Шестьсот дней и ночей в тылу врага - Емлютин Дмитрий Васильевич (версия книг .TXT) 📗
Комиссар бригады Александр Писарев, командир отряда имени 26 бакинских комиссаров Николай Тарасов с автоматчиками Зуевым, Волковым, Брилевым и другими устремились к казармам. Одновременно автоматчики группы Косолапова цепочкой взбирались на высокую обледеневшую насыпь. По сигналу вместе со снарядами и минами в дзоты и блиндажи охраны полетели гранаты. Фашисты в панике выскакивали из казарм и землянок, чтобы занять траншеи, но там уже находились партизаны, расстреливающие гитлеровцев в упор.
В момент атаки на левом берегу враг открыл огонь. Надо было немедленно подавить это сопротивление. Комиссар отряда имени Щорса Жильцов Тит Васильевич и начальник разведки этого же отряда ленинградец Владимир Иванович Алексеев вырвались вперед. За ними бросились в атаку партизаны… Вражеский огонь был подавлен. В этой жаркой схватке с фашистами погибли оба героя — Алексеев и Жильцов.
А подрывники уже укладывали тол. Вот когда пригодилась тренировка! За 25 минут они перетащили более тонны тола, уложили его по всем правилам под фермы, установили взрыватели, протянули шнур и зажгли. На 26-й минуте река Десна осветилась багровым пламенем, раздался оглушительный взрыв: фермы «Голубого моста» скрылись в волнах реки.
140 гитлеровцев было уничтожено в этом бою, 12 сдались в плен. Партизаны потеряли десять убитыми, 39 партизан были ранены.
Взаимодействие четырех бригад позволило партизанам успешно выполнить и это наиболее ответственное и трудное задание.
Утром 8 марта 1943 года мы радировали в штаб Матвееву и в Центральный штаб партизанского движения при Ставке Верховного Главнокомандующего о взрыве моста через Десну.
НИКОЛАЙ ГОРОХОВ
Пять дней беспрестанно бушевал ветер. Старые сосны шумели, скрипели, сбрасывали хвою и сухие сучья в сугробы.
Ежась от мороза, часовой Владимир Журавлев напрягал слух и зорко всматривался в густую чащу соснового бора. Знал он, что под видом наших на дорогах и просеках могут появиться фашистские разведчики, вынюхивающие партизанские отряды.
И вдруг тонкий слух Владимира уловил отдаленный хруст снега. По просеке, ведущей к землянкам штаба, осторожно ступал человек.
«Кого же это несет сюда?» — подумал Журавлев. Он уже взял автомат наизготовку, но тут же на его заиндевевшем лице расплылась улыбка. — Николай! Горохов!..
— Я самый. Здравствуй, Володя!
Хотя Горохов и известный разведчик, однако Журавлев для порядка спрашивает пароль.
Возле землянок разведчика встретил заместитель командира объединения подполковник Балясов.
— Здравствуй, Малыш! Пришел-таки. Чувствовал, утра не будешь ждать, идем!
Рядом с огромным широкоплечим Михаилом Балясовым семнадцатилетний Николай выглядит подростком. Он смуглый, с красивыми черными глазами. Николай круглый сирота, отец его недавно погиб на фронте, поэтому Балясов обратился к нему как к сыну.
— Никого не пускать! — приказывает Балясов, заходя с Николаем в землянку.
В штабе на столе карта.
— Смотри, вот сюда прибыли каратели. — Балясов тычет карандашом в карту. — Мы ничего не знаем о них. А вот здесь начинается линия фронта. Надо пройти в район села Чемлыж, можно по Волчьему оврагу, левее села Невдольска, только ночью. Днем — в лапы гитлеровцам угодишь.
Балясов барабанит по столу пальцами и, оторвавшись от карты, продолжает:
— Будешь старшим. С тобой пойдут Прихода и Шурыгин. Возьмете «языка». Экипировку и документы на имя полицаев получите утром у начальника оперативного отдела Матвеева.
В землянке тихо. В железной печке потрескивает сушняк, в трубе подвывает ветер. Балясов вздохнул.
— Завтра, как стемнеет, начальник разведки на лошадке доставит вас к линии перехода. Там оврагами да перелесками топать будете.
Балясов еще долго объясняет, что делать разведчикам, чтоб выполнить задание и остаться живыми.
…К линии перехода ехали в розвальнях вчетвером. Разведчиков сопровождал начальник разведки Лопатин. Огромные деревья стояли пообочь дороги. Но вот лес кончился, дорога пошла полем. Часам к десяти вечера партизаны добрались к назначенному рубежу. Распрощавшись с Лопатиным, они одели белые халаты и двинулись к Невдольску. Большими хлопьями повалил снег, Невдольск оделся в мутноватую мглу. В ложбине, у села, она так сгущалась, что в нескольких шагах ничего не было видно. Вдруг в воздух взлетела ракета.
— Ложись! — скомандовал Горохов.
Фашисты дали несколько очередей из пулемета.
— Вот что, друзья, — сказал Николай, — будем спускаться в Волчий овраг. Пойдем к поселку Уль, а там рукой подать до Чемлыжа.
Барахтаясь в снегу, ползком и перебежкой в обход Невдольска, они вышли на грейдер. Показались уцелевшие от пожарища, похожие на занесенные снегом скирды соломы, дворы поселка Уль.
— Передохнуть бы! — попросил Прихода.
— Заодно и подкрепиться, — согласился Горохов.
Но им не пришлось ни отдохнуть, ни поесть.
Послышался рокот моторов и скрежет гусениц. Из-за сугроба на грейдер выползли три вражеских танка. Разведчики бросились с дороги и зарылись в снегу, танки прошли.
— Черт знает что! — воскликнул Горохов. — Оставайтесь-ка здесь и ведите наблюдение за грейдером, я спущусь оврагом к Чемлыжу: тут километра два.
И Горохов скрылся во мгле. Через полчаса он подошел к окраине села, прокрался к крайнему домику. Скрипнет на заборе оторванная дрань, Николай вздрогнет и тут же ругает себя. Но вот кто-то кашлянул, хлопнула дверь: из дома вышли два фашиста в сопровождении старика.
— А партизаны по этим штрассе ходиль?
— Партизаны по дорогам не ходят. Если придут, так целиной, — отвечал старик.
— Но-но! Иди быстро, а то пах, пах и капут старый русь швайн.
Когда они отошли подальше, Николай решил войти в избу. На всякий случай он отвел назад руку с гранатой и поднялся на крыльцо. Снова раздался знакомый кашель, это возвращался старик.
— Дедуся! — тихо позвал Николай.
— Кого еще принесло?
— Не шумите!
— Ты кто?
— Да свой я! Партизан.
— Уходи, сынок, пока темно, тут кругом фашисты. Не вовремя пришел ты, — тихо проговорил старик, надвигаясь на Николая.
— В хате кто?
— Старуха. Они — в школе, там их штаб…
Все-таки прошли в избу. Старик угостил Николая салом, достал из валенка кисет с самосадом.
— Ох, сынок, от них прячу, от этих проклятущих нехристей. Подвоза харча у них нет, вот они ежедневно, как собаки-дворняжки, и рыскают по дворам, все отнимают. Эти двое, что в штаб спровадил, сказывали, что с рассветом поедут в соседние села в раз добытки.
— Дедуся, а много ли их в селе?
— Сотни две наберется.
— Чем вооружены? Пушки есть?
— Есть. Три самоходки, да еще четыре поменьше, стоят за школой, в ложбине. Они их снегом замаскировали. Там же пулеметы и минометы. Часовые охраняют. А на кладбище три зенитки сетками закрыты. За селом, вон в том сосняке, что напротив нашего окна, склады разместили.
— Говорите, по селам за продовольствием шныряют? — переспросил Николай, обдумывая план действий.
— Шныряют, сынок, каждый день. А к вечеру в село вертаются… А ты куда? — спросил дед. — Хочешь, схороню в погребе? День отсидишь, а вечером своим путем ступай. Скоро светать начнет. Не ровен час, извергам в пасть угодишь, — забеспокоился старик.
— Вас как звать-то, дедуся?
— Федор Иванович я.
— Прощайте, Федор Иванович! Спасибо за угощение и ласку.
Вскоре Горохов вернулся к своим разведчикам, Приходе и Шурыгину, и рассказал им о беседе со стариком.
— Вот что, друзья, а если нам попробовать не только «языка» взять, но и подводы, фрицы-то поедут по селам, — предложил Горохов.
Замаскировавшись в овраге, разведчики ждали обоза. К вечеру на дороге показались заметенные снегом пяти подвод. В бинокль Николай рассмотрел: на каждой по два-три фашиста. На первой подводе виднелся ручной пулемет. Ну, начинать! Но партизаны медлили. Неравная схватка пойдет, если узнают, что их только трое — гибель.
