Сердце солдата - Туричин Илья Афроимович (электронная книга txt) 📗
Так они и зашагали. Впереди — немец с поднятыми вверх руками, за ним — Коля, дрожащий от возбуждения, счастливый.
Вскоре тропка разделилась на две. Когда Коля бежал в лес, он не заметил второй тропы и теперь не знал, по какой идти.
Немец уверенно пошел по левой. Можно было подумать, что он знал дорогу.
Впереди показался дымок. Коля вздохнул облегченно. Наконец-то лагерь! Все-таки это не шутка, без оружия взять в плен фашиста.
Немец подошел к землянке, возле которой аккуратными поленницами были сложены колотые дрова. Дверь землянки была открыта, и оттуда тянуло теплым духом кислых щей.
Немец остановился.
— Есть кто-нибудь? — крикнул Коля.
Из землянки выглянул кто-то в сером платке. Девичий голос сказал:
— Долго ходишь! Давай скорей пшено.
— Пшено нету… — ответил немец.
Девичий голос показался Коле удивительно знакомым. Он шагнул вперед и увидел Еленку. Она стояла в дверях землянки и сердито смотрела на немца.
— Еленка! — вскрикнул Коля.
Еленка посмотрела на него своими круглыми, как у матрешки, удивленными глазами, покраснела и протянула радостно:
— Ко-о-ля…
— Это я фашиста поймал, — сказал Коля. — Голыми руками.
— Ко-о-ля… — снова сказала Еленка. — Здравствуй. — Она протянула ему ладошку и, когда Коля пожал ее, быстро отдернула, будто обожглась.
— Где тут штаб? Надо фашиста отвести.
Еленка поглядела кругом.
— Какого фашиста?
— Этого!
— Этого?.. Да это Отто, пленный… Он у нас на кухне работает. — Она повернулась к немцу. — Давай пшено.
— Нету, — сказал Отто. Он все еще стоял с поднятыми руками, глядя то на Колю, то на Еленку.
— Как это нету? — сердито спросила Еленка.
Отто посмотрел на Колю и неуверенно опустил руки. Коля молчал.
— Там, — махнул Отто рукой в ту сторону, откуда они пришли. — Пшено есть там. Этот малтшик лежал на снег. Я спрошил: «Ты есть больной». Я хотел ему помогать. Он бил мой живот и кричал: «Хенде хох!» Отшень сильный малтшик. Пшено есть там… На снег…
— Я ж не знал, — сказал тихо Коля. — Я ж думал, он меня душить хочет. Ну и сшиб.
Еленка рассмеялась. Коля вспомнил ведро на тропе, золотую струйку, догадался, что это было пшено, и кинулся было назад.
— Я принесу…
Еленка остановила его жестом, с трудом сдерживая бьющийся в груди смех.
— Погоди. А шапка твоя где, Отто?
— Там…
— Идите оба за пшеном. Да побыстрее.
Отто и Коля переглянулись. Коля опустил голову и зашагал к лесу. Отто побрел следом.
Молча дошли они до опрокинутого ведра. Отто поднял свою ушанку, отряхнул с нее снег. Коля поставил ведро, сел на корточки и начал горстями собирать пшено. Отто тоже присел рядом. Они ссыпали пшено вместе со снегом в ведро и молчали.
Потом Отто вдруг спросил:
— Что есть по-русски «душить»?
Коля поднял голову, посмотрел на немца.
— Душить? Ну придушивать.
— Не понимай.
— Вот так. — Коля сдавил себе горло пальцами, высунул язык и захрипел.
— О-о!.. Ферштейн. Понял! — Отто несколько раз громко повторил новое слово, потом спросил:
— Ты думал, я хотел тебя душить?
Коля кивнул.
— И ты бил мой живот?
— Я ж думал, у вас автомат или гранаты.
— Ты есть смелый малтшик. Я не есть трус, но я бы трусил, — серьезно сказал Отто и вздохнул. — И дети должен воевать!.. И это есть наш цивилизаций! Знаешь, малтшик, я весь свой жизнь буду иметь стыдно, что я немец, — добавил он печально. — Что я пропустил Гитлер. Я пропустил этот проклятый, страшный война. Это не есть цивилизаций, малтшик. Это есть варварство. Я говорил с ваш товарищ Мартын. Это есть умный голова.
Они собрали пшено все, до зернышка, и направились в лагерь. Отто шел впереди и нес ведро. Коля глядел на его чуть сутуловатую спину. На валенки, из рваных пяток которых торчали уголки портянок. Наверно, и шинелишка-то его не очень греет.
— Вы чего валенки не зашьете?
— Шил… Опять рвался.
— Новые достаньте.
— Товарищ Мартын давал новый валенок… Я не взял… Я не могу взять…
— Чудак… — сказал Коля.
Они снова пошли молча. И снова Коля нарушил молчание.
— Ты не сердись, что я тебя ударил. Я не знал…
Отто остановился. Повернулся к Коле. Посмотрел на него пристально.
— Ты есть русский душа… удивительный на свете — это русский душа… Колья. — Он кивнул, отвернулся и быстро пошел.
Через час Коля сидел рядом с Еленкой в жаркой землянке-кухне.
В котлах, вмазанных в большую кирпичную печь, клокотали щи и пшенная каша.
Еленка накормила Колю и теперь внимательно слушала его. Коля, не таясь, рассказал о своей неудаче у комиссара. О том, что хочет овладеть оружием, но негде его взять.
Еленка хмурила брови. Потом сказала:
— Сменюсь — пойдем к Петрусю. Он поможет.
Землянку, в которой жил Петрусь, Коля нашел бы и сам — из-под толстого заснеженного наката вырывались в вечерний сумрак звуки баяна. Клокотали басы, а на их мягком фоне будто кто-то неустанно сыпал звонкие серебряные монеты.
Еленка и Коля постояли немного у дверей. Послушали. И несмело, тихонько вошли.
В этой землянке, как и в других, справа и слева тянулись жердевые нары. Только потолок был из крупных отесанных бревен. Здесь жили комсомольцы-подрывники, ребята отчаянные, бесстрашные, готовые в любую минуту сняться с места. Они сами оборудовали свою землянку. Таскали за три километра огромные бревна для наката, подперли потолок двумя толстыми стояками. На один из стояков повесили портрет Ленина, увитый гирляндой алых лент, которыми обычно девчата заплетают косы.
Портрет появился в землянке не так давно. Он был с риском для жизни выкраден из подвала одного сельсовета под самым носом у фашистов.
Несмотря на то, что партизаны, уходя от больших отрядов врага, сменили лагерь уже в четвертый раз и неизвестно было, сколько удастся продержаться в этом лесу, все в землянке подрывников было сделано прочно и обстоятельно — и два оконца, и массивная дверь, и большая, жаркая печь. Будто поселились они здесь надолго.
Когда Еленка и Коля вошли в землянку, Петрусь играл, склонив голову набок. С десяток парней, сидя и лежа на нарах, слушали. Гостям молча, но приветливо покивали головами. Парень, сидевший ближе к печке, подвинулся, уступая место.
В углу рядом с шубами и ватниками Коля заметил аккуратное сооружение из тщательно отесанных жердей, где в специальных гнездах покоились автоматы. Захотелось потрогать их тепло поблескивающие стволы. Но Коля сдержался и сел неподалеку на край нар.
Парень, уступивший место у печки, мотнул головой. Дескать, давай сюда, поближе. Коля узнал его, это был тот самый, что приезжал за Борисевичами и так ловко притворился пьяным. Коля улыбнулся в ответ, но с места не сдвинулся.
А Петрусь все играл, склонив голову набок, опустив веки. Причудливо сплетались мелодии, и в землянке становилось то просторно, то тесно. То, казалось, ветер качал в поле белые головки ромашек и нежно-розовые шарики клевера и нес в землянку медвяный запах, от которого сладко щемило сердце. То низко над землей бежали тяжелые тучи, клубились, наползая друг на друга, гремя и сверкая жаркими лезвиями молний, — и становилось вдруг душно. То сквозь мелодию чудились чужие, ненавистные шаги, и кулаки сжимались сами собой.
Наконец Петрусь перестал играть. Стало тихо в землянке. Только в печке шуршали угольки. Подрывники молчали, будто все еще рядом пел баян.
Потом парень, что приезжал за Борисевичами, тихо сказал:
— У нас в Локте речка течет, Алей. Может, слыхали? — Ему никто не ответил. — Небольшая речка, тихая. А весной кипит, будто бешеная. Мосты ломает. А кругом — степь. Куда глаз хватает — простор. Трава, трава… Если ту степь вспахать — весь мир накормить можно… А на восток пойдешь по степи — там горы… На свете краше, говорят, нету… А в горах — цветы, огоньками называются. Глянешь — и верно, будто в зеленой траве огоньки вспыхнули… — Парень умолк. Потом вдруг повернулся к Еленке: — Ты, Еленка, когда-нибудь наши огоньки видела?
