Я дрался на Т-34 - Драбкин Артем Владимирович (первая книга txt) 📗
Практику вождения и тактику проходили на Т-26 и БТ-7, а стреляли из танков, на которых обучались. Сначала из «Матильд» и «Валентайнов», а потом из Т-34. Честно говоря, мы боялись, что нас могут выпустить на иностранных танках: «Матильда», «Валентайн», «Шерман» — это гробы. Правда, броня у них была вязкая и не давала осколков, зато механик-водитель сидел отдельно, и если ты башню повернул, а в это время тебя подбили, то водитель уже никогда из танка не выберется. Наши танки — самые лучшие. Т-34 — замечательный танк.
Выпустили нас в августе 1944 года, присвоив звание «младший лейтенант», после чего повезли на завод в Нижний Тагил, где распределили по маршевым ротам. Где-то месяц мы позанимались тактической, огневой подготовкой, вождением. Дали нам экипажи, привели на завод, показали бронекорпус: «Вот ваш танк». Мы вместе с рабочими насаживали катки, помогали, как могли. На сборке работали специалисты высокого класса. Были там пацаны-водители по тринадцать-четырнадцать лет. Представляешь, громадный цех, справа и слева идет сборка танков. А по центру со скоростью километров тридцать несется танк, за рычагами которого сидит такой пацан. Да его просто не видно! У танка ширина была примерно три метра, а ширина ворот — три двадцать. Танк проскакивает на этой скорости в ворота, влетает на платформу и застывает как вкопанный. Класс!
Танк мы себе собрали, укомплектовали и пошли на нем пятидесятикилометровый марш с боевой стрельбой на полигоне. Тут надо пару слов сказать о моем экипаже. Механик-водитель имел десять лет судимости и после краткосрочного обучения танком практически не владел. Наводчиком орудия был бывший директор саратовского теплоходного ресторана, взрослый мужик в теле, который еле влезал в танк. Заряжающий — 1917 года рождения, с небольшой умственной недостаточностью. Пятого члена экипажа не было. Вот такой экипаж — все без боевого опыта!
Мы совершили марш и вышли на полигон стрелять. По команде «Вперед!» пошли на огневой рубеж. Командую: «Осколочным заряжай!» Заряжающий хватает снаряд. Зарядил. Короткая. Наводчик стреляет — в молоко. Я ему кричу: «Возьми прицел поменьше». Заряжающему: «Заряжай!» А заряжающего нет — убежал к механику, испугавшись отката. Я его схватил за шиворот, выволок: «Ну-ка, заряжай». Отстрелялись мы слабо.
Вернулись, погрузились в эшелон и поехали через Москву, Украину, Молдавию в Румынию. Перед погрузкой на платформы нам выдали громадный брезент, примерно десять на десять метров. Я оставил заряжающего охранять танк: «Смотри, чтобы не сперли брезент». Утром встаем — брезента нет. Всех созвал: «Где брезент? Как хотите, а брезент чтобы к отправке был». Где взяли неизвестно, но брезент принесли.
По дороге заряжающего с дизентерией оставили в госпитале. Уже в Румынии у наводчика распух палец, и его тоже госпитализировали. Так что в расположение 170-й танковой бригады в сентябре 1944 года мы приехали вдвоем с механиком-водителем. При этом он по дороге чуть не сжег тормозную ленту, не отрегулировав зазоры.
Когда приехали, командир роты, Брюхов Василий Павлович, собрал всех командиров танков и взводов: «Смотрите, у нас в резерве есть три хороших танкиста, желающих идти в бой. Если кто считает, что экипаж не соответствует, мы можем заменить». Я попросил заменить мне механика-водителя, ну а наводчика и заряжающего дали новых.
Надо сказать, что Василий Павлович был из разряда отцов-командиров. Талантливый, храбрый человек. Настоящий военачальник. Он всегда действовал в авангарде. Кто в дозоре? Всегда Брюхов! Решал задачи маневром, в лобовые бои не ввязывался. Не случайно в двадцать лет стал командиром батальона. Молодежь всегда опекал, в бой пошлет тех, кто уже раньше воевал, а ты, пока не освоился, идешь вторым или третьим. Вот от таких опытных танкистов мы получили огромную помощь при подготовке к боям. Они учили нас премудростям и хитростям танкового боя. Объясняли, как двигаться, лавировать, чтобы не словить болванку. Заставили снять пружины на защелках двустворчатых люков командирской башни. Ведь ее даже здоровый человек с усилием открывал, а раненый никогда бы этого не смог сделать. Объясняли, что люки лучше держать открытыми, чтобы легче было выпрыгнуть. Пушки пристреляли заново. Все сделали, подготовились.
И вот первая атака. Собрали командиров: «Рощу видите? Там противник. Задача — обойти эту рощу и выйти на оперативный простор». Сели в танки. Команда — вперед! И мы пошли. Едешь, стреляешь, справа танк горит, слева танк горит. Экипаж успел выскочить или нет, не видно. Наводчик ведет огонь. Ему командуешь: «Правее 30 — пушка. Левее 20 — пулемет. Осколочным». Желание только одно — подойти ближе, чтобы противник не мог стрелять, побыстрее его уничтожить. Снаряд за снарядом посылаешь туда, откуда стреляют. Подъехали к немецким позициям — орудия перевернуты, трупы валяются, бронетранспортеры горят. Рощу захватили, обошли ее, вырвались на простор. Впереди, в километре, бегут немцы, орудия везут. Некоторые орудия разворачиваются. Мы остановились, стреляем. Они их бросают и бегут — Вперед! Я засмотрелся на панораму боя, и вдруг танк нырнул в широкую канаву и зацепил стволом песок. Остановились. Достали ершик, прочистили орудие. Догнали роту, которая к тому времени ушла примерно на километр. Это был первый бой. А потом этих боев было…
Особенно тяжелые бои были в районе Секешфехервара. Там я уничтожил свой первый танк. Это было во второй половине дня. Мы атаковали, и вдруг слева из-за лесочка, примерно в 600 — 700 метрах, правым бортом к нам выполз танк. Как мы потом уже выяснили, у немцев были подготовлены капониры, и, видимо, он полз в один из них занять позицию для обороны. Я заряжающему говорю: «Бронебойным». Наводчику: «Правее рощи. Танк». Он ему как врезал в борт — тот загорелся!
Однажды в декабре, когда мы окружали немецкую группировку, после ночного марша мы встали на отдых. Замаскировали немножко танки и легли спать. Утром просыпаемся — в трехстах метрах от нас, на возвышенности, стоят замаскированные под копны «Тигры». Мы быстрее сматываться. Завели машины и вывели танки в лощину. По ней зашли этим «Тиграм» во фланг и начали обстреливать. Пару танков сожгли. Три наших танка вышли на левый склон лощины, где их быстро сожгли не видимые нами танки, стоявшие где-то справа. Потом наш сосед, видимо, продвинулся, немцы ушли, и только тогда нам удалось продолжить движение.
Наступали мы днем и ночью. В ночь на 26 декабря 1944 года захватили город Эстергом на берегу Дуная. Видим, с запада идет колонна, машин двадцать. Мы рассредоточились, танки поперек дороги поставили. Передняя машина уперлась в танк. Водителю кричат: «Хенде хох». Он выскакивает, его из автомата срезали, остальных кого постреляли, кого в плен взяли. А в машинах — колбасы, сыры.
Затарились продуктами. На западной окраине города переночевали, а утром, построившись в колонну, пошли дальше. Впереди взвода три танка — головной дозор. Я следом за ними. Только вышли из города, как по головным танкам открыли огонь из рощи, что росла недалеко от дороги. Все три танка были уничтожены. Мы откатились к городу и, не ввязываясь в бой, по полю обошли эту рощу, выйдя на какую-то железнодорожную станцию. Там мы захватили эшелон легких танков, которые оставили следовавшим за нами трофейным командам. Через горы вышли к городу Камаром, при подходе к которому 30 декабря сорок четвертого года я был ранен. Из засады немецкий танк врезал нам. Болванка попала в башню, от удара меня контузило, я сломал левую руку, да еще вдобавок меня немного поранило осколками брони. Второй снаряд нам влепили в трансмиссию. Танк загорелся, но мы все успели выскочить.
В госпитале я провалялся почти до середины февраля 1945 года, а когда выписался, то попал в другой батальон уже на должность командира взвода. Мы стояли во второй линии обороны между Келец-озером и Балатоном. Закопали танки, под танком вырыли яму для экипажа, оборудовали ее для отдыха, накрыли танк брезентом. Один в танке у орудия дежурит, а остальные отдыхают. До переднего края было километра три. Завтрак нам привозили в 12 часов ночи. Ужин, обед и положенные 100 грамм — в 4 часа утра. Как-то раз мы ужинали внизу, когда по нам сыграл «ванюша». В танк не попал, но страху мы натерпелись.
