Приключения Альберта Козлова - Демиденко Михаил Иванович (электронные книги бесплатно TXT) 📗

Возвращался я в дежурку на ощупь — после сытного ужина ночь, казалось, стала совсем непроглядной. Попадались разлохмаченные плетни, скользкие огороды… На тропинке, по которой в светлое время я бежал, не глядя под ноги, обнаружились ямы, торчали цепкие корни.

Дежурный сидел у телефона и кричал в трубку:

— Малина слушает!

Звонили «Рябины», «Ташкенты»… Что-то стряслось, и телефон звонил беспрерывно. Дежурный, запутавшись в наименовании ягод, корнеплодов и городов, заговорил открытым текстом:

— Дежурный по полетам, говорит дежурный по штабу… Поезжай к посадочным знакам! Полоса темная. Движок отказал… Хорошо! Буду на проводе. Выезжай немедленно! Хорошо, позвоню в мастерские.

Я прошелся по комнате, встал напротив дежурного, повернулся плечом к свету, чтоб ему лучше была видна моя грудь и на ней золотистая нашивка за ранение. У дежурного оказалась плохая наблюдательность, разведчик из него не получился бы: он не заметил моей нашивки за ранение.

Воспользовавшись перерывом между телефонными звонками, он сказал:

— Козлов, минут через двадцать-тридцать пойдешь в политотдел. Сейчас там совещание. Тебя просили прийти.

Непонятно работал штаб! Какое могло быть совещание в политотделе, если я не успел никого предупредить о нем?

Я опустился на лавку, вытянул ноги.

— Как связь у старшего лейтенанта? — спросил я.

— Работает, — сказал дежурный, глядя в потолок. — Ну и ночка выдалась! Быстрей бы самолеты прилетали. Связь — ерунда, связь восстановят в один момент. Посерьезнее вещи происходят: движок отказал. Скоростным самолетам слепой посадки не сделать — разобьются. Иди в политотдел!

Пришлось идти.

— Рядовой Козлов, — рявкнул я с порога и вынул книгу приказов, в которой не стояло ни одной подписи.

На меня зашикали — у приемника в первой части блиндажа (он был перегорожен) сидели люди и слушали Москву. Левитан читал последнюю сводку Совинформбюро. Политруки записывали сообщения в блокноты, чтоб, вернувшись в подразделения, выпустить листки. «Молния» — дивизионная многотиражка, вернее малотиражка, у нас еще не выпускалась.

Левитан закончил чтение, люди встали и подошли к огромной карте европейской части СССР, висевшей на стенке. На карте булавками была наколота красная лента. Ленточка тянулась от Кавказа, через Сальские степи к Сталинграду, огибала Воронеж, бежала к Туле, затем вверх к Ленинграду и еще выше, к самому Белому морю.

— Здесь будет решаться исход войны, — сказал кто-то и показал на Сталинград.

Трудно было поверить, что в маленькой точке могла решиться большая война, — одна линия фронта вымахала на карте метра на четыре. Сталинград — кружочек, которым обозначался населенный пункт с населением триста-пятьсот тысяч жителей. Воронеж тоже обозначался таким же кружочком.

— Зачем они сюда полезли? — задал я вопрос.

Так получилось, что я встрял в разговор старших.

Никто не осадил — видно, многие думали так же, как я. Дивизионный комиссар тоже не оборвал — может быть, он не заметил, кто задал вопрос, скорее всего сделал вид, что не заметил.

— Товарищи, — сказал он, — в политбеседах прошу подчеркивать: основная масса войск противника, по данным разведки, сосредоточена здесь, — он ткнул пальцем в Сталинград. — Наша задача — надежно прикрыть правый фланг Сталинградского фронта. Там идут ожесточеннейшие бои. Во время бесед подчеркните перевооружение. Увязывайте практическую работу о событиями на всем фронте. Если на Воронежский фронт прислали первоклассные машины, то, нужно понимать, в Сталинграде не хуже техника… Согласны?

Слушая комиссара, я совсем осмелел. И то, что меня не оборвали, не поставили на место сразу, позволило набрать в грудь воздуха и рявкнуть чуть ли не басом:

— Правильно. И я так думаю.

Минуту стояло молчание, как на траурном митинге, затем грянул хохот:

— Го-го-го!..

— Ха-ха-ха!..

— Наконец-то все стало ясным!

— Стратег! Хе-хе-хе…

— Кто такой? Как тебя зовут-то?

— Это Козлов, воспитанник! — сказал батальонный комиссар. — Как ты сюда попал-то?

Я молчал.

— Давай познакомимся, — протянул руку комиссар дивизии.

— Рассыльный боец Козлов, — сказал я.

— А-а… — протянул батальонный комиссар. — Ясно! Это я вызывал рассыльного. Чтоб дорогу показал политруку Иванову.

Подошел знакомый капитан, с которым мы на пару ужинали в столовой, Борис Борисович.

— Знакомьтесь!

— Да мы старые приятели, — ответил капитан и весело подмигнул: мол, не вешай носа, ничего страшного не произошло, бывает хуже.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,

в которой наш герой продолжает нести службу.

Спать я лег в первом часу ночи и, показалось, ненадолго.

Что-то разбудило. Телефоны молчали, да и вряд ли бы я проснулся на их звонки. Чуть слышно дребезжали стекла в окне; шурша, сквозь щели с потолка сыпалась тонкая струйка опилок. Над головой в дубовой рамке висела, покосившись, выписка из устава: «Пехота Красной Армии является основным родом войск. Она сильна…» У окна поскрипывали старые ходики. Я босиком подошел к ним, подтянул груз — гирьку с тремя подковами. Ржавые стрелки показывали семь. Неужели я так долго спал?

Я торопливо намотал на ноги портянки, натянул сапоги, застегнул гимнастерку, прихватил пояс с тесаком в деревянных ножнах и, приглаживая пятерней волосы, вышел в коридор.

В коридоре стояла тишина. Не хлопали двери, не стучали сапоги, лишь в самом конце коридора прохаживался часовой.

И вдруг накатился гул. Он накрыл дощатый барак, как ладонью, и стены заходили ходуном, отвалился шмот тонкой сыпучей штукатурки и неслышно упал на пол.

Инстинктивно я бросился к двери, выбежал во двор. Быстрее в укрытие, под землю, к центру Земли! Пусть там плавится гранит, зато туда не пробьется бомба.

Во дворе было солнечно. Ветер нес паутину, она грустно искрилась, над лесом галдели испуганные галки и сороки.

На плоской крыше бревенчатого сарая стояли люди. Среди них дежурный по штабу с красной повязкой на рукаве. Люди смотрели в небо.

Это было настолько неожиданно, что я остановился посредине двора. Если налетели самолеты, то почему же люди не бежали, не падали, а лезли на самое видное место?

Из-за верхушек деревьев с набором высоты выстрелила тройка самолетов. У них на крыльях красные звезды! Ура! Это наши «яки», наши новые машины, они прибыли вчера на аэродром с далекого и таинственного Урала.

Я их уже видел. Ночью. Когда провожал из политотдела в расположение роты политрука Бориса Борисовича.

…В конце луга зажглись на минуту сигнальные огни. С неба с включенными фарами опустился самолет, коснулся земли и, подпрыгивая, погасил скорость. Из темноты вырулил «виллис», сверкнул красный свет фонарика, ЯК-1 развернулся и, как верная собака, побежал за машиной к опушке леса.

Борис Борисович зачмокал губами, точно ему положили в рот леденец, засопел и сказал обиженно:

— Не люблю я машины!

— Почему? — удивился я.

— Мертвые железки… Всю жизнь в кавалерии прослужил, — продолжал он. — Разве сравнить керосинку с конем? Конь — он вроде человека, товарищ, боевой друг, если пожелаешь. Он и раненого с поля боя вынесет, и через реку перенесет, в пургу согреет. Был у меня Ветерок. Идешь чистить — он ждет, скучает. Сахару в кармане несешь. Дашь. Он вроде и не рад, задается, морду воротит, потом возьмет осторожно, губы теплые. Шалун! Ты был в Бессарабии?

— Я уже говорил, что не был.

— Я был. Там и Ветерок, мой боевой товарищ, лег. Нас одной гранатой… Меня в госпиталь, его… пристрелили.

В голосе Бориса Борисовича послышалось столько боли, что я растерялся, потому что не знал, как его утешить, он горевал шумно.

— Танцевал! Гости, бывало, приедут. Полковой духовой оркестр трубы надраит, начнет с марша. Ты и показываешь выезд. Отпустишь поводок, Ветерок не хуже тебя знает, что нужно. Школа верховой езды — университет. Потом как заиграют «польку-бабочку», он и пошел танцевать.