Цветы и железо - Курчавов Иван Федорович (книги полностью TXT) 📗

— Прибудут военнопленные — пусть начинают с могилы господина Коха. Без шума, профессор. Шарлотта не должна знать этой тайны!

— Я вас понимаю, господин комендант.

— Военнопленных можно будет доставить дней через десять, не раньше, — сказал Хельман. — Около Шелонска, как вы слышали, появились партизаны, нужен усиленный конвой. На днях я получаю пополнение. — Хельман вынул из ящика большой лист ватманской бумаги. — Как вы думаете, профессор, что это такое?

— На мой взгляд, план усадьбы, господин комендант.

— Вы угадали.

Хельман водил по границе усадьбы синим карандашом и пояснял:

— Особняк графа Строганова я реконструирую, но сохраню, это интересно: граф-то, вы говорите, был очень знаменитый! Хозяйственные постройки надо воздвигать заново: их сожгли рабочие зовхоза при наступлении наших войск. Хорошо будет соорудить небольшую оранжерею: Шарлотта, как и все женщины, сентиментальна и любит цветы, в Шелонск она приезжает на длительный срок. Как, профессор?

— Для женщины цветы что для мужчины хорошее вино, — ответил Петр Петрович и стал в деталях разбирать план будущей усадьбы обер-лейтенанта Хельмана.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Перед карательным походом Хельман предложил расставить боевые силы в таком порядке: танк, броневик, пулеметчики, полицаи. Выслушав обер-лейтенанта, майор Мизель разразился смехом:

— Можешь на меня сердиться, Ганс, но скажу тебе откровенно, из тебя не выйдет ни Карл Клаузевиц, ни Эрих Людендорф! Военачальнику надо все учитывать: и место действия, и время, и врага, и свои силы. Мы сделаем все почти наоборот: впереди пойдут русские полицаи, потом наши пулеметчики, затем танк и замыкающим наш броневик, из которого мы будем наблюдать за развертыванием баталии!..

— Но ты же сам говорил, что, по агентурным данным, партизаны ничего не знают и наш приезд в деревню Гучки будет походить на гром среди ясного неба, — возразил Хельман.

— Говорил. Полководец, Ганс, тем и отличается, от простых смертных, что он, как отличный шахматист, видит все ходы наперед! А если будет засада? Неужели тебя устраивает могила под Шелонском?

— Для меня откуплено место в Кенигсберге рядом с отцом и матерью. — Хельман горько усмехнулся.

— А русские полицаи, если что случится, уроженцы этих мест, — продолжал тем же шутливым тоном Мизель, — их вполне устроит общая могила даже под Гучками.

Мизель после коньяка и сытного обеда прилег на диван, предложив с часок соснуть и Хельману. Но комендант возразил: надо самому проверить подготовку к походу на Гучки.

— Не будь чудаком! — сказал Мизель. — У нас есть подчиненные. Не нужно баловать их излишней опекой. Все сделают! А не сделают — будут пенять на себя: впереди партизаны, а позади мы на броневике.

— Я спать не хочу, Гельмут. Почитаю твою газету, я за это число получу дня через три.

— Читай! А у меня есть письмо от Карла Коха. Торопился и прочесть не успел.

Хельман отложил газету в сторону.

— Интересно, — проговорил он.

Мизель достал из кармана брюк сложенный конверт, вскрыл его и начал читать про себя; он то шмыгал носом, то посасывал губы. Прочитал, подумал, сказал:

— Слушай, тут нет ничего такого, чего бы нельзя было знать и тебе. Кстати, о смерти отца он еще не слышал. Мы послали письмо по почте. Я хотел дать шифровку, но убыстрять доставку известий подобного рода нет нужды.

Читал Мизель медленно, монотонно:

— Двадцать девятого октября, — проговорил Мизель. — Ого, сегодня и там холодно. Как и у нас.

«Там, может быть, и холоднее, — отозвался Хельман. — Слушай, Гельмут, я решил к приезду Шарлотты оборудовать могилу старого Коха. Здесь, в Шелонске. Похоронить, как настоящего фронтовика: березовый крест, каска. Это — чтобы не расстраивать Шарлотту, Как ты относишься к подобному предложению?

— А Адольф Кох? Хоть что-нибудь нашли?

— Комнатная туфля. Больше ничего.

— А вдруг они утащили Коха с собой? Может, Адольф Кох еще жив? — Мизель вскочил с дивана. — Огнев возит его с собой, чтобы при удобном случае предложить обмен? А? Как ты думаешь?

— Нет, Гельмут, партизаны таких вещей не практикуют, у них нет ни времени, ни возможностей, чтобы возиться с пленниками!

— Черт с ним, хорони комнатную туфлю, успокой Шарлотту! Говоришь, у партизан нет возможностей. Зато у нас есть и время, и возможности. И все-таки мы не возимся с теми, кого захватываем. И не разбираемся, правы они или виноваты. Дышали одним воздухом с большевиками при Советах? Дышали! На виселицу! К стенке! И никакой ответственности!.. Знаешь, Ганс, что взволновало меня в письме Карла: он в числе самых первых будет в Москве!

— А мы — в Петербурге, — успокоил его Хельман.

— До Петербурга нам с тобой дальше. Он после Москвы еще и к нам, в Петербург, успеет!

— Москва так богата, что Карлу и его команде хватит работы на многие месяцы.

— Это верно, — согласился Мизель после раздумья.

Он энергично заходил по комнате, посматривая в окно, за которым сгущались сумерки.

— Впрочем, ты прав, Ганс: надо пойти и посмотреть, как идет подготовка к нашему походу на Гучки.

— Да, это все-таки необходимо, — подтвердил Хельман.

Мизель постоял у окна и, не оборачиваясь, сказал:

— О, сегодня под Шелонском будет разожжен огромный факел! Мы озарим это темное небо!

До сих пор помнит Гельмут Мизель прогнозы на осень и зиму 1941 года. Осень с дождями, но теплая. Морозы будут несильными и начнутся с запозданием. «Несильные? С запозданием?» Они ударили так, что за несколько дней все реки и озера под Шелонском заковались в ледяную броню: противотанковыми гранатами не сделать проруби.

А в первых числах ноября снега набросало по самые окна. Дороги удалось расчистить, но в трех метрах от них, за придорожными канавами, ступить нельзя: увязнешь по пояс.

Сегодня вечер удался на славу: пурга не метет, ветер не гонит поземку. В тихом безмолвии дремлют поля, широким серпом повисла луна над окрестностями Шелонска. Иногда пронесется падающая звезда, оставляя за собой сверкающую полосу. Как медленны по сравнению с этими посланцами далеких миров летящие самолеты: светятся разноцветными точками в небе, словно стоят на одном месте, будто и спешить им некуда, хотя Мизелю доподлинно известно, что идут они за Волошки, где осмелевшие партизаны и мужики выгнали из трех деревень немцев и подняли над сельсоветом красный флаг, — жарко им сейчас будет!

Жарко будет и в Гучках!..

Мизель приник к смотровой щели. Приятно наблюдать, как мелькают деревья, кустарники, телефонные столбы. Не видно лишь огоньков в домах: мужики боятся, что самолеты сбросят свой груз на их головы…