Высоко над уровнем моря - Метелин Олег (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

В жизни бывают моменты, когда незначительные события или мелкие приключения, связанные с не менее мелкими людьми, приводят к большим переменам. Романтики прошлого века называли их «посланцами Ее величества Судьбы».

Для меня таким посланцем стал некий Артур Нурмухамедов. Он был призван в армию откуда-то из Кара-Калпакии, по этой причине его звали просто «Колпаком». Кроме минингита, от которого этот худощавый, ниже среднего роста парнишка лечился уже второй раз в жизни, он страдал другой неизлечимой болезнью: он крал все, что попадалось под руку.

В научных кругах эта дурная болезнь известна как клептомания. Но широким солдатским массам подобные мудреные вещи были неизвестны. Поэтому Колпака добросовестно лупили товарищи по роте за очередную пропажу зубных щеток, лезвий для бритья или запасных портянок.

Наверное, он бы отправился домой раньше срока по причине приобретенной инвалидности, но ему повезло – загремел в госпиталь. Здесь Колпак отличился сразу же, как встал на ноги: спер у комиссии врачей белые халаты. Ну, зачем этому дураку нужны были халаты? Он даже на подворотнички не годились. Впрочем, он этого сам не знал.

После халатов стали у ребят пропадать полотенца, тапочки и тому подобная дребедень. Народ страдал. Причем, больше всего солдатская общественность мучилась не от самого факта воровства: украденное находилось быстро, ибо все знали, у кого искать.

Народ мучился от сознания, что было невозможно наказать проверенным способом – Колпака нельзя было бить по голове. Поскольку таким образом менингитчика можно было сразу отправить на тот свет. А экзекуция по остальным частям тела не приносила результатов. За девятнадцать лет жизни Колпака лупили несчетное количество раз, от этого его тело стало резиновым и невосприимчивым к боли. Может быть, удар по набалдашнику и вернул бы заехавшие шарики за ролики на нужное место и излечил бы человека от редкой болезни, но…

Тогда бы он имел репутацию честнейшего разве только в аду, где Колпаку было самое место. При том, что «доктор», вылечивший его, имел все шансы отправиться в «зону». По этой причине вора трогать боялись. Он это знал и наглел на глазах.

Долго ли, скоро ли, но добрался Колпак и до моей епархии.

После возвращения спичек в формочку для выдавливания паек сливочного масла, у нас возникли проблемы с его излишками. Сначала репы раскормили мы, потом взялись за дистрофиков нашего отделения из числа салаг. Но таких у нас было немного, поэтому «проблема перепроизводства» не решалась. И тогда к делу подключился Колпак…

В один далеко не прекрасный вечер все лишнее масло исчезло. Служебное расследование моих «спецов по уголовному праву» не было слишком долгим. Колпак с позором был извлечен за ушко на солнышко, когда после отбоя давился маслом без хлеба у себя на койке под одеялом.

Требовалась кара. Но какая? Я стоял перед сволочью, нагло усмехающимся мне в глаза, и не знал, что с ним делать. Очень чесались кулаки, но из-за двухсот граммов сливочного масла пополам с маргарином и патологического вора, которого могли исправить только могила или опытный психиатр, на «зону» идти не хотелось.

Я ограничился высказыванием типа «ах ты, сука», врезал ему в солнечное сплетение и вышвырнул прочь. Однако за дверью Колпака ждала братия, более искушенная в подобных вопросах.

Путеец и Мишка деловито скрутили «крысу» и уволокли в палату. Там раздобытой невесть где прищепкой Колпаку зажали нос, чтобы он имел возможность дышать лишь ртом. Затем начали заливать в него подсолнечное масло, специально добытое для этой цели в пищеблоке.

Колпак икал, давился, пускал пузыри, но гоп – команда была неумолима. Лишь только влив в его глотку не менее стакана, ребята «крысятника» милостиво отпустили. И то только после того, как связали по рукам и ногам и оттащили в туалет, где бросили лежать на полу.

Клептоман должен был пролежать там вплоть до утреннего обхода. Из мужиков в медперсонале был только кэп – он-то и мог освободить поганца по приходу на службу. Остальное народонаселение отделения, включая больных офицеров, уже было в курсе подвигов Колпака, симпатий к нему не питало и распутывать не собиралось. Тем более, что на глазах пышущей местью солдатской толпы поганец превращался в засранца: масло в его желудке начало приносить ожидаемый эффект.

Через час для очистки совести я зашел в сортир удостовериться, не захлебнулся ли парнишка в собственном дерьме. Удостоверившись, что он добросовестно плавает в них, изрыгая ругательства на двух языках – русском и родном, отправился обратно.

Проходя мимо сестринского поста, я услышал внутри сдавленные рыдания и потянул на себя ручку двери.

Светлана сидела за столом, низко опустив голову.

– Свет, да ты что?! Из-за какого-то засранца? – я еще не отошел от эффектной картинки, виденной мной накануне, поэтому не смог переключиться.

Он непонимающе повернула ко мне голову и совсем по-детски шмыгнула носом:

– Ты это о чем?

– Ну, масло… – я начал чувствовать себя идиотом, – Которое у нас украли…

– Масло? – она тряхнула своей светло-русой головой, подстриженной под «каре», и улыбнулась сквозь слезы, – Какое масло, Андрюша? Ах, если бы ты знал…

Она помолчала. Я тоже, в ожидании пояснений. Однако их не произошло.

– Извини, я немного расклеилась, – произнесла света, – Больше не будет. Давай-ка с тобой лучше пить чай. Хочешь чаю?

Мы пили настоящий черный индийский чай, о существовании которого я успел забыть. С настоящим сахарным песком.

Нам, солдатам, давали рафинированный кусковой, который мы вприкуску уничтожали за алюминиевой кружкой бурды непонятного вкуса. Правда, во время боевых в руки попадали пачки зеленого чая, но я к нему так и не смог привыкнуть окончательно. А тут – настоящий черный индийский, с «тремя слонами», как дома…

Домашняя атмосфера подействовала размагничивающе и на Светлану.

– Хочешь еще? – не дожидаясь ответа, она мягко, как большая ласковая кошка потянулась за чайником через стол, налила новую чашку. Перехватила мой взгляд, улыбнулась:

– Ешь пирожные, бисквитные. Небось, и вкус их забыл?

– Угу, – мотнул я головой и потянулся к тарелочке с выпечкой.

Светлана, чуть нагнув голову, из-под русой челки несколько минут смотрела, как я ем, потом произнесла:

– Скажи, Андрей… Скажи, что чувствуешь сейчас, когда вот так сидишь за столом, по-домашнему, с женщиной, которой доверяешь – а ведь ты доверяешь мне, правда? – за этим вкусным чаем?

Я промолчал. Уют обволакивал, сковывал тело, чуть кружилась голова. Меня убаюкивало ощущение незыблемости мирка, в котором мы оказались со Светой. Казалось, что волны жестокости, бушевавшие в мире, находятся за его пределами и никогда не смогут ворваться сюда.

Я молча смотрел на желтоватый круг настольной лампы, освещавшей чашки на голубой скатерти стола и оставлявший в полумраке зимнего вечера наши лица. Душу защемило от острой зависти к людям, которые имеют это каждый день: тишину, полумрак, скрытое тепло женщины и безопасность. Имеют дни, когда не нужно пускать в ход кулаки в ответ на оскорбление, огрызаться на насмешки и зло подначивать других, отвечать автоматной очередью на выстрел. Мне хотелось остаться в этом круге навсегда.

… – Мир с вечерами за столом и пахучим чаем, – я вздрогнул от неожиданности, услышав ее голос, повторяющий мои мысли, – Вечера с любимым человеком… Мне всю жизнь не хватало именно этого. Наверное, виной всему был мой слишком независимый характер. А уют вокруг может создать лишь тот, кто имеет его в душе…

Она говорила тихо, низко опустив голову.

Мне стало стыдно, как будто я ненароком подсмотрел сокровенную тайну человека. Тайну исповеди, предназначенную лишь избранным.

– Не уходи! – она задержала меня за руку, когда я поднялся со стула, собираясь уйти. Мне немало приходилось слышать откровений, но те принадлежали моим друзьям, были понятны мне. В конце концов, со мной разговаривали мужчины, и я мог посочувствовать им, рассказать что-то в ответ. А здесь…