Рядовой авиации (Документальная повесть) - Швец Степан Иванович (книги онлайн полные .TXT) 📗
Возвращаемся однажды из глубокого тыла врага. Полет был трудный. Некоторые самолеты были атакованы немецкими истребителями. У нас в крыле рваная пробоина, подбит правый мотор и временами захлебывается, и тогда самолет бросает в сторону. Приходится все время следить за ним: не загорелся бы. Выключить его илы пусть продолжает работать? Экипаж устал от длительности полета, интенсивного огня над целью и этой нервотрепки на обратном пути. До аэродрома еще далеко, хотя мы уже над своей территорией. Безоблачно, но утомляет мгла, горизонт четко не просматривается, и вот в ясную погоду приходится вести самолет по приборам, что требует большого внимания и напряжения.
— Командир, вижу самолет сзади, чуть ниже! — докладывает стрелок.
— Следи за ним, — отвечаю, а сам уже меняю курс.
— Идет следом.
— Предупреди его! Огонь!
Максимов дал очередь в сторону самолета, стараясь не попасть в него. А вдруг — свой!
Трассы огня хорошо показывают направление, самолет исчез.
— Ты не попал в него?
— Нет, — отвечает Вася.
Когда уже все собрались на КП, где штурманы пишут донесения, а летчики их ждут, покуривая трубки, мой штурман спрашивает:
— Как писать в донесении: обстреляли «хвоста»?
— А никак не пиши. Черт его знает, «хвост» это или свой какой-нибудь несмышленыш.
А в это время, смотрю, Борисенко потихоньку у каждого спрашивает:
— Ребята, кто стрелял в меня?
— Я! — отвечаю.
— Да не мешай ты, я серьезно спрашиваю.
— А я серьезно отвечаю: в тебя стрелял я. — И рассказал, как это было.
— Как же ты, друг мой любезный, в меня стрелял?
— А откуда мне знать, что это именно ты, Женя Борисенко? Зачем увязался?
— У меня приборная доска разбита, пилотажные приборы выведены из строя… А по впереди идущему легче вести самолет. Эх, Степан, Степан! Ты же мою Елизавету Васильевну мог оставить вдовой!
— Нет, Женечка! Мой Вася прицеливался, чтобы в тебя не попасть. А глаз у него наметан, ты сам знаешь!
— Ну спасибо, Степан! А я хотел тебя сбить. И сбил бы, если бы не Давлетбаев.
…После того как с впереди идущего самолета дали очередь, Борисенко скомандовал штурману и стрелку открыть ответный огонь.
— Не надо, командир! Это Ил-4, — уверенно сказал Давлетбаев.
— Откуда ты знаешь, ведь далеко, трудно различить. Видел, как он рыскал? Разведчик, стало быть!
— Так ведь видно же, что Ил-4, у него даже правый мотор чихает, подбит он, домой тянет.
Так закончилось это небольшое недоразумение. А с Евгением Ивановичем мы стали называться побратимами, поскольку оба Ивановичи и вроде крещенные огнем, хотя первое боевое крещение мы получили с ним давным-давно.
…Да, Давлетбаевых у нас мало. Это эталон, по которому равнялись остальные стрелки, его наблюдательность, выносливость да к тому же и меткость ставили в пример остальным. Все эти качества со временем обрели многие воздушные стрелки. Все, кроме одного — давлетбаевского зрения. Зрение он имел, как говорят, кошачье. Он мог заметить в воздухе самолет противника значительно раньше, чем оттуда заметят его, а это уже большое преимущество.
Сам маленького роста и вроде щупленький, но крепко сбитый. Он кажется подростком, его даже в турели не видно, а он положит на лопатки любого сверстника — в прямом и переносном смысле. В воздухе — это гроза фашистов. Турель у него во время боя буквально играет. В сражении он хладнокровен и точен, каждое его движение рассчитано, будто на охоте, стреляет по-снайперски. На земле он скромен, добродушен. В разговоре находчив, большой — остряк и юморист. Всегда с улыбкой, всегда с шуточкой, но замечания его, как и выстрелы в воздухе, всегда попадают в цель.
— Слушай, Сагындык, почему ты так хорошо видишь ночью, — спрашивают его товарищи.
— Почему, почему? Потому что мне надо хорошо смотреть, иначе меня фашист раньше увидит и собьет. А мне этого очень не хочется. Да к тому же я в самолете не один, я ответствен за жизнь и благополучие всего экипажа.
— А если серьезно?
— А если серьезно, не знаю. Я — казах, степной человек. У нас все такие. Говорят, мы такие зрячие потому, что не потребляем соли.
— Так без соли пища же невкусная!
— Невкусная — не ешь. А когда будешь голоден, знаешь как будет вкусно. У нас, казахов, говорят: голод — лучшая приправа к пище.
Мудрые советы, ничего не скажешь, и мудрость эта подтверждается жизнью: все невкусное — от пресыщения, в том числе и сама жизнь. «Понимать надо», — утверждает Сагындык Давлетбаев, русский казах, как он с гордостью себя называет.
Молодое пополнение летных экипажей все прибывало. Появилась возможность образовать новые части и подразделения. На базе- опытного летного, технического и административного состава 2-го гвардейского авиаполка был образован 16-й гвардейский полк. Мы с Женей Борисенко получили повышение — оба стали командирами эскадрилий. Правда, стали служить в разных полках. Встречались редко, хотя связи не теряли.
На Курской дуге
Новое назначение, новые заботы, особенно с молодыми экипажами, не имеющими боевого опыта, да и летного тоже. Ребята горячие, рвутся в бой — не удержишь. Сделав 5—10 боевых вылетов, считают себя уже опытными, но глядишь — один, другой не вернулся. Командование вводит для них некоторые ограничения: не выпускает в плохую погоду, поначалу посылает на второстепенные малозащищенные цели, и все равно без потерь не обходится. Война! А на войне как на войне: не ты врага, так он тебя.
Напряжение все нарастало. Впереди — сражение на Курской дуге. К этой битве мы тщательно готовились и ждали приказа. Готовил и я свою эскадрилью, в составе которой была одна молодежь. Два экипажа — Шабунина и Чижова — имели по 10–12 боевых вылетов и считали себя уже почти «стариками», и три — недавно прибывших, только что приступили к боевой работе.
Первая ночь нашего налета на вражеские войска 5 июля прошла удачно: все выполнили задание и вернулись домой. Погода установилась безоблачная. Время полета всего три с половиной часа. Только и летать молодым, начинающим. Но зенитная оборона гитлеровцев над целью была такой мощной, что мы уже на вторую ночь 6 июля понесли потери, в моей эскадрилье не вернулось два экипажа, их сбили над целью зенитным огнем.
Осталось четыре экипажа и среди них один молодежный. Командир летчик Савельев — безусый юноша лет двадцати. Совсем еще мальчишка. Жаль было выпускать его на задание. Но лететь надо. Долго беседовал я с ним перед полетом, рассказывал о характере немецкой обороны, о том, как маневрировать в зоне зенитного огня, о бдительности в воздухе, да разве можно все передать словами? Только собственный боевой опыт может научить воевать по-настоящему.
7 июля планировалось два боевых вылета.
Горючего в обрез, полная загрузка бомб, взлет на заходе солнца, высота бомбометания — четыре тысячи метров.
Взлетает первая эскадрилья, вторая. Пошли на взлет мои соколы, передо мной выруливает на старт Савельев, я взлетаю последним. Некоторое время вижу его, потом сумерки сгустились.
Подходим к цели вблизи Орла. Обшаривают небо лучи прожекторов, их много, очень много. Одни нервозно рыщут, другие, схватив в клещи очередную жертву, образовали на ней конус световых лучей. Много таких конусов. Интенсивно бьет зенитная артиллерия. Небо все покрыто дымовыми комками от разрывов. Едкий запах порохового смрада. Земля в огне. И небо в огне.
Естественное стремление каждого летчика — уйти повыше от разрывов. Но здравый смысл подсказывает, что это не всегда целесообразно. Здесь простой расчет. Если я лечу ниже разрывов, то рискую быть сбитым только прямым попаданием крупнокалиберного снаряда, что маловероятно. А если лететь над разрывами, то шансы быть сбитым увеличиваются. Снаряд, разорвавшись ниже полета самолета, поражает значительно большее пространство. Все опытные летчики в подобной обстановке предпочитают лучше попасть под огонь малокалиберной артиллерии, чем крупнокалиберной.
