Легенда о малом гарнизоне - Акимов Игорь Алексеевич (бесплатные серии книг txt) 📗
Ладно. Что там у фашистов?
Отсюда перспектива была не столь замечательной, но враг весь на виду. Возле подбитых танков – никакого движения; третий, который должен был освободить от них шоссе, не горел, однако и признаков жизни не проявлял. На километр дальше в одном месте дымили сразу три грузовика – результат удачного снаряда, когда Чапа еще имел возможность наводить. Выходит, вся пальба вслепую была зряшной. Во всяком случае, на немцев она не произвела впечатления: в автоколонне даже признаков паники не было.
Вот в долине всплеснулся взрыв. Не совсем бестолково: гдето там лежала мотопехота; среди ее порядков и рвануло. Но от шоссе далеко.
Тимофей передал Чапе поправку. Не угадал. Вторая оказалась ближе к истине. Только с четвертой попытки ухватили колонну и пошли ее щипать, как добрая хозяйка курицу. Когда заполыхало сразу в нескольких местах, немцы опять качнулись откатной волной. Но еще не всех убедили те снаряды, и находились храбрецы, которые пытались развести машины, и некоторым это удалось: они перебирались через глубокий кювет и там петляли по целине, и все же, когда после очередного снаряда в хвосте автоколонны начался фейерверк – угодило в фургон с боеприпасами, – шоферня побросала даже то, что могла спасти, и стало очевидно: колонна обречена; разве что единичные машины уцелеют.
Корректировать стрельбу было трудно. Без опыта, без сноровки. Ладно – на глазомер Тимофей не жаловался никогда, только это и выручало. Напряжение же было такое, что вначале его дрожью било. Потом прошло, но само напряжение не стало меньше, он весь ушел в эту корректировку и, кроме машин, ничего не видел, и напрасно, потому что неудача первой танковой атаки не убедила командира дивизии и немцы снова пошли на штурм. На этот раз дозоры не вмешивались, зато по фронту наступали два танковых взвода и несколько десятков автоматчиков. Они спешили и не помышляли о маскировке, и все же Тимофей их проглядел. Это было совсем на него не похоже и объяснялось разве что невероятной сосредоточенностью, которой требовала от него корректировка, да еще тем, может быть, что он почти не отрывал бинокля от глаз, так что общая панорама им не контролировалась. Но как ни был Тимофей поглощен своим делом, все же он отметил какое-то незначительное изменение в окружающей обстановке. Не отрываясь от бинокля, Тимофей одновременно попытался понять, что его обеспокоило. Ответ пришел быстро: немецкие танки уже не стреляли, и одна за другой замолкали батареи. Еще минута – и вокруг стало тихо, только звонко шлепались на землю последние комья земли и осколки.
Лишь теперь он увидел приближающихся немцев. До них оставалось метров триста. Автоматчики шли скорым шагом, и танки не спешили – старались держаться купно с ними.
Их появления, как говорится, под самым носом, Тимофей не ждал. Тем более ему было приятно отметить, с каким спокойствием он принял эту неожиданность. Еще три дня назад, видя приближающегося врага, в последние минуты перед схваткой с ним он испытывал не только решимость, но и едва ли не отчаяние: он не боялся умереть, но умирать так не хотелось!.. А сейчас его сердце молчало. Не только отчаяния, но даже ненависти – вообще никаких эмоций. Лишь спокойствие и холодный расчет. Как в тире. Ни здесь, ни там нет людей с их страстями, судьбами, талантами и детьми. Есть только задача, которую поставили перед тобой три дня назад; тогда ты был не в силах ее выполнить, но сейчас она пересекла твой жизненный путь снова, как те огненные библейские письмена на стене: «Не пропустить!.. Не пропустить!!!» Ради этого была вся предыдущая жизнь – чтобы сегодня в этой уютной долине – не пропустить. От этого зависело… Что от этого зависело? Будущее?.. Какое бесцветное слово. Чье будущее? И почему именно будущее? Нет, «будущее» – это слишком громко и красиво и скорее всего ни при чем. Тут было что-то большее и простое, чего Тимофей не мог объять, как не мог знать, что с того момента, когда он, стреляя по фашистам, перестал думать, что он убивает людей, он стал настоящим солдатом, а эта война стала его войной – не только ветром его судьбы, но и частью его естества.
Медведев ответил сразу: возле ШКАСов патронов нет, все внизу.
– Возьми шесть коробок, по две на каждую машинку, – сказал Тимофей. – Залогин укажет, кому какая.
Он хотел на этом кончить, но почувствовал: и в каземате и внизу ждут от него хоть одного слова, хоть намека – где враг.
– Немцы близко. Очень, – сказал Тимофей.
– Ага, – удовлетворенно отозвался Медведев, и в трубке щелкнуло.
– Тю! – сказал Чапа.
Тимофей не стал вникать в смысл этого междометия и повесил трубку. Ему пора было уходить. Хотя для удара по наступающей цепи с фланга его позиция не имела себе равных, он знал, что не воспользуется этим: для обороны дота тайна подземного хода значила куда больше, чем даже десяток убитых фашистов.
Он придирчиво осмотрел свой приямок – не оставляет ли после себя следов, не обвалился ли маскировочный мох с крышки люка. Выглянул напоследок. Автоматчики были близко. Молодые парни, вверх идут легко, прыгают с камня на камень; форма пропыленная, но все равно видно, что новенькая; новую форму всегда издали узнаешь.
Тимофей отступил внутрь, щелкнул замком, проверил, хорошо ли закрылось – и вдруг свалился: в глазах потемнело. Он даже сознание потерял, но, наверное, ненадолго; может, всего-то на несколько мгновений выключился, а когда понял, что произошло, сразу заторопился. Он сидел и щупал вокруг себя, искал фонарик, нашел наконец, однако зажигать не стал, а медленно пополз вперед на четвереньках, все время заваливаясь на правый бок. Он решил, что это рана его валит, и перевесил автомат на левое плечо, чтобы уравнять силы, но тут же снова завалился, и опять на правый бок. Это было совсем не больно. Он собрался с духом и опять пополз – не поднимая головы, с закрытыми глазами. Левую руку передвинуть, правую; теперь левое колено… Он спешил как только мог, спешил на помощь к своим товарищам, которые там, вверху, одни уже давно, ужасно давно бьются с фашистами. Он спешил – и вдруг замер, потому что труба, по которой он полз, которую мотало из стороны в сторону, наконец успокоилась, и тогда он почувствовал, что ползет вниз…
Потом – а уж как хотел сделать все самостоятельно до конца! – оказалось совершенно невозможным пролезть через люк со снарядом в руках. «Я так и думал, что из этого ни черта не выйдет», – пробормотал Тимофей и позвал Чапу. Тот обернулся, неторопливо снял наушники, слез с креслица, сначала забрал снаряд, потом зашел со спины и ловко, уверенно придержал командира под мышками.
Тимофей перевалился через край люка и сел на полу. В доте было не продохнуть от дыма и пыли. И духота. Впрочем, только что в трубе ему казалось, будто он через раскаленную печь ползет. Не стоит обращать внимания.
Стрельбы не слыхать; только танковые моторы ревут, будто ходят кругом дота голодные дикие звери.
– Как, отбили атаку?
– Ще не-а. Хвашисты ще тамечки.
Тимофей попытался свести концы с концами. Не сходилось.
– Чапа, – сказал он наконец, – как давно мы говорили с тобой по телефону?
– А я не знаю, товарищ командир. То, може, минута вже збигла. А може, и меньше.
Ладно…
– Там весь подъемник набит осколочными, – сказал Тимофей, – так я тебе на всякий случай бронебойный приволок. Мало ли что.
– Ото добре, товарищ командир, – дипломатично похвалил Чапа и поднял голову, потому что где-то рядом в шесть-семь выстрелов ударил крупнокалиберный и сразу в ответ ему сыпанули автоматы. – То не начало, – уверенно определил он. – То Гера на ихних нервах грает.
– Ну, вроде отдохнул. – Тимофей с помощью Чапы поднялся. – Я буду тебе помогать. Пушка заряжена?
Чапа замешкался – и вдруг чуть ли не крикнул:
– Так броневбойный же отам.
Он уже и не пытался скрыть досаду. Как неловко получилось! Ведь надеялся, что удастся промолчать; так не хотелось признаваться! – ну просто слов нет. А вот пришлось. Это же уметь надо – вляпаться в такое неловкое положение. Натурально: командир хоть и не виновен ни в чем – он же сам и виноват. Надо ему было спрашивать! Но опять же: откуда он мог знать, что своим вопросом ставит Чапу в глупое положение? Не задай Тимофей этого вопроса – и все бы тихо сошло; а так получается, что раненый командир тратил последние силы, чтобы сделать как лучше – и все зря. И только он один, Нечипор Драбына, в этом виноват…
