Ухожу на задание… - Успенский Владимир Дмитриевич (версия книг txt, fb2) 📗
Поняв это, Олег не выдал своего беспокойства, но настроение его резко изменилось. Темная осенняя ночь с туманом — самое тревожное время. Мысленно он был уже в порту, на контрольно-пропускном пункте…. Может, подполковник Дербаносов получил извещение об ухудшении погоды и сейчас разыскивает Сысоева, чтобы предупредить, напомнить?..
— Нет, ты скажи, нарочно, что ли, их так красят? — Женя продолжала восхищаться контейнерами. — Блестят, словно лакированные… Давай сядем.
— На море взгляни.
— Серость там. Сыро будет.
— Часа через два туман накроет всю бухту.
— Тем более посидим, пока есть время. После тумана дожди зарядят.
— Вниз пора.
Она внимательно посмотрела в лицо Олега, уловила его нетерпение.
— Спешишь?
— Надо в часть.
— А говорил — весь вечер…
— Нет, не получается.
— Объясни. — Она никак не могла уразуметь, что произошло… Может, он вдруг заболел?.. Или другая ждет? Олег не такой. Но почему эта деловитость, непонятная настороженность?
— Пойдем, прошу, — настаивал он.
— Мне и здесь хорошо.
— Пойми, Женя, — он колебался. — Пойми, у меня задание…
— Может, свидание?
— Не надо, — мягко возразил Олег. — Ты прекрасно знаешь, что этого не может быть.
— Я ничего не знаю. Двадцать минут назад ты шутил и собирался гулять до полуночи. А теперь какое-то задание. Ты что, плохо себя чувствуешь?
— Не могу сейчас объяснить. Так нужно. Пойдем.
— Я не тороплюсь. А ты — пожалуйста.
— Скоро сумерки, здесь пустынно.
— Скажите какая забота!
— Зачем ты усложняешь, Женя? Я еще успею проводить тебя.
— Спасибо. Я остаюсь здесь! — резко произнесла она. — Каждый поступает как хочет. Вполне демократично.
— Поверь, это необходимо. — В голосе его было столько тревоги, что Женя на секунду дрогнула, готова была согласиться. Но обида за испорченный вечер и уязвленная гордость оказались сильнее.
— Не спорь, иди, — сказала она.
— До завтра?
— Возможно! — Женя отшатнулись, не позволив Олегу обнять себя.
выпустила из виду: ведь Олег- то военный! Привыкла, что он — просто человек, который ей близок и дорог, помнила, что он комсомольский работник, но в голове не держала, что кроме всего прочего — и это, наверное, самое главное — он прапорщик, пограничник. У него есть и будут дела, о которых не имеет права рассказывать даже ей. К этому следует привыкнуть, чтобы не случалось разных недоразумений. Но как привыкнешь? Служебная ли обязанность заставила его сейчас прервать свидание, испортить вечер?
Он же сказал — задание! Разве этого мало? Может, это опасно, а он ушел от нее такой огорченный!
Женя вскочила и бегом бросилась со смотровой площадки. Догнать Олега она не надеялась. Просто противно и нелепо было теперь сидеть здесь.
19
У каждого молодого солдата бывают в начале службы свои трудности. Одному тяжела физическая нагрузка, другой долго не может освоиться в новом коллективе, третий медлительный, опаздывает в строй… А рядовому Руслану Чапкину невмоготу было сразу, без обдумываний и рассуждений, выполнять приказы. Парень смекалистый, начитанный, он прекрасно понимал: если подчиненные начнут обсуждать распоряжения старших, особенно в боевой обстановке, — пиши пропало! Пока вопросы да ответы — враг разобьет все войско. И вообще это будет не армия, а так, общественная организация, клуб любителей задушевного слова.
Умом-то Чапкин понимал, но натура его противилась всякий раз, когда требовалось выполнять приказ, целесообразность которого ему, Руслану Чапкину, не была совершенно ясна. Что поделаешь, такая у него дотошная, въедливая натура, из подобных людей получаются хорошие следователи, бухгалтеры, ревизоры. Ему бы расспросить, узнать все досконально — тогда он с охотой. А здесь коротко: выполнить и доложить!
Чапкин и выполнял не хуже других, и докладывал как положено, только с натугой, ломая себя. Зато особенно любил, когда на заставу или на контрольно-пропускной пункт приходили политработники. С ними побеседовать можно, они на какой хочешь вопрос ответят. Особенно прапорщик Сысоев. В нем Чапкин угадывал даже свои собственные черточки. Сысоев беспокоился: а все ли ясно солдатам, нет ли каких сомнений?
Нынче Руслан Чапкин был удовлетворен полностью. Сначала пограничников инструктировал старший лейтенант Шилов. Дольше и подробней обычного. У причала, дескать, стоит беспокойное судно, доставившее контейнеры. Моряки этого судна отмечают сегодня свой национальный праздник. Надо особенно тщательно выполнять все правила и соблюдать хладнокровие. Люди веселятся — нельзя им мешать. Но чтобы никаких провокаций. И безусловно, учесть погоду. Туман сильнейший. Бдительность должна быть предельная.
Вот о тумане и говорил потом прапорщик Сысоев. Напомнил, что обе кражи на терминале произошли при такой видимости, о точнее, при отсутствии всякой видимости. Давно не выпадала столь мрачная ночь, удобная для преступников. Так что у комсомольцев сегодня не только задача, но и сверхзадача — внимание не ослаблять ни на секунду. Пре любом подозрении реагировать немедленно.
Как и всегда. Сысоев без спешки, подробно ответил на заданные ему вопросы, но было в поведении прапорщика что-то не совсем обычное. Сразу-то Руслан и не разобрался. Лишь приняв в два часа ночи пост у трапа иностранного судна и оставшись один, Чапкин припомнил инструктаж, сообразил: расстроен был прапорщик, очень расстроен. Ни разу не улыбнулся. И вид усталый. Ближе к полуночи обошел прапорщик вместе со старшим лейтенантом весь контейнерный терминал, а потом сел играть в шахматы с Чапкиным.
Вообще-то он не слабак, но сегодня допускал непростительные промахи.
Впрочем, обо всем этом Чапкин подумал вскользь и сразу отогнал посторонние мысли. Никаких отвлечений, только смотреть, слушать, соображать.
Ночка действительно выдалась не из лучших. Белесая влажная муть затянула все вокруг. Прожекторы на причалах и судовые огни не в силах были пробить тьму и туман, тусклыми оранжевыми кругами светились во мраке. Смотришь на них — и видно: плывут, колеблясь, клубящиеся волны тумана. Иногда они густели, почти совсем заслоняя огонь, иногда свет разгорался ярче, белесая муть отодвигалась, открывая темный борт судов, портовый край, несколько ближних контейнеров. А потом опять все поглощала мгла, и напарник Чапкина, патрулировавший причал, надолго скрывался из глаз.
На судне, вопреки ожиданиям, было спокойно: моряки уже отгомонили, легли спать. Даже пьяные не рисковали, наверное, блуждать в таком тумане по палубе. Раздались несколько раз хмельные голоса, потом что-то звякнуло, словно стекло разбилось, и стало совсем тихо.
Будь Чапкин менее дотошным, не проникнись он нынче особым чувством ответственности, наверняка не уловил бы едва слышного стука металла по металлу, а уловив, не придал бы значения: мало ли что может стукнуть. Но Чапкин весь превратился в слух, вытянулся на носках и даже дышать перестал. Вот еще… Или только мерещится?
Перевел дыхание, глянул мельком на часы: два тридцать. И опять услышал, как тенькнуло, даже засек направление. Звук долетел не с судна, не с причала, а из глубины контейнерного терминала.
Ни секунды не мешкая, Чапкин дал условленный сигнал в дежурную комнату.
…Едва лишь на пульте вспыхнула лампочка, Олег Сысоев привычным движением тронул кобуру пистолета. Шагнул к двери. Следом трое пограничников и портовик — работник терминала. Старший лейтенант Шилов остался в дежурке — так условились заранее. Он должен руководить дальнейшими действиями в зависимости от обстоятельств. Оцепление, группа прочесывания, вызов служебных собак — это на нем.
Работник терминала уверенно вел Сысоева по прямой к причалу. Бежать невозможно — лоб расшибешь. Приходилось вытягивать руки, чтобы не стукнуться об угол контейнера. Народ был подобран опытный: сержант Агаджанов, ефрейтор Кондин и еще один солдат из старослужащих — Рыжов. Ни разу не звякнуло оружие, в тишине раздавался лишь шорох ног да легкое дыхание. Когда портовик кашлянул, зажав рот шапкой, — вроде бы хрюкнул, — звук этот показался слишком уж громким.
