Был у меня друг - Шкода Валерий Владимирович (серия книг .txt) 📗
Старик осторожно отворил калитку и, пройдя по выложенной старым кирпичом дорожке, подошел к скамейке.
– Здорово, Егорыч! – бодро поприветствовал он хозяина. Тот медленно поднял голову и, скользнув по фигуре Степана равнодушным взглядом, молча кивнул ему в ответ. Затем он подвинулся к краю скамейки и легонько стукнул по освободившемуся месту рукой, приглашая гостя присесть. Старик сел рядом с хозяином, провел рукой по своей серебряной шевелюре и спросил:
– Стоит колхоз-то?
Хозяин утвердительно мотнул головой, затем неторопливо осушил стакан, вытер ладонью покрасневшие от вина губы и, не выпуская бычка, достал из промасленных штанов мятую пачку «Беломора». Нетвердыми пальцами выудив из нее погнутую папиросу, закурил.
– Солярки нет, – низким и хриплым голосом ответил он старику, – все суда на приколе, а мужики чихирь по дворам глушат.
С этими словами он, усмехнувшись, легонько стукнул ногой по стоявшему на земле бутыльку. Затем, сделав мощную затяжку, закрыл глаза, откинул назад затылок и медленно выпустил из легких густой табачный дым.
Старик, молча наблюдая за ним, каждой молекулой своего тела ощущал бессмысленность жизни этого доброго по своей сути человека. Но самое страшное, дедушка Степан с горечью осознавал, что в его родном поселке так живут все, а правильнее будет сказать, что все не живут. Это бессмысленное существование жизнью назвать никак нельзя. Был вот Егор……
– Слышь, Егорыч, – осторожно вывел хозяина из забытья дедушка Степан, – что сын-то, пишет или нет? Как он там воюет?
Этот нехитрый вопрос заставил вздрогнуть отца Егора, словно электрический разряд прошелся по нему сверху вниз. Совершенно неожиданно и очень страдающе заблестели его глаза.
– Два месяца уж нет от Егорушки ни-че-го, – по слогам произнес отец и, с трудом сдерживая дрогнувший голос, прибавил: – Если с ним чего,… я не знаю тогда, зачем все это……
Старик прекрасно ведал, что подразумевал этот человек под многозначительно сказанным «это». Отец Егора, одинокий и уставший от бессмысленного бытия, еще совсем не старый мужчина, мало что приобрел в этой своей нехитрой жизни, но многое успел уже потерять. Егор был последней ниточкой, связывающей отца с этим миром.
– Мне кажется, Егорыч, тебе надо смотреть на жизнь спокойней и осмысленней, – еще более осторожно начал седой старик, мягко, но властно остановив потянувшуюся было к стоявшему на земле бутыльку нетвердую руку соседа. – Ты ведь совсем не старый человек, а глаза твои совсем потухли, будто век эту землю топчешь. Нельзя так жить, искать нужно тебе смысл какой-то в жизни, цель определить.
– Егор – вот мой смысл, – повинуясь старику, отвел от вина свою руку отец. – Не может быть больше никакого смысла у меня. Вот вернется сын, вздохну спокойнее, буду жить, а если нет……
– А если нет, что тогда? – перебил его старик.
– Тогда буду доживать…. Как-нибудь, – с болью зажмурив глаза, сказал отец и добавил: – Я боюсь об этом думать, каждый день этот кошмар меня съедает. Он ведь мой единственный сын….
– Но у него своя судьба, понимаешь? Свой путь, к которому ни ты, ни кто-либо другой не имеют совершенно никакого отношения. Почему ты должен страдать от того, что человек проходит свой путь, решает свои задачи? У тебя ведь есть свои вопросы, на которые, кроме тебя, никто не ответит.
– Слышь, старик, – нахмурившись, посмотрел на дедушку Степана отец Егора, – ты говори, да не заговаривайся. Что значит «человек»? Этот человек – мой сын, понимаешь? Мой!
С этими словами он крепко схватил старика за запястье обеими руками и, сильно сжав свои кисти, до крови закусил нижнюю губу. Затем внимательно заглянул ему прямо в глаза и, не отпуская его руки, сказал:
– Он часть меня, я его хотел, я его ждал, он моя кровинка, надежда.… Мы связаны с ним невидимой нитью, меня нет без него, а ты говоришь, другой человек……
Видя, как задрожал всем телом этот несчастный мужчина, дедушка Степан уверенно положил свою большую свободную ладонь ему на темя, и отец Егора как-то сразу обмяк и успокоился. Отпустив руку старика, он прислонился спиной к прохладной стене дома и смиренно закрыл глаза.
Не отнимая руки от его головы, дедушка Степан произнес:
– То, что Егор твой сын, это тебе только кажется. Он – сын Жизни, которая сама заботится о своем развитии и продолжении. Он пришел в этот мир через тебя, но не из тебя. Он пуля, но стрелок не ты; ты – лишь ружье, покоящееся в невидимых руках бытия. Поэтому ты должен избавиться от этой изнуряющей тебя привязанности. Но я не говорю, что ты не должен его любить. Любить – это совсем другое. Это не значит терзать свое сердце и не жить, как не живешь ты. Любовь не умирает, даже если гибнет тело, которое все равно когда-нибудь исчезнет с этого Света. Любовь – это суть мира, тебе надо это осознать…. Пока не поздно. Ты должен жить и решать свои задачи независимо от того, вернется Егор или нет. Ты такой же сын вечного бытия, как и он, и у каждого из вас свое предназначение. Мы не самостоятельные единицы – это величайшее заблуждение всего человечества, и в этом корень всех людских страданий, абсолютно всех. Мы здесь на службе, и главная задача каждого человека – понять, в чем ее суть, а постигнув, старательно ее исполнять, пока не кончатся последние силы. Лучше плохо сделанное, но свое дело, чем хорошо выполненная чужая работа. Это и есть секрет счастья! Все просто, пойми это и ищи себя, у тебя еще есть время. А Егором можешь гордиться, в сыновья тебе досталась очень зрелая душа. Тебе выпала большая честь быть его отцом; таких людей, как он, очень мало в наше железное время. Крайне мало……
Уже отворяя жидкую калитку, дедушка Степан на мгновение обернулся, чтобы еще раз взглянуть на Егорова отца. Тот все так же сидел на скамейке, прислонившись спиной к белой стене и закрыв глаза, вот только лицо его стало светлее, и на устах появилась легкая улыбка. «Слава тебе, Господи!» – благодарно посмотрел на Солнце дедушка Степан.
– У меня нет сил радоваться, не обижайся. – Егор безвольно лежал на земле, единственным уцелевшим глазом глядя в безоблачное, ясное небо. – За последние сутки я уже несколько раз умирал и не умер, только не знаю, почему. Когда меня подвесили над ямой с этими тварями, все было понятно: жизнь сделана, все задачи выполнены, оставалось только напоследок не струхнуть перед уходом.… С этим тоже справился, и тут ты.… Не обижайся, но легче мне не стало. Я изуродован и опустошен; зачем я еще тут нужен, непонятно.
– Да-а. Похоже, крыша у тебя точно съехала. Ему жизнь спасли, а он даже и не рад.
– Извини, я не могу тебе всего объяснить, но мне очень плохо.… Во всех отношениях плохо, так худо, что я еле сдерживаюсь, чтобы не попросить тебя застрелить меня.
– Чокнутый!
– Я всегда был таким. Дома меня тоже все так называли, кроме отца и еще одного человека. Казаться «нормальным» всегда стоило мне больших усилий, которых больше нет.
– Ну, и что мне с тобой делать?
– Знаешь, на самом деле все просто. Уходи, побыстрей уходи, а меня оставь. Искать вряд ли будут, потому что никто из них не видел тебя; оставляй мне пистолет и уходи. А я их здесь встречу, все равно я одной ногой уже там…. Умереть в бою – это, пожалуй, единственное, что я еще могу сделать стоящего… – Егор сделал паузу, на мгновение задумавшись. – Да это, видимо, и есть последнее испытание, все остальное пройдено. Не медли, у тебя не так много времени….
– Уходи, уходи…. Вот заладил. Зачем, скажи мне, я тогда рисковал? Отсиделся бы, да и все.… Признаюсь, была такая мысль. Но потом оказалось, что отсидеться я не могу, не имею права. Вся жизнь последующая окажется тогда полной бессмыслицей.
Долго я вон за той скалой прятался и слушал, как ты с этим очкариком душманским разговариваешь. Весь день прошедший в голове пролетел, как кино. Я ведь тоже хлебнул давеча. И умирал, и чудом выживал…. Просто непонятно, каким чудом. – Совершенно седой, изрезанный свежими морщинами Максим сидел рядом с Егором и смотрел на его изуродованное лицо. – А когда тебя увидел, то понял, что все мои страдания по сравнению с твоими – заноза в пальце. И вот какая штука: ведь похожие мысли у меня в голове крутились – насчет задачи, которую выполнять надо. И пока ты с «духами» на этой поляне не появился, я ведь и не понимал, о чем это мне сигналят. И тут как озарение. Вот тебе, браток, задача твоя на блюдечке, давай, мол, разбирайся с ней.
