Вира Кровью (СИ) - Пересвет Александр Анатольевич (книги онлайн бесплатно без регистрации полностью txt) 📗
На высокий штиль потянуло полковника, действительно расчувствовавшегося после рапорта Бурана и его рассказа о проведённом рейде…
Церемонию встречи у Крутой Горы — Жёлтого затягивать не стали. Всё же — фактически линия фронта, которую, впрочем, редко так называют. Линия боевого соприкосновения, ЛБС. Иногда — «ноль». Откуда-то пришло. Кто-то употреблял это слово, кто-то над этим смеялся, считая манерным. Алексей говорил и так, и так. Может, кому-то что-то кажется, но ему было всё равно. Просто слово. Иногда даже удобное. И не более манерное, чем это ЛБС.
Как бы то ни было, находиться так близко от «нуля» — ЛБС долго не следовало. Ночь и так-то выдалась беспокойная. Неровен час пульнут укры и сюда чем-нибудь взрывающимся. Особенно ежели обнаружат следы работы Бурановой ДРГ в пансионате. Вернее — когда обнаружат.
А там… Ума много не надо опросить блок-посты возле пунктов перехода, выяснить, что через них диверсанты не отходили — а никто и не ожидал, небось, не идиоты, — и сделать вывод, что ушли они через реку. А где ушли? А только через Весёлую Гору, Раевку или Лобачово — Жёлтое. Последнее предпочтительнее, ибо там готовая паромная переправа функционирует. В принципе-то перебраться через реку и вне населённых пунктов можно, но если брать в учёт гражданских, что уходили с группой…
Словом, обозлённые укры могут и по всем трём населённым пунктам шарахнуть в видах если не накрыть наглых диверсантов, то хоть отыграться на местном мирняке. Они, твари, могут.
Очень довольный Мешков со своими спецназовцами из МГБ увёз страдающего Кудилова в свои страшные подвалы, сбросив на Мишку сопровождение девчонок на какую-то из их гэбээшных квартир. «Разместить, накормить, уложить отдыхать, утром отвезти к врачам», — так прозвучала команда.
Тот ответил «Есть», но таким тоном, что Алексею захотелось хихикнуть. Угрюм сделался Мишечка — ему-то, видать, очень хотелось досмотреть «продолжение банкета». А тут придётся заботиться о бедных девочках, отводить их от психологического шока, который догонит бедолаг, как только начнёт отходить стресс от всех навалившихся событий. И даже хвоста ему своего шармового распустить нельзя будет, потому как девчонки ещё долго не смогут без тошноты переносить мужские ухаживания…
Ребят его тоже в УАЗик посадили и отправили отдыхать в расположение, с условием, чтобы «как хотят, — могут сразу писать или пока поспать, а рапорты чтобы к 12–00 лежали у начальника штаба».
Строго было у Перса. Дисциплина у него была.
Сто первый со своими тоже растворились сразу вслед за Мешковым, пожав руки разведчикам и виновато прогудев в ухо Алексею: «Ты уж прости, братишка, что искупаться пришлось. Но не дали бы укропы второго рейса сделать — заплатили-то им за один. Кто ж знал, что вас так много будет. И так вон на три плота сговорились, вес оружия учли. Запалили бы мы всё вторым рейсом. Догадались бы они, что вы на нас ушли. И так-то, поди, отбиваться придётся…».
А Бурана любезно пригласили проехать в штаб, где его доклада ждёт начальник операции полковник Саркисов. Ну, и Настя. Но это Алексей обнаружил, лишь когда вся их компания — с Персом, Тарасом и тремя журналистами — вошла в помещение, где располагался временный штаб.
Рапорт много времени не занял. Больше пришлось рассказывать и показывать на карте, где что у укропов расположено, каковы подходы к пансионату и станции, о чём успел поведать Молодченко по чисто военной схеме.
Очень заинтересовала начальство информация о том самом лагере наёмников под Северодонецком. На эту тему попытались подробнее расспросить писателей, но те мало что могли поведать полезного. Да, были, видели иностранных военных — но не более. Расположение, подходы, схема обороны — этого они, разумеется, осмотреть не могли. По словам Кудилова, там три КПП, блок-посты на подъезде, секреты и даже, по слухам, долговременные заградительные огневые точки на подходах из «зелёнки». Но насчёт дзотов «айдаровец» сам не был уверен — наёмники до таких, как он, схемы своей обороны, естественно, не доводили.
Отдельно поговорили про связь. И это было хорошо, потому что давало повод постоянно поглядывать на Настю. Взгляды эти творили тепло в душе, особенно, когда натыкались на встречные. Нет, ничего особенно нежного в них не было, да и лицо Анастасия старалась держать непроницаемым. Но не было и той корёжащей душу отчуждённости, с которой она отправляла его восвояси тогда, в прихожей. И это, чёрт, тоже грело!
Наконец, всё завершилось. Писателей отправили в госпиталь — осмотреть на предмет телесных повреждений и снять побои. Перед этим под протокол — «предварительный», как уточнил Саркисов — с них взяли показания про убийство Александра Корзуна. Предупредили, что на эту тему с ними ещё побеседуют официальные военные дознаватели, особисты. А потом, наверняка, возьмутся ещё и гэбисты с прокурорскими. В общем, первые показания должны успеть оказаться у армейских.
Как подозревал Алексей, дело было проще. Корпусу хотелось добиться сразу нескольких результатов: первым зафиксироваться в роли спасителя россиян, закрепить за собой первые итоги расследования происшествия, да заодно и прикрыть себе задницу на случай вопросов, кто и как допустил убийство журналиста.
Убийство журналиста — всегда ЧП, потому существовало даже негласное распоряжение «хоть собою их прикрывать». Отчего, естественно, никто не радовался появлению писак в расположении. Ну, разве что господа командиры и пришипившиеся к ним «пресс-службы» и, как их там, «атташе», которые на том деньги зарабатывали. Ну и эти все Лариочки, Анечки, Гулечки, которые совершенно мистическим образом мгновенно нарисовывались возле ополченческих лидеров и начинали вертеть у них тыловым обеспечением, деньгами и той же прессой. Когда Алексей впервые об этом узнал, он буквально опешил.
В общем, корпусу просто сам бог велел прикрыться показаниями потерпевших. Что ехали они в расположение Головного. По его — или его людей — приглашению. Что корпус в известность о том не поставили. И что, главное, одного из журналистов убили до того, как о происшествии узнали военные и успели принять свои такие успешные меры…
На успех Саркисов всё и упирал, формируя, как понял Алексей, из в общем провальной ситуации победную действительность. Мол, все вокруг — кто спровоцировал инцидент, кто упустил, кто недосмотрел. А корпус взял и спас! Да как спас! — дерзко, эффективно, остроумно, использовав привходящие обстоятельства и техническое оснащение, показав высокую выучку и боеготовность своих бойцов!
В общем, опять же, как обычно в армии: все вокруг в дупе, а ты весь в белом и на коне.
Но ему, Алексею-то что? Ему только лучше. В послужной вписок вклеена большая светлая страничка, буквально требующая, чтобы её дополнительно украсили сведениями о награде. Ему уже приказали подавать представления на своих людей, да намекнули не жаться в щедротах. А чего там «не жаться»? Два ордена всего в республике да пять медалей.
Один орден выпадает: «За казачью доблесть» не годится даже казаку Еланцу. Значит, ходить им всем с одинаковыми орденами. Но приятно, конечно. Даже Настю распалившийся сам в итоге полковник Саркисов пообещал представить к боевой награде.
Ну, и квартира там, в этом списке, прозвучала…
Теперь Настя сидела нахохлившись рядом на сиденье «Ниссана».
Зря он так. Зачем обидел? Она ведь переживала за него, Мишка сказал.
Пронзительно захотелось обнять её, прижать к себе. Но удержался. Не то чтобы постеснялся, но…
Но стояла между ними та дверь в её квартиру, что захлопнулась тогда с таким хищным, сытым щелчком. И он остался один на площадке четвёртого этажа, обиженный, оскорблённый, возмущённый… и беспомощный. О, Господи, как же плохо было!
Он сидел и молчал. Сидел и молчал, чувствуя, что этого делать не надо. Этого делать нельзя! Нельзя — не говорить ничего! Потому что каждая минута этого молчания разрывает между ними ту ещё не разошедшуюся до конца часть живой ткани, которая когда-то — совсем недавно! — казалось, даже не соединила, а — срастила их!
