И снова про войну (Рассказы и повесть) - Зеленин Андрей Сергеевич (книги онлайн читать бесплатно .txt) 📗

— Хватит орать! Силы только тратим. Подождём.

— Чего подождём? — Санька не поняла.

— К ночи нас хватятся, искать пойдут. Куда? Ну, сначала по домам пройдутся, а потом сюда — куда больше? — Николка разъяснил.

— А-а! — Санька протянула. Затем испугалась: — А мы не замёрзнем, как дед Илья?

— Скажешь тоже! — Гришка, младший брат Николкин в разговор встрял. — Дед Илья как замёрз? Он же полем ехал! Его ветрами ознобило [30]. А мы в снегу! Снег — он тёплый, если в нём не дёргаться. Озимые [31] под снегом вон как вызревают! А медведи по берлогам… Живут же!

— А если медведь сюда придёт? — Зойка-мелкая перепугалась.

— Скажешь тоже! — Петька, брат её, захохотал. — Медведь! Медведи зимами что делают? Спят! Это только волки…

— Ой! Волки! Ой! — Тонька с Клашкой заойкали. — А если они сюда придут? Что делать?

— Не орать! — снова Николка слово взял. И разговор в сторону увёл: — Давайте лучше про другое говорить.

— Про что? — Санька зубами клацнула — то ли от холода, то ли от страха. — Да и сколько говорить? И когда нас искать пойдут?

Николка запрокинул голову, глянул на тёмное небо:

— Когда пойдут, тогда и пойдут. Не боись, не замёрзнем! А поговорить…

— Эх! — вздохнул Гришка, опять перебив брата. — Если бы я мог, я бы лётчиком стал. Гастелло! Я б самую большую колонну фашистов выбрал, и как шарахнул бы в неё самолётом!

— Насмерть?! — ахнула Тонька.

Санька знала, что Гришка ей нравится, поэтому тихонько — про себя — фыркнула.

— Ну, почему — насмерть? — солидно произнёс Гришка. — Я бы успел на парашюте, в лес.

— И упал бы неудачно, и ногу бы сломал, — повела свою мысль Тонька. — А я бы медсестрой была, и тебя нашла бы, и ногу бы твою перевязала, и сто тысяч вёрст на себе до наших несла! И вынесла бы!

— Это хорошо! — усмехнулся Гришка. — Только это не ты бы меня несла, а я тебя!

— Почему это? — изумилась Тонька.

— Так ты бы замёрзла и ноги-руки отморозила, а бы тебя на спину взвалил, и сам бы до наших донёс! — гордо заявил Гришка. — Я бы и со сломанной ногой…

— Да ну! — перебил ребят Петька. — Лётчик! Медсестра! Вот я, если бы мог, я бы Ворошиловым был! Я бы одну армию на фашистов слева, другую — справа, третью…

— Мелко плаваешь! — не дал договорить Петьке Николка. — Вот если бы я мог, я бы Сталиным стал! Я бы армии Ворошилова на фрицев с юга, Будённого — с севера, а Жукова — по центру. А потом бы Черчиллю позвонил и сказал бы: «А ну, давай уже второй фронт! А не дашь, я по тебе „катюшей“ ка-ак жахну!»

— О-ой! — протянула вдруг Клашка. — А вот я, если бы могла, я бы «катюшей» стала!

— Чем тебе твоё-то имя не нравится? — удивился Николка. — Вырастешь — Клавдией звать будут. — И, шмыгнув носом, серьёзно заявил: — Катериной тебе не идёт!

— Так я не Катериной! Я — «катюшей»! — по второму разу выдала Клашка. — Представляете, я бы сама по фашистам снаряды пускала! По их танкам! По пушкам! Я бы их всех! За папку! За брата!

Все замолчали и только Зойка-маленькая вздохнула:

— А я не знаю, кем бы была, если бы могла…

И в этот самый момент над их головами раздался голос:

— А я, если бы мог, Гитлером был бы!

На краю оврага сидел Грицько. Этого парня, эвакуированного с тёткой с Украины, в деревне недолюбливали многие. Со старшими не здоровался, малышей обижал, второй год сидел в пятом классе. Говорил, что наши солдаты, сдавшиеся немцам в плен, не предатели.

— Ты! Гитлером?! — вскипел Николка.

— Ты?! — взъярились Гришка с Петькой.

— Да мы тебя! Да дай только руки достать! Гад! — ребята завозились в снегу, увязая в нём сильнее, проваливаясь глубже.

Санька тоже кричала какие-то ругательства. И девчонки кричали.

Грицько, не отвечая, спокойно спустился в овраг, вплотную подошёл к Николке, присел перед ним на корточки и сказал:

— Был бы я Гитлером, взял бы пистолет и застрелился бы. И тогда войны не было бы. И батька мой с мамкой живы были бы.

Потом Грицько откопал Николку и так же спокойно, как спустился, поднялся из оврага к ферме и исчез в опустившейся на деревню темноте.

ДОМ ПОСТРОИМ — БУДЕМ ЖИТЬ

Рассказ

На Урале было холодно. Несмотря на лето. Несколько дней погода стояла дождливая, и сырость пробрала всех до костей. Гюнтер, пока их команду военнопленных перевозили в новый лагерь, чуть не задохнулся — не мог дышать носом. Русский врач — женщина средних лет — особой заботы к заболевшему не проявила, через переводчика передала: «Выйдет солнце, согреет, выздоровеешь сам». Максимилиан, который немного понимал по-русски, объяснил, что она зла на немцев. «Зла на немцев?! — возмущался про себя Гюнтер. — Они пришли на нашу землю, убили моих родителей, уничтожили мой дом, и это она на меня зла?!» Ненависть клокотала в нём, и Гюнтер всерьёз подумывал о том, чтобы убить эту русскую. Вот только чем? Оружие у него пропало ещё в Германии, когда он получил ранение, и его взяли в плен. Впрочем, ранение оказалось лёгким. Хуже было то, что Гюнтера контузило, он даже не помнил, как оказался у русских. Снаряд разорвался слишком близко. Могло бы и убить, но вот — только легко ранило и тяжело контузило: осколок из ноги достали, а с остальным… Остальное осталось.

Иногда Гюнтер терял сознание, но в госпиталь его не отправляли. «Всё равно не работаете, а только на нарах лежите», — объяснял офицер охраны.

Максимилиан переводил по-своему: «По их мнению, мы живём здесь как на курорте».

И вот курорт закончился — их отправили работать: строить дома. И Гюнтер заболел. И ему нужно было оружие. Не пулемёт, не винтовка — вполне хватило бы и ножа.

Гюнтер надеялся, что на строительной площадке ему дадут лопату. Лопата — не нож, но тоже похожа на оружие. Если постараться, ею можно прикончить не одного, а двух русских. Или так: лопатой убить одного охранника, завладеть его автоматом и перестрелять весь караул. И тогда семья Гюнтера могла бы быть отомщена. Конечно, родителей и сестру не вернёшь, и Германия не станет той, чтобы была прежде, однако…

Однако на строительной площадке Гюнтера определили в пару к старику Юргену И на двоих им дали одни носилки.

Юрген вполне оправдывал своё имя — крестьянские корни так и лезли из него наружу [32]. Первым делом, оказавшись — относительно — на свободе, он схватил горсть земли из-под ног, растёр её и понюхал. И вздохнул:

— Бедна, — потом топнул ногой — сапогом по тому месту, где стоял. И цокнул языком: — А там богатство.

Юрген имел в виду уголь. Вокруг было много шахт. И очень мало хороших домов.

И немецкие военнопленные начали строить дома.

Стройматериалы — песок, гравий, цемент, кирпич, доски, железо — привозили на подводах и грузовых автомобилях. Охрана строго следила за тем, чтобы немцы не покинули площадку на транспорте — проверяли: заглядывали в кузова, под них. Следили и за периметром; стройплощадка была огорожена колючей проволокой, вдоль неё патрулировали вооружённые солдаты. За тем, что же делается непосредственно на строительстве, отвечали старшие из своих, хотя инженерами — руководителями работ — являлись русские.

Первый день Юрген и Гюнтер носили землю. Другие тоже занимались своим делом: копали, носили землю, делали опалубку.

Землю можно было бы носить по чуть-чуть, как это делали некоторые из бывших солдат вермахта [33]. Работать ударно, как делали это сами русские на своих шахтах, некоторым немцам не очень-то и хотелось. Некоторым. Но не Юргену. Юрген следил, чтобы его носилки наполнялись до отказа — ручки потрескивали.

Первый раз Гюнтер возмутился:

— Почему так много?!