Повести и рассказы - Мильчаков Владимир Андреевич (читаем книги txt) 📗
В строю осталось всего шесть человек. Ланговой чувствовал, как им овладевает желание немедленно кинуться в рукопашную схватку с врагом. Бить в упор по орущим, перекошенным от ярости мордам басмачей, мстить без пощады, мстить за всех своих, за Кучерявого, за Палвана — за всех, кто еще час тому назад был молод, весел, а сейчас лежал умолкший и неподвижный. Стиснув зубы так, что они заскрипели, командир отвернулся к амбразуре.
А за стенами все ближе и яростнее раздавались вопли басмачей, и вот первый бунт сена вплотную прижался к амбразуре правого крыла гробницы.
Пулемет замолк. Пулеметчик вопросительно взглянул на Лангового. Тот невесело улыбнулся.
— Снимай пулемет, Горлов, — приказал он. — Переходи в то помещение. Здесь сейчас жарко будет.
Замолк и второй пулемет. Только Злобин, плотно припав плечом к прикладу ручного пулемета, бил короткими, но частыми очередями.
— Переходим, Ваня, в то отделение, — тронул за плечо комиссара Ланговой. — Одолевают, сволочи. Неужели опоздает Сибирсов?
Подняв кверху окровавленное, покрытое копотью лицо, Злобин сердито посмотрел на Лангового и вдруг, улыбнувшись, прокричал:
— Не одолеют! Не бойся! Сибирсов вот-вот подойдет. Все равно не уйдут гады!
— Давай, двигаем, — забирая запасные диски, поторопил друга Ланговой.
Злобин приподнялся на локти, потянул на себя пулемет, но, неожиданно вздрогнув всем телом, опустил голову на раскаленную сталь оружия.
— Ваня, ты что? — испуганно кинулся к комиссару Ланговой.
Но комиссар не ответил.
Перевернув Злобина на спину, Ланговой расстегнул его гимнастерку и, увидев рану, беспомощно, по-детски сказал:
— Ваня, друг! Как же ты!?
Пуля, пробив левую ключицу, глубоко ушла в грудь комиссара.
В комнате с надгробием было почти безопасно. Пули, решетившие дверь, не залетали сюда. Пятеро измученных боем людей — все, что осталось от отряда Лангового — в горестном молчании обнажили головы над телом любимого комиссара. Ланговой, сняв полевую сумку комиссара, надел ее на себя.
Басмачи прекратили обстрел. Вся выходящая на площадку стена была обложена горючим материалом.
Старая гробница походила на огромный костер. Дьявольская затея басмачей удалась. Кирпичным стенам гробницы огонь был не страшен, но пламя врывалось и внутрь. Утренний ветерок, тянувший из ущелья в долину, чувствовался и здесь, наверху площадки. Он раздувал огромный костер. Языки пламени, врываясь в окно гробницы, лизали чисто побеленные стены. Пылала дверь. Дым тяжелой пеленой тянулся от двери, клубился над куполом гробницы и, не задерживаясь, стекал через окна вниз, в ущелье. Вместе с дымом в гробницу врывался нестерпимый жар. Только лежа на полу еще можно было дышать.
По гробнице не стреляли. Видимо, убежденные в неизбежной гибели красноармейцев, басмачи решили не тратить зря патронов.
Горячий воздух обжигал легкие. Ланговой чувствовал, что еще минута, и ничто не спасет их от гибели. Решение нужно было принимать немедленно.
С жалобным треском развалилась дверь, и в первое помещение гробницы упали горящие головни и пучки пылающего сена. А за дверью стояла огненная стена. Эту стену необходимо было пробить, и Ланговой решился:
— Две гранаты мне! — крикнул он Саттарову. — Приготовиться к атаке!
Прячась от языков пламени за внутренней стеной, он швырнул в пламя одну за другой две гранаты. Взрывом раскидало горящее сено и в сплошной стене огня образовался узкий перехватываемый языками пламени проход. Ланговой, еще не веря в удачу, повернулся к сгрудившимся за его спиной бойцам и прохрипел, задыхаясь от дыма и жара:
— За мной! В атаку! За Ленина! За революцию! Вперед!
Обожженные, с опаленными волосами и в тлеющей одежде, вырвались из пламени пятеро непобежденных, готовые сразиться с любым врагом и дорого продать свою жизнь.
Но вместо пуль басмачей их встретил прохладный утренний ветерок. Над горами вставало солнце. Около гробницы не было ни души. Только трупы басмачей устилали землю. А в центре площадки кружился, рыча от бешенства, пестрый клубок людей, одетых в яркие ферганские халаты.
Несколько мгновений Ланговой вглядывался в схватку, пытаясь разобраться, в чем дело. И вдруг, увидев среди дерущихся Джуру, понял: это пришла помощь. Не из города, не отряд Сибирсова, а крестьяне из маленького селения в котловине.
Численный перевес был на стороне крестьян. Басмачей оставалось не больше полусотни.
«Дорого обошлись Курширмату эти два дня», — подумал Ланговой и, повернувшись к остаткам своего отряда, крикнул:
— Вперед! Добивай басмачей!
Крестьяне были вооружены чем попало: кетменями, топорами и просто дубинами. Но басмачи не могли использовать преимущество в вооружении. Разобщенные на отдельные кучки, окруженные разъяренными жителями кишлака, они не имели возможности стрелять. Английские десятизарядки из смертоносного огнестрельного оружия превратились в обычные дубины, и нужно сказать, что басмачи орудовали ими значительно менее искусно, чем крестьяне — своими кетменями и дубинами.
Только около жилища хранителя гробницы раздавались редкие выстрелы. В нем успел укрыться курбаши со своими приближенными. Крестьяне, не решаясь проникнуть внутрь помещения, обкладывали жилище святоши остатками сена и сухим хворостом.
Помощь вооруженных маузерами красноармейцев решила схватку дехкан с басмачами. Рядовые басмачи побросали оружие, наиболее упорных уложили пули красноармейцев, топоры и дубины дехкан.
Увлеченный схваткой с врагом, Джура в первые мгновения не замечал вырвавшихся из огня друзей. Но когда в крики, стоны и ругань рукопашной схватки вмешались гулкие выстрелы маузеров, Джура удивленно огляделся вокруг и, увидев Лангового, подбежал к нему.
— Товарищ командир… живы! — по-узбекски, радостно закричал он и, забыв о субординации, крепко обнял Лангового.
— Жив, Джура, жив, — радостно отвечал Ланговой. — А где Сибирсов? Добрался ты до него?
Джура смутился.
— Два раза ходил, ничего не вышло, — виновато заговорил он, переходя на русский язык. — Басмачи кругом, никого не пропускают. Ашурбай тоже ходил. Совсем дороги нет. Басмачи не пускают. Тогда маленький Ашурбай пошел, сын большого Ашурбая. Его, наверно, пропустили. Он все тропинки лучше отца знает. Он совсем без тропинок, прямо через горы пройдет. Он пастух. Маленький Ашурбай дойдет до Ферганы. Я ему все рассказал. Он обязательно найдет командира Сибирсова. — И, помолчав, добавил: — Может быть, я не правильно сделал?
— А крестьян кто поднял? — вопросом на вопрос ответил Ланговой.
— Большой Ашурбай поднял. Я ему помогал. Они вначале боялись. Потом увидели: басмачей много убито, живых меньше осталось — смелей стали. Потом, видим, гробница гореть начала. Видим, совсем плохо вам стало. Дехкане поднялись. Басмачи думали, мы им помогать пришли. Мы совсем неожиданно на басмачей кинулись. Правильно мы сделали?
— Правильно, Джура, все правильно, дорогой! Герой ты… — снова обнял бойца за плечи Ланговой. — А это зачем подожгли? — вскричал он, увидев пылающее жилище хранителя гробницы.
— Там курбаши спрятался! — доложил Джура. — Он сразу же убежал, как только мы на басмачей кинулись.
Тем временем уцелевшие басмачи были связаны и согнаны на край площадки. Их окружили крестьяне, готовые при первой попытке басмачей к сопротивлению уничтожить последние остатки банды.
Ланговой, приказав Горлову с двумя красноармейцами охранять пленных, подошел к новому пожарищу. Сено, сложенное вдоль стены постройки, уже догорало. Зато веселым огнем полыхали оконные переплеты, косяки и сухая камышовая крыша. Из помещения не доносилось ни звука. Около крепко запертой изнутри двери стояли крестьяне, вооружившиеся винтовками басмачей.
— Спасибо за выручку, товарищи! — по-узбекски обратился к ним Ланговой. — Без вашей помощи нам бы несдобровать.
Обрадованные тем, что красный командир заговорил с ними на их родном языке, крестьяне наперебой стали приглашать Лангового отдохнуть в их селении, дождаться подхода свежего отряда.
