиков: моторы у них не такие, как у нас…
Появляется дежурный с красной повязкой на рукаве шинели и с тремя «кубарями» в петличках.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте.
- Неисправно что-нибудь?
- Да. Мотор отказал.
- Гм… - Почесал в затылке, постоял, подумал, придерживая от ветра полу шинели. - Ночевать будете?
- А как же - придется.
- Тогда пошли в дежурку, что ли. Холодно здесь. Я посмотрел на техника.
- Кравцов, тебе помочь?
Техник, сдвинув тыльной стороной ладони сползавшую на глаза шапку, сказал виноватым голосом:
- Да не мешало бы, товарищ командир. Как бы не пришлось снимать цилиндр.
- Ци-ли-индр?! Черт возьми, это плохо!
- Куда уж хуже…
- Я останусь, товарищ командир, - сказал Заяц.
- Хорошо, - согласился я, - оставайся, а мы пойдем устраиваться.
В дежурке стоял присущий только этому помещению многослойный запах махорочного дыма, пота и сапожной мази. Потрескивал уголь в голландке. Огненные крошки с легким шорохом падали из раскрытого поддувала на проржавленный железный лист, усеянный окурками, и тут же тускнели, превращаясь в пепел.
Мы с Евсеевым сели на старый дерматиновый диван, протертый до дыр, дежурный устроился за своим столом. Прижав к уху трубку полевого телефона, он тусклым голосом принялся вызывать какого-то Кулагина, потом Степанова, затем Балабашкина. Никто не отвечал. Дежурный взял другую трубку.
- Эскадрилья? Эскадрилья? Але, Але! Капитана Елизарова. Але!…
За окном темнело. Выло в трубе, позвякивало в форточке стекло. Меня одолевали невеселые мысли: «Черт бы побрал этот мотор! Что с ним? Если поломка серьезная, наше дело - труба. Здесь вряд ли удастся найти нужные запчасти. От полка далеко. Запрашивать? Ждать? Или оставить здесь самолет и техника, да рвануть в полк? Вряд ли за это похвалят. А с другой стороны… А, ч-черт! Тоска зеленая. Не могу же я здесь отсиживаться. Не могу!»
В коридоре заскрипели половицы под чьими-то шагами, взвизгнула дверь, и на пороге появились радист и техник. Уже по их лицам я догадался, дело плохо.
- Прогорел поршень, - хмуро сказал техник. - Задралось зеркало цилиндра, а у нас в запасе только одни компрессорные кольца.
- Тэ-э-эк, - протянул Евсеев, швыряя окурок к печке.- Значит, засели, как говорится.
- Засели, - поднявшись со стула, чтобы включить свет, подтвердил дежурный. - У нас к вашим моторам ничего не найдется. Это уж точно. Летом садился к нам на вынужденную один «ИЛ-4», толкатель, что ли, сломался, так летчик отправлял за ним в полк своего радиста. Почти месяц сидели.
В дежурке наступила обволакивающая душу тишина. Шуршали падающие угольки да сопели носами Заяц с Кравцовым.
Нет, сидеть здесь без дела мне не хотелось никак! Только вчера мы ходили на цель, на бомбежку. Ночь, линия фронта. Прожектора, зенитки. Напряжение. И вдруг-безделье! Это у них еще сегодня выходной, а завтра чуть свет начнутся полеты. И днем и ночью. Мирные, правда: по кругу, в зону, учебные стрельбы, но труд-то какой - ничуть не меньше, чем у нас! Как же мы будем чувствовать себя в такой деловой обстановке?!
Наши готовятся сейчас к боевому вылету, а вот тут, за тридевять земель слушаем нудное «але». И какого черта я согласился на этот полет?!
Опять шаги по коридору. Скрипнула дверь. Вошел капитан, подтянутый, стройный, с открытым веселым лицом, шапка в инее. Щелкнул каблуками, представился:
- Командир третьей учебной эскадрильи капитан Елизаров! Здравствуйте, боевые орлы! Мы поздоровались.
- Припухаем?
- Припухаем.
- Вам не грех?
- Как сказать.
- Отчего же?
- Душа болит, злоба душит.
Капитан, помрачнев, дернул плечом, покосился на дежурного:
- А нас не душит? Да в нашей школе нет ни одного командира, чтобы не просился на фронт! А толку? Позавчера нам объявили перед строем приказ: кто еще подаст рапорт, будет отправлен в штрафбат. Так-то вот.
Капитан посмотрел на часы:
- Ну ладно, друзья, пойдемте для начала в столовую. Аттестаты при вас? Хорошо! А спать я вас устрою у себя в эскадрилье. Пошли.
Я ужинал нехотя. Мысль билась, как птица в клетке. Улететь! Завтра мы должны улететь. Но как? Где достать цилиндр и поршень?
Елизаров сидел с нами, развлекал разговорами. Видно было - он бесконечно любит свое дело. Я слушал вполуха. Славный командир, хороший учитель. Разве такого отпустят?… Стоп! Я что-то придумал! Мысль дерзкая, но выполнимая, и надо действовать немедленно! Назовем это дело (я усмехнулся про себя) -операция «Карак» («Карак» - по-узбекски - украсть).
И я сразу же повеселел. Теперь-то мне уж что-то «светило», и у меня появилась цель. Итак, операция «Карак»!
Придвигаюсь к капитану и осторожно, как бы из вежливости, спрашиваю у него, какие моторы они изучают. Елизаров, загоревшись, начинает перечислять, загибая пальцы. Я терпеливо жду. Ага! Наконец-то, самым последним, он называет наш М-88-б!
