Чужой счет - Бегларян Ашот (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
Старик побежал в усадьбу, снял со стены старинную двустволку, спустился и встал перед калиткой на пасеку — кособокий, тощий и сгорбленный годами, но гордый:
— Пусть все уходят, я один буду защищать село!..
Силком ли, ласковым словом — соседке удалось вывести старика за околицу…
Долго мыкался дед Аршак по разным столицам, не уживаясь ни с родичами в Степанакерте, ни даже с замужней дочерью в Ереване. Все мерещилась ему пасека в цветущей, лоснящейся от солнца и меда деревне, а по бессонным ночам, словно колыбельная песня, откуда-то издалека доходило до старческого слуха жужжание пчел. И монотонное жужжание это для старика было лучшей мелодией на всем белом свете.
И вот, услышав в один прекрасный день долгожданную весть об освобождении родного Атерка, дед засуетился, засобирался…
Неласково встретила его родина. Мельком оглядел старик обгоревший, полуразвалившийся, опустевший дом и поспешил на пасеку. Взглянул он на побитые, осиротевшие ульи, загреб пригоршню сухих, невесомых трупиков и опустился в бессилии на колени. Не выдержало старческое сердце — разрыдался, как ребенок.., оборвалась мелодия в душе.
Но недолго горевал дед Аршак. Успокоился, поднял одиноко валявшуюся в весенней поросли роевню и поплелся по привычке в сарай за инструментом — чинить скособочившуюся калитку.
И кто знает, быть может, через год-другой вновь появятся среди цветущих акаций на пасеке пчелы, радуя жужжанием своим исстрадавшуюся старческую душу…
1994 год
Мать
Кругом все полыхало. Жадное трескучее пламя, пожирая густые сумерки, безудержно стремилось ввысь. Кровавое зарево царственно нависло над мертвым городом… Да, город казался необитаемым: люди не выходили из подвалов и укрытий, опасаясь возобновления чудовищного артобстрела. В пучину войны невольно оказалось вовлеченным и мирное население. Но несмотря на прямую угрозу своей жизни, люди еще больше переживали за тех, кто в это время находился на передовой…
В одном из полуразрушенных домов на окраине города не спала пожилая женщина, думая о единственном теперь уже сыне. Мужа и дочь, когда еще только-только обозначались симптомы войны, вражеские солдаты подожгли в машине на проселке — они ехали в деревню на сорокадневку одного из родственников. А спустя два года, когда война уже полыхала вовсю, в бою погиб старший сын, и мать осталась одна с Андреем.
Бои за высокогорный Омарский перевал не стихали вторую неделю. Победа имела стратегическое значение для обеих сторон… Целыми сутками мать не смыкала глаз.
Она, кажется, давно должна была привыкнуть к редким приездам сына — два раза в месяц, где-то в середине и в конце. И все же, словно надеясь на чудо, мать непрестанно прислушивалась к шагам на лестничной площадке. Андрей заметил, что нередко картошка, которую она обычно подавала на стол, была еще вчерашнего дня.
Он догадывался, что, словно надеясь ускорить приезд сына, мать заранее готовила ужин и не притрагивалась к нему в одиночку… А он так часто опаздывал…
Сын приезжал наконец. Усталый и грязный, он тщательно мылся, чтобы, наспех поужинав, зарыться с головой в постель. Мать, которая в воображении своем часами беседовала с ним, не решалась заговорить — в такие минуты от сына трудно было добиться слова. «Ничего, в следующий раз буду внимательнее», — обещал себе Андрей, уходя ни свет ни заря.
Наутро Андрею предстоял очередной бой. Однако ближе к вечеру, когда на позициях вовсю шли приготовления к отражению атаки противника, что-то вдруг больно шевельнулось в груди. «Перед боем надо обязательно повидать мать!..» — эта мысль пришла как-то сама собой.
Всю дорогу Андрей думал о ней. С гибелью мужа и дочери надломилась она, осунулась, похудела, стала мало говорить, шамкая беззубым ртом. Смерть старшего сына добила ее — одна тень осталась. Сядет в углу у печки, уставится невидящим взором перед собой, думая о чем-то, и не сразу очнется, когда окликнешь.
Только сейчас Андрей по-настоящему осознал и прочувствовал ее положение и сильно, по-сыновьи, пожалел. Ведь единственное, что теперь связывало мать с миром, был он…
Мать была на седьмом небе от счастья, но этого по ней видно не было — казалось, у нее не осталось и сил, чтобы выказывать радость. Сутулясь, она накрывала на стол. Ужинали, как обычно, молча. Мать почти не ела — все потчевала сына…
Едва забрезжил рассвет, Андрей встал, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить мать. Но та уже была на ногах. Согнувшись над печкой, она раздувала огонь.
Знакомое чувство болезненной жалости кольнуло грудь, когда в зыбком свете керосиновой лампы он увидел распущенные редкие волосы матери, исхудалую, словно надломленную шею…
С неожиданной настойчивостью она стала просить сына повременить с отъездом.
Андрей прекрасно понимал, как ждут его на передовой. Но внутренний голос подсказывал, что нельзя ослушаться матери, которая давно ни о чем не просила.
Уже совсем рассвело, а они все еще сидели за столом. Никогда раньше сын не был так откровенен и нежен с матерью.
«Посиди еще, не уходи…» — шептала она сыну.
Андрей жал до отказа педаль акселератора своего грузовичка — каждая минута на передовой была на счету. Доехав же наконец, не сразу понял слов старшины, который как-то виновато-исподлобья сказал, что загружаться не надо — ребята сами как-нибудь управятся…
Андрей долго не мог прийти в себя, когда наконец дошло до него, что пока он мчался по ухабистым проселкам к позициям, там, дома, не стало его матери…
1995 год
Сестричка
Шум шагов в коридоре оторвал Артура Мартиросяна от книги. Приподнявшись на локте, он устремил взгляд в светлый дверной проем госпитальной палаты. Нет, это оказалась не она, а всего лишь медсестра соседнего отделения. Хотя по подсчетам Артура сегодня как раз ЕЕ дежурство.
«Ну вот опять, все мысли об одном и том же», — Мартиросян понял, что теперь ему уже не до чтения, отложил книгу на тумбочку.
Вот уже третья неделя, как боец попал сюда с ранением, а эта сестричка никак не выходит у него из головы. Вздернутый и оттого чуть смешной носик, губы с припухлинкой, а глаза — точно две небесные слезинки. Не раз Артур мысленно разговаривал с этими глазами. А в дейсвительности почему-то все никак не получалось — он робел при ее появлении. Ну а она, по крайней мере, так казалось Артуру, держалась с ним, подчеркнуто сухо и официально — не так, как с другими ребятами палаты. А когда парень пытался поймать ее взгляд, она тут же отводила глаза.
Обидно: надо же было этому злосчастному осколку угодить прямо в чашку — ни встать, ни сесть… Ничего, главное — не падать духом! Надо что-то предпринять…
За мыслями Мартиросян не заметил появления дежурной медсестры. Это была Наташа.
Веселая и озорная, как молодое деревце по весне, сестричка мигом развеяла мрачную унылость, которая так характерна для всякого лечебного учреждения.
— Так, ребятки, будем температуру мерить. Давайте, разбирайте термометры, — будто свежим ветерком прозвенел ее голос.
Когда Наташа протянула градусник Артуру, он задержал ладонь ее в своей руке. Их взгляды встретились.
— Наташа, — обратился Артур, — понимаете, у меня нога в гипсе, а мне очень нужны цветы. Там, — Мартиросян показал в сторону окна, — за дорогой — цветочный магазин, вы знаете. Купите мне, пожалуйста, букет… Мне его надо подарить одной девушке. — Артур полез в тумбочку за деньгами.
Ладонь Наташи выскользнула из горящей солдатской руки. На небесные слезинки набежали тучи.
— Букет, цветы?! — переспросила она чуть дрогнувшим голосом, поджав кончики губ, как это делает обиженный ребенок.
— А впрочем, мне не трудно. Чего уж там, — девушка опустила глаза и уже привычным для Мартиросяна тоном сухо добавила:
— Схожу после завтрака, не останется ваша девушка без цветов.
Но ни после завтрака, ни после обеда Наташа в палату не зашла. И только после «тихого часа» она появилась с букетом алых гвоздик.
