Небо закрыто льдами (Документальная повесть) - Тихомиров Вениамин Васильевич (книги онлайн полные версии бесплатно TXT) 📗
Может, это легенда о лодке, на которой погиб отец?
И вот я в городе его боевой молодости.
Хожу по улицам, всматриваюсь в их названия. Стараюсь представить себе отца. Он был таким же, как я, — всего на несколько лет старше. Он жил в этом городе. Ходил по его каменным дорогам, дышал морским, холодным, солоноватым воздухом.
Улица Гаджиева. Шагаю медленно, вглядываюсь в окна домов. Мне хочется увидеть людей, которые теперь здесь живут.
Улица кружит у подножия сопки, изглоданной взрывами мирного аммонала: продолжается строительство новых жилых домов, и место для них у скал отвоевывают с боем.
Улица спускается к гавани. По узкой дощатой лестнице я сошел прямо к причалам. Передо мной открылась вся бухта. За сопками синело, как предгрозовая туча, открытое море.
Я присел на камень-валун. Их много разбросано по скату сопки. Была середина июня, уже началось полярное лето. У самых ног, среди осколков гранита, зеленели стебли еще не зацветших северных цветов. Они ждали августа.
Чувствовалось приближение вечера. С моря тянуло покоем и прохладой. Изломанная тень ближнего трехэтажного дома легла на склон. Камни быстро остывали. Кончался час отлива. Остро пахло водорослями, по светло-голубому небу не спеша плыли белые паруса туч. Над прибрежной отмелью беспокойно кричали чайки.
Природа строго соблюдает свои порядки. Пусть круглые сутки солнце не уходит за горизонт и постоянно светло. Все равно придет вечер, наступит ночь. Потом будет утро. И новый день. Время неумолимо…
…В тот же вечер я выехал к месту службы. В штабе я получил назначение на подводный атомоход «Ленинский комсомол».
…В кубрике было тихо. Я задвинул под койку свой чемоданчик и огляделся. Из зеркала на одной из переборок глянул на меня счастливый и растерявшийся от своего счастья морячок. Это был я.
Много раз я слышал от мамы и бабушки, что очень похож на отца, и я пристально вглядывался в собственное отражение. Но вдруг подумалось мне, что у нас с отцом пока только и общего, что матросская форма. Во всем остальном мне за батькой тянуться еще и тянуться…
Свисток боцманской дудки прервал мои раздумья. «Приготовиться к вечерней поверке!» — пропел дневальный.
С этой команды началась моя морская служба — теперь уже по-настоящему.
Глава 2
Там, где встречаются зори. «Батя» и Чикин
…Посмотрели бы вы на нашу бухту в мае! Нет, не потому, что этот месяц у нас — начало весны. В мае у нас здесь встречаются зори. Ради такого зрелища стоит бросить все и сорваться к нам сюда хотя бы на день.
…Полнеба с запада охвачено ярким пламенем только на короткое время ушедшего за горизонт вечернего солнца. Редкие облака в темнеющем небе полыхают багрянцем. Они плывут медленно, и впечатление такое, что зарево заката все время переливается — точь-в-точь как огромный кумачовый флаг на весеннем ветру, флаг вполнеба величиной.
Вечерняя заря не успевает погаснуть — с востока навстречу ей уже разгорается яростно восходящее солнце, и опять начинает полыхать небо гигантским костром. От такого зрелища сна лишаются люди. Прямо из окон кубрика видна вся эта панорама как на ладони. Мы вскакиваем с коек и любуемся, и даже дневальный бессилен — он, зачарованный, вместе с нами не может оторваться от окна…
Хотел я все это в стихах описать. Садился у окна в кубрике, карандаш грыз и, словами захлестнутый, мучился. Но не получились у меня стихи. Не находилось нужных слов.
…На лодке встретили меня как старого знакомого. Бывает же так — приходит новый человек в коллектив, и никого еще не знает, кажется, а ощущение такое, словно он все время здесь жил.
В первый же день вызвал меня к себе командир.
Я не видел ни разу капитана второго ранга Жильцова, но рассказы матросские о нем еще на берегу слышал. Хвалили его ребята — а для командира это, быть может, важнее, чем хорошая служебная аттестация. Матросы с командиром встречаются каждодневно. Вместе службу несут, беды и радости делят. Кому, как не матросам, лучше всех командира своего знать? По взгляду определяют ребята, по голосу, какое у командира настроение. Он же на виду у всего экипажа. Все от него. Все к нему. «Батя», одним словом.
Интересное дело вообще получается. Никто не рассказывал матросам биографию командира, а знают они о нем все до мелочей. Это, говорят, «телеграф матросский» работает. И все точно, без прикрас и выдумок. Слышал я рассказы о семейной жизни нашего командира и не поверил сначала: откуда матросам, думаю, подробности знать? Да и редко такие истории случаются. Наверное, сочинил кто-то — узнал на копейку, а продает на рубль. Потом убедился: все правда и все у командира в жизни получается так, как ребята про него говорят. Лев Михайлович наш и в самом деле со своей женой еще в школе познакомился, в одном классе учились. Там и родилась их любовь, и они ей до сих пор верны; и осталась она у них такой же нежной и чистой, как была в самые первые дни. Такой любви позавидуешь…
И вот меня вызвали к командиру.
За мной прибежал посыльный. «Ты новенький? Давай бегом в командирскую каюту, „Батя“ зовет…»
Пришел я. Доложился, как по уставу положено. Жильцов поднялся из-за стола, отложил в сторону какие-то книги, руку протянул, поздоровался. Предложил сесть.
Что-то матросское, наше, не начальственное вовсе, сразу почудилось в нем. Даже внешность командира — крутые плечи, крепкие рабочие руки, осанка, гордая и спокойная, — располагали к себе. Хорошо выутюженный китель туго обтягивал грудь. Белоснежная полоска воротничка выделялась резко, подчеркивая крепкий, морской непроходящий загар — не раз и не два, должно быть, ходил он в штормы, не один ветер, должно быть, его полосовал.
Голос у Жильцова чуть хрипловатый и мягкий. Говорит не спеша, тихо, спокойно.
— В комсомоле давно?
— Третий год.
— Просился к нам, или просто назначили?
— Рапорт писал…
Жильцов, словно припоминая что-то, вдруг пристально посмотрел на меня.
— Смелов… Смелов… Отец у тебя не подводником был?
— Так точно. Погиб в этих местах.
— Об отце твоем слышал много… Теперь, значит, и ты на лодки пришел, по отцовской дороге? Доброе дело задумал, Смелов. Только раз уж так получается, учти: спрашивать с тебя, как с сына подводника, будем вдвое. Никаких поблажек.
— Я их и не прошу, товарищ капитан второго ранга…
— А ты не тушуйся. Командирам побольше надоедай да товарищей не ленись спрашивать. Надо будет — ко мне приходи. Без этого с нашей службой не справишься, а справляться тебе, Смелову-младшему, надо, я так думаю…
— Я тоже так думаю…
— Мать в Москве осталась?
— Ткачихой работает.
— Своей семьи нет еще?
— Рановато как будто…
Жильцов улыбнулся, лицо его потеплело.
— Это у кого как! Есть у нас на лодке и семейные…
— Девушка у меня на берегу осталась, товарищ командир. Там, в Москве…
— Ну-ну… — как бы приглашая продолжить откровенный разговор, Жильцов посмотрел на меня с серьезным любопытством — послушаем, мол, что ты о ней скажешь…
— Мы с ней дружим, со школы еще. Как получится, не знаю. Может, ждать ей надоест, да и передумает…
— Случается и такое, — соглашаясь, кивнул Жильцов. — Но давай будем надеяться на лучшее. Письма ей пиши почаще, письмо в профессии нашей не последняя вещь… Учится она или работает?
— И работает и учится.
— Должна быть хорошим человеком. — Жильцов помолчал раздумывая. — Ну, добро. Увидим, как оно все обернется… А что касается службы — держись ребят покрепче, и все будет как надо.
Жильцов вышел из-за стола, помолчал, глядя куда-то поверх меня, о чем-то своем задумавшись.
— А служить будет нелегко, Смелов, — повторил еще раз. — Отца твоего североморцы помнят и к тебе приглядываться тоже будут как следует… Желаю успехов.
Он пристально посмотрел на меня. Глубоко запрятанная грусть, показалось мне, была в командирских глазах. Не знал я, что в ту минуту Жильцов своего отца вспоминал тоже. Погиб он на фронте где-то в смоленских лесах.
