На Забайкальском фронте(Документальные повести, очерки) - Котенев Алексей Яковлевич (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗
— Дорогие друзья! Привет вам из России!
Ему многое хотелось сказать этим голодным, оборванным людям, но он не умел произносить речей, никогда не выступал на митингах и собраниях и сумел коротко, с запинками сообщить лишь самое главное: в Китай пришла Советская Армия, разгромила в боях японских захватчиков. Короткую речь он закончил самым простым и самым, пожалуй, нужным и подходящим в эту минуту призывом:
— А теперь кройте, братцы, в чуринские магазины за кашей! Да варите ее погуще для своих китайчат!
После стихийного митинга командир разведвзвода и его помощник Шилобреев обошли посты, проверили охрану железнодорожного моста и отправились к управляющему на званый ужин. Просторный банкетный зал был залит мягким матовым светом. В простенках висели картины в золоченых рамках. У дальней стены стоял широкий, обитый плюшем диван. Около него стояла ширма, разрисованная хвостатыми райскими птицами. На окнах висели тяжелые шторы с длинными серебристыми кистями. Справа зеленел выложенный под малахит камин, на нем тикали, поблескивая, часы, на которых красовалась фигура женщины с крылатыми ангелами на руке. На большом овальном столе стоял пышный букет хризантем, вокруг которого теснились бутылки с дорогим вином и тарелки с богатыми закусками.
«Вот как они живут, буржуяки», — подосадовал Ермаков, стараясь не обращать внимания на богатое убранство зала, будто всю жизнь пребывал в такой роскоши и едал за такими столами.
— Господа-товарищи, прошу без церемоний прямо к столу, — пригласил Никодим Аркадьевич.
— Тут господ нет, — поправил Ермаков. — Это у вас они еще пока имеются.
— Прошу извинить, дорогие товарищи. Это я в том смысле, что вы есть победители, а значит, господа положения, — поправился управляющий.
Он начал проклинать японцев, которые хотели разорить русскую торговую фирму, пустить ее по ветру. Тягаться с японцами трудно: у них в руках власть. А у кого власть, у того и прибыль.
— Вот потому мы и радуемся вашему приходу, — сказал он. — Потому и мечтали: придут наши и вышвырнут заморских грабителей, освободят наши души. День и ночь молились за вашу победу.
— Вот и хорошо, — хитровато ухмыльнулся Ермаков. — Мы воевали, а вы молились. И общими, так сказать, усилиями свалили ворога, добились победы.
Никодим Аркадьевич наполнил бокалы, оглядел гостей, взволнованно заговорил:
— Дорогие наши земляки, уважаемые гости! Как мы ждали вас и как рады вашему приходу! Нынешний день у нас праздник. Низкий земной поклон вам за то, что вы разгромили этих нехристей. Я предлагаю выпить за вашу победу, за процветание русской торговли в маньчжурских городах!
Иван Ермаков с недоумением поглядел на управляющего, потом сказал негромко:
— Ну за торговлю пускай пьют торговцы. А мне хотелось бы выпить за другое.
Все утихли, насторожились: за что же хочет выпить советский представитель? Ермаков помолчал, оглядел богатый стол, окинул взором дорогую мебель, красивые занавески, потом сказал вроде бы ни с того ни с сего:
— Богато живете, господа хорошие! Куда лучше людей, на чьей земле вы поселились. И вот я хотел бы выпить за то, чтобы у ваших кормильцев, то есть китайцев, было вот так же весело на душе и чтобы вот так же ломились столы от прекрасных блюд и вкусных закусок. Давайте выпьем за их счастье!
Надвигалась темная дождливая ночь. В городе было тихо, спокойно. Ничто не предвещало беды. Но она все-таки пришла нежданно-негаданно, как это часто случается на войне.
В полночь Ермаков получил донесение, что в город вот-вот ворвутся японцы. Он мигом собрал своих подчиненных и сообщил им это известие.
Все с удивлением глядели на командира. Какие японцы, если кончилась война? Ахмет сощурил глаза, будто смотрел в это время на яркое солнце. Сулико в недоумении раскрыл рот. Озадаченный Терехин поскреб в затылке, не понимая, о чем говорит командир. И только танкисты ничем не выказали недоумения — мигом скатились с лестницы и бросились к машине. Война научила их одному непреложному правилу: сначала займи боевое место, а потом выясняй, что к чему и зачем.
«Пятерка нападения» быстро ссыпалась вниз. Надо было скорее обдумать, как организовать оборону, где расставить огневые точки.
Командир взвода вместе с Шилобреевым торопливо прошел к воротам и, встав под их навесом, прислушался. С вечера, не переставая, лил дождь, постукивал по железной крыше, в водосточной трубе однообразно булькала вода. И больше ничего — всю площадь городка закрыла непроглядная ночная темнота. Тишина и темнота.
— Откуда у тебя такие сведения? — спросил Филипп.
— Источник надежный, — ответил Ермаков. — Давай соображать, как встречать гостей.
Задача была нелегкая. Неизвестно, что за отряд на них нападет и с какой стороны нагрянет. А главное — уж очень мало у них сил для обороны: пять человек да один танк. К тому же в танке нет ни одного снаряда — ехали не биться, а мириться. Придется нажимать на пулемет, благо есть патроны.
Здесь у ворог — на главном направлении — Ермаков решил сосредоточить все свои силы, тут решил поставить тридцатьчетверку как самую мощную огневую точку.
— Кати ее сюда, — приказал Звягину.
Танк глухо загудел и медленно направился к воротам. Иван с горечью подумал: «Хотя бы до ворот хватило горючего…»
До ворот горючего хватило. Машина тихонько подошла к железной решетке и остановилась в каменном проеме.
На глаза Ермакову попался Сулико:
— Вызывай немедленно бригаду! — потребовал он.
— Нет связи, наверное, рация повредилась… — виновато доложил радист.
Ермаков махнул рукой и послал радиста в палисадник вести наблюдение.
— А ты давай в дом, на второй этаж, — приказал Иван Шилобрееву. — Поставь Ахмета и Терехина у окна. Сигнал — ракета.
Расставив всех по местам, Ермаков вышел за ворота, оглядел базарную площадь. В темноте едва проступали торговые ряды, крытые камышовым навесом. Подальше темнела глиняная будка. Около ворот на высоком столбе тускло горел фонарь. «Что это мы освещаемся?» — спросил себя Иван и, схватив попавшийся под руку булыжник, разбил лампочку. Все, что виднелось под фонарем: и железные решетчатые ворота, и старый могучий дуб, и поблескивающая на дожде тридцатьчетверка, — исчезло в кромешной тьме.
Медленно тянулись минуты ожидания. Город спал, окутанный густым мраком. Единственная лампочка в центре площади едва освещала верхнюю часть столба. Слева высился громадным боровом чуринский магазин. За ним торчал почерневший купол церквушки. Над крестом клубились мрачные тучи. Тишина…
Но вот за площадью заливисто залаяла собака, загавкала другая. В тусклом свете дальнего фонаря что-то зашевелилось.
— Идут… — шепнул Шилобреев.
Ермаков поднял бинокль и разглядел в дождливой мути круглые поблескивающие каски. Вначале они вроде плыли в тумане, а потом начали подскакивать, то ныряя, то вновь высовываясь. Вскоре они выкатились на площадь. Под касками еле вырисовывались мутные серые фигуры. Трудно было определить, сколько их шло на чуринский особняк. Взвод? Рота?
Вот они уже развернулись в цепи.
Ермаков, не спуская глаз, смотрел на приближающихся врагов, крепко сжимал в руках автомат. Надо было подпустить их поближе, чтобы вернее ударить из пулемета и автоматов. Старший сержант замер в ожидании. Японцы уже совсем близко, миновали торговые ряды. Пора! Ермаков нажал на спусковой крючок, и ракета, рассекая дождливую муть, взвилась над площадью и рассыпалась на мелкие искорки. Сердито рявкнул пулемет на тридцатьчетверке, тонко и часто застрекотал автомат из окон комендатуры. Неприятельская цепь исчезла. Но Ермаков понимал: не все бежавшие скошены огнем. Иные упали, чтобы уберечься от смерти, но он твердо знал, основная сила скошена и не бросится больше к воротам. Такого начала самураи, конечно, не ожидали.
Когда автоматная дробь стихла, Ермаков схватил гранату, громко крикнул:
— Гранаты к бою! — И первый бросил гранату туда, где залегла вражеская цепь.
