Насущный хлеб сражений. Борьба за человеческие и природные ресурсы в ходе гражданской войны в США - Кэшин Джоан Э.
В соответствии с приказом № 7, федеральные солдаты по-прежнему поджигали дома, чтобы выкурить оттуда гражданских или партизан, которые по ним стреляли. Именно поэтому они подожгли дом полковника Конфедерации Чарльза Хопкинса, расположенный на берегу реки Сапело в штате Джорджия. В такой ситуации офицеры полагали, что солдаты находились в своем праве. В декабре 1862 года в Арканзасе неизвестные обстреляли с берега солдат-янки, плывших по Миссисипи, после чего те высадились на берег и сожгли все дома в округе. Пять месяцев спустя, в апреле 1863 года, на другом участке Миссисипи случилась аналогичная история, и солдаты сделали то же самое. По словам рядового Ньютона Скотта, они причалили к берегу и подожгли «все, что горело», не ограничившись тем домом, в котором засел стрелок [305].
Приказ Поупа № 11, согласно которому мужчины, присягнувшие США, имели право оставаться в своих домах, соблюдали далеко не всегда. Иногда проблема была в ротации персонала. В августе 1862 года доктор Дж. С. Паркс из Франклина, Теннесси, принес клятву верности Соединенным Штатам, однако лейтенант, прибывший в город следующей весной, по неизвестным причинам приказал ему покинуть дом. В приказе упоминались только мужчины, однако к принесению присяги принуждали и женщин. После того как федеральные войска заняли в Мемфисе дом Мэтти Портер, она заявила офицеру, что не имеет каких бы то ни было политических взглядов, однако, чтобы получить обратно свое жилье, в 1863 году ей пришлось принести присягу. Политика офицеров на местах в отношении мужчин и женщин была хаотической. В Луизиане некую вдову «против ее воли» вынудили принести присягу, и после этого ей позволили остаться на плантации – при этом ее соседей обоих полов, наотрез отказавшихся от присяги, тоже не стали выгонять из дома [306].
В нарушение приказа № 13 офицеры по-прежнему выставляли караул у некоторых частных домов, каких бы взглядов ни придерживались их хозяева. И хотя Поуп (в том же приказе) изъявлял надежду, что при помощи Военного кодекса и армейских постановлений удастся положить конец грабежам, солдаты и офицеры продолжали выносить из домов чужое имущество. После июля 1862 года военные – в силу очевидных практических соображений – забирали у мирных жителей полотенца, мясницкие ножи и одеяла. Некоторые офицеры по-прежнему игнорировали или поощряли такое поведение. Военный священник капитан Джеймс Стиллвелл узнал, что владельцем некоего дома в Кентукки был офицер армии Юга Уильям Престон Джонсон, и порекомендовал своим солдатам «ни в чем себе не отказывать». В мае 1863 года полковник Генри Морроу заявил, что армия имеет право забирать у гражданских «абсолютно все». Это право, с его точки зрения, «не подлежало обсуждению», хотя он отдавал себе отчет в том, что грабежи портили отношения между армией и гражданским населением Юга. Вероятно, Морроу бы не удивился, что число военных, привлеченных к суду за противозаконные конфискации, было ничтожно малым, причем бо́льшая их часть, подобно капитану Джорджу Бингхэму, отделалась устным выговором. В январе 1863 года генерал Поуп снова заявил, что солдаты использовали его приказ как предлог для грабежа и мародерства, что крайне его огорчало, поскольку наносило «ущерб» его репутации [307].
Мирные жители и их дома после приказов Поупа
После того как в июле 1862 года Поуп опубликовал свои приказы, белые южане – сторонники Федерации все еще пытались помогать армии США. Они приглашали солдат-янки к себе домой и время от времени предоставляли им кров. Полковник-северянин Чарльз Каммингс рассказал, как «добрый юнионист», чьего имени мы не знаем, пригласил больных солдат пожить в его доме в Виргинии. Горячие сторонники Федерации были готовы сделать и больше. В Плезант-Хилле, Виргиния, Р. Л. Симингтон и его соседи попросили бригадного генерала армии США использовать их город для «размещения гарнизона», поскольку у них имелось достаточно домов для всех офицеров [308].
На другой стороне политического спектра находился судья Джон Перкинс-младший, который оказался готов пожертвовать своим луизианским поместьем, лишь бы только не отдавать его северянам. Его семья владела обширными землями в долине реки Миссисипи, а у самого судьи имелась роскошная плантация «Сомерсет» в окрестностях Карфагена. По словам солдата-янки Джона Уилкинса, который видел это поместье в 1863 году, хозяйский дом был окружен старыми деревьями и утопал в цветочных садах. Когда в апреле того года к «Сомерсету» приблизились войска Федерации, Перкинс сжег этот дом, чтобы тот не достался неприятелю. Должно быть, он был очень «рассержен», деликатно выразился Уилкинс. Перкинс, рьяный сторонник сецессии и член конфедератского Конгресса, наверняка знал, что правительство мятежников обещало компенсацию тем гражданам, которые уничтожали свое имущество, защищая его от врагов. Сам он при пожаре не пострадал, однако не сохранилось никаких документов, подтверждающих факт получения им компенсации. Большинство граждан не были готовы пойти на подобные жертвы из каких бы то ни было политических соображений [309].
Белые женщины самых разных политических взглядов очень боялись потерять свой дом – наполненное множеством воспоминаний место, в которое они вложили столько труда. Во время войны они куда чаще, чем мужчины, описывали, как выглядели их дома изнутри – упоминали расположение отдельных объектов, рассказывали об уникальных «старомодных <sic> вещах», доставшихся им от предыдущих поколений, – как это сделала Марта Крамп. По причине войны женщины стали больше размышлять о доме. Молодая учительница Мэри Пирр видела, как северяне грабили ее соседей, жителей Центрального Теннесси, и в 1863 году это вдохновило ее написать оду дому, в котором она жила с сестрами – читала, молилась, принимала гостей и друзей. Она описывает свои любимые комнаты, где «все на своем месте», упоминает яркий коврик и цветы на каминной полке. Война также изменила ее отношение к местным элитам. Увидев, как северяне обходятся с жителями богатых домов, она больше не хотела жить в поместье или особняке [310].
Некоторые женщины вступали с пытавшимися проникнуть в их дом солдатами Союза в физический конфликт. Так, когда сержант-северянин хотел войти в плантаторский дом в Ламаре, Теннесси, группа женщин встала на пороге и закрыла проход собственными телами. В конечном итоге он пригрозил сжечь дом дотла, и они все-таки позволили ему войти и осмотреть дом в поисках солдат-мятежников. Некоторые сторонницы Конфедерации были готовы рискнуть ради спасения дома жизнью, и в некоторых ситуациях этот риск оправдывался. Так, в Сент-Джозефе, Луизиана, хозяйка плантации Анна М. Фаррар и еще несколько женщин защитили свои дома «собственным присутствием»: в июне 1863 года к ним приближались войска северян, уже сжегшие другие поместья, однако женщины отказались уходить из своих жилищ. В их случае эта тактика сработала, и их дома пощадили. Иногда все зависело исключительно от везения. Марта Поллард, жена фермера из Теннесси, все-таки покинула дом, когда рядовые-янки заявили, что подожгут его через десять минут, однако вскоре явились офицеры, которые остановили солдат и спасли здание [311].
Большинство белых мужчин тоже не хотели, чтобы их жилища оказались сожжены. Они не всегда выражали такую же глубокую привязанность к ним, как женщины, однако дом для них был важным материальным ресурсом, а в некоторых случаях они даже сами его проектировали. С их точки зрения, армия не имела права уничтожать постройки, однако прямые конфликты между хозяевами и солдатами случались редко, поскольку многие конфедераты ушли на войну. Те немногие, кто остались, пробовали взять дело в свои руки. В 1863 году янки разрушили дом мальчика-подростка Джона Лонга из Теннесси, чтобы использовать древесину, из которой тот был построен, для возведения укреплений. Джон бегал вокруг, пытаясь защитить здание, однако солдаты его удержали. Старики принимали свою неспособность противостоять разрушениям как неизбежность. Один житель Виргинии наблюдал, как северяне кирпич за кирпичом разбирали его дом, чтобы построить себе очаги в зимних квартирах. Он сказал солдату Федерации, что «чертовы янки разобрали бы и мостовую в аду», если бы захотели [312].
