Лёшка - Голышкин Василий Семенович (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗
И вот это путешествие начинается. Дежу с королевой Тесто сажают в лифт и поднимают на площадку, похожую на капитанский мостик. С этого мостика цех Хлебного завода как на ладони. Остановиться бы, оглядеться. Да где там! Королеву Тесто торопят и прямо из дежи пересаживают в другой экипаж — бункер.
Бункер — это конус ножкой вниз, он несет колобки-яички, как курица. Снесет и уронит в люльку-формочку. Люлька квадратная, и колобок в ней становится кирпичиком. Еще одно превращение. Но главное — впереди. Люлька эта и есть огненная колесница. Наберет теста и катит по канатной дороге в печь. Вот где жарко, так жарко! Попробуй остановись люлька, и от теста лишь черная корочка останется! Но люлька катит себе и катит под носом у жары, и та облизнуться не успеет, как нет ее. Привезла тесто в печь, испекла и дальше поехала — прочь от жары. Охладила хлебный кирпичик, пока ехала, и с одного транспорта на другой пересадила, с конвейера на транспортер. Поехал кирпичик ка склад…
А на складе-то, на складе: железные тарелки бок о бок стоят, под потолком окошечки и из тех окошечек на тарелки хлебным дождем батоны и булки сыплются…
Насобирает тарелка хлеба, а тут как раз хлебная этажерка подоспеет. Погрузит хлеб на лотки и на улицу, к машинам: бери, кто за хлебом приехал! А хлеб-то, хлеб каков: пышен, румян, вкусен…
Иван-чай неожиданно замолчал, выдержал паузу и, крякнув, спросил:
— Эх, а не вкусить ли нам еще по крохе, а?
Приговор был единодушным.
— Вкусить! — выпалил наш восьмой «Б», всего на минуту опередив школьный звонок. Но до того как он раздался, мы подчистую убрали остатки каравая.
Очередной, предпоследний сюрприз Галины Андреевны не заставил себя ждать.
Поодаль от нашей школы, в стороне от магистрали, за горами-домами маячила круглая, как котелок, вершина хлебозавода. «Как найти вашу школу?» — спрашивали у нас знакомые. «По запаху хлеба, — отвечали мы, — держитесь этого запаха, и он, как компас, выведет вас к нашей школе». Знакомые шутили: «На хлебном месте учитесь!..»
Это случилось через месяц после визита Иван-чая, в октябре. Вдруг выпал снег и тут же, не взятый морозом, стал таять. Утром, шагая в школу, мы посмеивались над тестоводами, шагавшими на завод: прежде чем задать работу механическим рукам, они, как горьковские хлебопеки, месили грязь ногами. Но грязь грязью — не она одна портила картину осени. Еще грипп. Он, как стрелок по мишеням, выбивал на постельный режим каждого третьего.
Однажды у нашего директора зазвонил телефон. Строгий и внимательный Василий Иванович снял трубку и сказал, что слушает. Голос в трубке сказал, что он — хлебозавод и что если наш директор ему не поможет, то хлебозавод не выполнит план. Директор сказал, что хлебозавод «не туда попал», и повесил трубку. Но телефон тут же зазвонил снова, и тот же голос, назвав Василия Ивановича по имени, извинился за беспокойство и сказал, что если нашему директору дорога честь района, то он незамедлительно поможет хлебозаводу в выработке «мелкоштучных булочных изделий» и пришлет на выручку восьмой класс «Б». Голос еще раз извинился за беспокойство, ругнул грипп и сказал, что позвонит через полчаса.
Нашего директора ничто никогда не могло сбить с толку. Как и лишить спокойствия. Однажды на КП роты, откуда он руководил боем, фашисты, просочившись в тыл, кинули гранату. Василий Иванович, тогда старший лейтенант, не растерялся. Пока граната шипела, выбросил из окопчика телефонный аппарат и вслед за ним выбросился сам. Спустя секунду граната взорвалась. Василий Иванович спустился в окопчик и стал сращивать провод, рассеченный осколком. Связь восстановилась, и телефон тут же запищал. «Третий» слушает», — сказал Василий Иванович. «Говорит «Первый», — проворчала трубка, — почему не отвечали?» — «Убирал осколки», — ответил Василий Иванович и тут же получил нагоняй за неуместную в бою остроту.
Он и потом, работая директором школы, никогда не терял присутствия духа. Но этот звонок с хлебного, как он потом сам признавался, сбил его с панталыку. Решив, что все-таки произошла ошибка и хлебозавод обратился не по адресу, директор вызвал Галину Андреевну. Но каково же было его удивление, когда наша руководительница, выслушав директора, тут же деловито осведомилась, когда приступать к работе.
Директор какое-то время смотрел на Галину Андреевну с изумлением.
— Мы оба в здравом уме, — успокоила директора Галина Андреевна, — просто на хлебозаводе узнали про наш секрет…
Директор насторожился.
— Секрет? — перебил он учительницу. — На заводе узнали, а я, как директор, в последнюю очередь?..
Галина Андреевна улыбнулась.
— Все мы, — сказала она, — обожаем сюрпризы. Или вам, Василий Иванович, они противопоказаны?
Директор не ушел от ответа, но ответ его поверг Галину Андреевну в уныние. Как человек, сказал директор, он не против сюрпризов, и они ему даже приятны, но что касается его как директора, то все сюрпризы должны быть с ним заранее согласованы.
Согласованные сюрпризы… Он был строг, но справедлив, наш директор. А справедливых любят. Мы его любили, но не так, как Галину Андреевну. И если бы он и она позвали нас в разные стороны — в мир директора, где все заранее известно и согласованно, или в мир учительницы, где все тайна и на каждом шагу сюрприз, мы бы пошли за Галиной Андреевной. Как-то по секрету она нам призналась: «Ой, ребята, как скучно точно знать, что будет завтра и послезавтра. Я, когда встречаю рассвет, всегда жду, что солнышко возьмет и запоздает на секунду-другую или, на диво всем, покажется раньше, обманув календарь». Но директор, хотя и сохранял хладнокровие при всяких неожиданностях, терпеть этих неожиданностей не мог: «Поход? Куда, с кем, зачем?», «Пионерский сбор «Алло, мы ищем таланты»? Где, когда, какие таланты будут найдены?», «Смотр-конкурс на лучший рисунок? Кто что нарисует и чей рисунок получит приз?», «Не знаешь заранее, как пройдет и чем кончится мероприятие, — не проводи его». От взрослых — учителей, наставников, родителей — всегда что-нибудь берешь в дорогу. Но этот директорский девиз, к счастью, не обременил нашу память. Мы его забыли, ступив за порог школы, да и в школе старались не помнить.
В общем, Галине Андреевне так и не удалось тогда сохранить наш сюрприз в тайне. Воля директора взяла верх, и она призналась, что, готовясь к октябрьскому утреннику, она со своей соседкой, работницей хлебозавода, научила восьмой «Б» готовить и печь те самые «мелкоштучные булочные изделия», о которых шла речь по телефону.
— Мелкие-то они мелкие, — сказал директор, — но посмотреть на них не мешает.
Он был тут же удовлетворен. Галина Андреевна раскрыла портфель, и оттуда на стол директора выпрыгнул ушастый зайчик. Уселся, поджав хвост, и уставил на директора изюминки глаз.
— Пшеничный, — сказала Галина Андреевна, наклоняясь над игрушкой и роняя рядом с зайчиком косу, забранную в колечко. Выпрямилась, бросив косу за спину, и добавила: — А еще мы работаем лисят, гусят, поросят, слонят, карасят, лягушат…
— Как? — насторожился директор. — И лягушат тоже?
— А что особенного? — пожала плечами Галина Андреевна. — Во Франции, например, лягушки — деликатес.
О заводе мы не раз слышали. Сто раз на дню видели, но никогда там не были. И вот пришли, отпущенные с последнего урока. Нет, не отпущенные. Последним был урок труда, так что сам урок остался, только изменился его характер. Мы не строгали доски, а раскатывали тесто, которое колобками подавал нам бункер. Потом, раскатав, лепили из них лисят, гусят, поросят, слонят и карасят. Поглазеть на нас то и дело прибегали молодые рабочие и работницы.
— Из какого ПТУ? — спрашивали они, любуясь изделием наших рук.
— Из школы, — отвечали мы, называя номер, — восьмой класс «Б».
Рабочие удивлялись молча, работницы вслух:
— Надо же!.. Чему теперь только не учат!..
Поодаль от разделочного стола дышала жаром печь. Ей первой не терпелось полакомиться нашим «зоопарком». Но к печи нас не подпустили: малы еще, не дай бог, сами вместо выпечки сунетесь, а там жара, как на солнце!.. И хотя мы знали, какая жара на солнце, жара печи нас удивляла больше: двести градусов! Не сгорят ли там наши «птички»? Не сгорели. Впорхнули в печь беленькими, а выпорхнули коричневыми и, надо же, как вкусно загорели! А всего-то и дела, пятнадцать минут покататься в печи на лифте.
