Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
2
Пузняев с трудом поддерживал пылающую голову руками и глядел, уставясь в одну точку красными, как у быка, глазами. Перед ним за столом сидел хозяин дома - Евтух Кушник, снискавший себе в округе громкую славу мастера по самогоноварению. Евтух заботливо потчевал начальника отряда полиции. На столе множество закусок и пузатая бутыль с чистым, словно слеза, самогоном-первачом.
- Конечно, человек ты вроде наш, Евтух. Но гляжу я на тебя и не пойму: новой власти сторонишься, но и старую ничем не поддерживаешь…
Евтух, маленький мужичишка с хитрыми глазками, безбровый и заросший рыжеватой щетиной, чешет пятерней затылок.
- Ты ведь знаешь, Кинстинтин Мартыныч, я ни в какие времена не ввязывался в политику. Будь она неладна! Я мужик-хлебороб…
Евтух Кушник мечтал о расширении личного хозяйства и надеялся, что новые власти не будут препятствовать этому. Был у него замысел - отхватить у колхоза несколько гектаров целинной земли да запахать. Знал он, что такая земля даст ему сразу богатый урожай. За этим он и пригласил Пузняева, думая задобрить угощением и зная, что его очень ценит немецкое командование за службу, да и с Руммером у них хорошие отношения. А тот полный хозяин всему. В его руках власть над всеми в районе.
- Я тебе про Фому, а ты про Ерему, - бубнил пьяный гость, хлопая посоловевшими глазами. - Скажи прямо, не крути. За кого ты: за нас, или советскую власть задумал ждать? Знаю, что мужик ты запасливый, терпеливый, но, - Пузняев грохнул по столу кулаком, - советской власти тебе не дождаться!
- А с чего это ты, Кинстинтин Мартыныч, вздумал, что я ее жду? Да пропади она пропадом! Ты у любого спроси: тебе скажут, каков я был в колхозе работник. Любил, грешник, торговлю. По базарам барыжил. А теперь взыграла во мне мужицкая жилка - хочу хлебушек растить, самостийным хозяином быть. Вот если бы ты, Кинстинтин Мартыныч, мне пособил в этом дельце, я бы в долгу перед тобой не остался.
- Чего же тебе надо?
- Землицы.
- Эх ты, темнота беспросветная… Вам бы только брюхо тугое, а для души что?
- Мы народ темный, правда твоя, Кинстинтин Мартыныч. Нам абы гроши да харч хороший. Раньше я бывалоча и евангелие по вечерам читывал… Давай еще по баночке пропустим, или ты уж того… не могешь?
- Я все могу, Евтух Елизарович. У меня на все талант. Захочу - и сделаю. Вот как…
Кушник пододвинулся ближе к Пузняеву, заискивающе посмотрел ему в глаза.
- Ну, а все же, Кинстинтин Мартыныч, как же с землицей-то решать будем? Ваши условия, и враз поладим.
Он наполнил стаканы самогоном. Они морщатся, но пьют.
Пузняев сучит кукиш и вертит перед носом Евтуха.
- Видал? - рыгает он. - Пока не поможешь новой власти - ни хрена не дам. Понял?
- А чем же я помочь ей должен? Ты мне толком обо всем растолкуй.
- Ты с нами работать должен.
- Да ведь какой из меня вояка? Человек я в бога верующий и здоровьем слабоват.
- И трус к тому же, - добавляет Пузняев. - Из Красной Армии дезертировал. Бросил оружие, предал товарищей и прибег к бабке своей прятаться под подол. Это мы все знаем… Знаем, что сберкассу вместе с братьями Клипиковыми грабил, когда советские войска отступали. На брата родного - Ваську - кто нам донес, что у него невеста Галька в партизанах? Ты.
- Не я, то баба моя с ней счеты старые сводит.
- Все равно ты. Баба-то твоя. Знаю, не хитри. По глазам вижу, ты ее подбил на это. А кто на красноармейцев со старшим лейтенантом Царькова навел? Опять бабка? Ты из себя ангела не строй. Мы-то знаем все твои делишки, змея подколодная.
Кушник смотрел виновато маленькими хитрыми глазками и часто моргал ресницами. Затем торопливо налил доверху стакан самогона. Рука у него дрожала, самогон плескался по столу, оставляя лужицы.
- Кушай, Кинстинтин Мартыныч, кушай, мой дорогой гость, кушай, чего душа желает. Может, тебе огурешного рассолу? Дарья! - кричит он. - Мигом тащи холодненького рассолу… Как выпьете, сразу полегшает, будто по душе кто погладит, и голова свежая станет, как после сна утреннего…
Пузняев взял стакан самогона. Скривился, но выпил до дна. Потом вытянул перед собой руки и быстро сжимал и разжимал пальцы, будто ловил что-то увиденное им.
- Евтух Елизарович, а с тобой никогда не случалось так: сидишь пьешь и видишь: - одна собака бежит, потом две, три? Я вот гляжу и не пойму: будто мы с тобой вдвоем сидели, а откуда еще вон сидит такой же Евтух? Или это не ты, а твой брат? Ты чего там делаешь, Евтух второй? - Пузняев схватился за кобуру пистолета.
- Это, Кинстинтин Мартыныч, у тебя вроде в глазах двоится. Никого там нема. Ты рассольчику хлебни, оно сразу и полегшает. С братьями я не в ладах. У меня они не бывают. Они активисты, а я, по-ихнему, отсталый и даже вредный для общества человек…
Пузняев схватил Евтуха за лацкан пиджака и притянул к себе.
- Будешь нашим тайным осведомителем. Понятно? Никого тебе стрелять не надо. Узнал, кто и где про новую власть плохо сказал - сейчас же бегом ко мне. Увидел чужого подозрительного субъекта, значит, партизан - тоже ко мне. А чтобы люди не догадались, чего ты к нам часто бегаешь, мы тебе собачку ученую подарим. Написал записочку, а она сама принесет. Понял?
«Ничего, это ему для начала, на затравку такое легкое заданьице. А потом он у меня все будет исполнять, что прикажу…»
Евтух сидел, сжавшись от страха, по коже его бегали холодные мурашки.
- Этот разговор - между нами… И о прошлом твоем никто не узнает. Понял? А земли мы тебе не пожалеем. Какую облюбуешь, та и будет твоя.
У Евтуха заблестели хитроватые глазки. По испитому лицу разлился фиолетовый румянец.
- Век буду помнить щедрость твою, Кинстинтин Мартыныч, благодетель ты мой. Расшибусь, а для тебя постараюсь…
Кушник мягкими, липкими ладонями схватил его руку, пожал. Пошатываясь, он отошел в угол и стал креститься на икону с зажженной лампадой. Пузняев налил в руку самогона, растер его. Другой рукой достал из кармана носовой платок, вытер насухо. Он не терпел ни рукопожатий, ни поцелуев: был брезглив по натуре.
Глава пятая
После совещания командующий армией генерал-лейтенант Кипоренко пригласил Канашова к себе в кабинет. В большой комнате, обставленной мягкой мебелью, за тяжелыми шторами создавалось впечатление, что они находились не за десятки, а за сотни километров от фронта. Но иллюзию разрушал докатывающийся приглушенный гром артиллерии. За круглым столом сидели они друг против друга, как добрые старые приятели, и не чувствовалось между ними той натянутости, которая нередко свойственна взаимоотношениям начальника и подчиненного.
Кипоренко с темной шевелюрой и свежим лицом выглядел не по годам молодо. Примечательными были его глаза: черные до вороненого блеска, подвижные и быстро меняющиеся, они держали во власти каждого, кто с ним говорил.
- Сейчас у тебя в дивизии, как говорят моряки, полный «штиль». Когда свадьбу будешь справлять, не забудь, пригласи. Имею слабость к свадьбам.
«Как далеко просочились слухи обо мне и Аленцовой», - подумал Канашов и почувствовал себя неловко. Хорошо еще, что Кипоренко добродушный и прямой человек. Он всегда искренне радовался всякому людскому счастью и удаче, но любил и подшутить.
- Это не та ли врач, что от тебя смерть отвела? - допытывался он. - Видал, видал, женщина серьезная, привлекательная. - Он сдержанно улыбнулся. - Даже очень кстати иметь такую жену. Она с тобой в боях и походах… А случись что - надежная медицинская помощь. - Генерал добродушно поглядел на смутившегося Канашова. - Что, обижаешься?
- Нет, Иван Кузьмич, что правда, то правда. Глаз не завяжешь.
- Ты только все это делай обдуманно, Михаил Алексеевич. Наше с тобой положение да и годы требуют.
