Капитан Соколин - Исбах Александр Абрамович (библиотека книг .TXT) 📗
Самое трудное заключалось не в этом. Самое трудное было в сочетании теории и практики. Руководить вместо маршала Сульта корпусом на полях исторических карт оказывалось легче, чем вести в бой собственный батальон на поле тактических учений.
Учений… Сегодня учений, а завтра? Может быть, уже завтра ему, капитану Соколину, придется вести свой батальон под огонь. Сотни человеческих жизней вверены ему. От того, как он их поведет, как расположит, как расчленит батальон, от каждой его команды зависят судьба Меньшикова, Дроздюка, Гордеева, десятков, сотен. От того, как он выполнит задачу, поставленную батальону, решится судьба полка, дивизии, армии.
Усталая голова опускается все ниже…
Поля будущих сражений мелькают перед ним. Тяжелые танки сходят со страниц книги генерала Фуллера и, грохоча, надвигаются на его батальон. Фуллер боится собственных людей. Он хочет решить исход войны машинами. Но капитан Соколин опровергнет доктрину Фуллера: его бойцы опрокинут фуллеровские броневики. Капитан Соколин лежит в воронке от снаряда рядом с бойцом Гордеевым. Огромный танк полает прямо на них, медленно, неотвратимо. Непрерывно лает пулемет. Они уже ощущают тяжелое горячее дыхание машины. Спокойно, спокойно, Гордеев. Но Гордеев неожиданно встает перед самым танком, взмахивает рукой. Связка гранат падает под самую грудь танка. Взрыв. Пламя. Комья земли забрасывают воронку Соколина. Раненый танк останавливается. Больше не страшна эта мертвая груда металла. Боец Гордеев победил генерала Фуллера. Из танка показывается полковник Седых.
«Вы против машин, капитан Соколин? — слышит он внезапно насмешливый резкий голос полковника, — Отрицаете роль техники?»
На последнем дивизионном разборе полковник не понял его, нарочно выставил в смешном виде перед всеми командирами. Соколин против теории Фуллера, а не против машин. Он за подчинение машины человеку, за воспитание людей.
Он говорил о том, что каждый командир должен быть учителем. Требовал изучения психологии и педагогики в военных школах.
«Гражданские навыки, — снисходительно заметил наштадив полковник Кундэ, — Нет еще боевой закалки».
…Он, кажется, вздремнул, опустив голову на карту Аустерлица…
Соколин откладывает в сторону солидные труды Энгельса и Дельбрюка, вчитывается в последнюю статью командарма о встречном бое, намечает завтрашнюю задачу для своего батальона, думает о том, кем заменить недостающих в третьей роте младших командиров.
Иногда после бессонной, проведенной над книгами ночи капитал чувствовал, что у него не хватает ни знаний, ни опыта. В двадцать пять лет он уже командовал батальоном.
Он любил военное дело, жил только им, мечтал об академии, и командир дивизии обещал в будущем году рекомендовать его… если батальон Соколина отличится на предстоящих маневрах…
Сейчас эти близкие маневры поглощают все внимание Соколина. Капитан ежедневно проводит занятия с командирами рот, наизусть изучил все положения боевого устава.
Он беседует со старшим лейтенантом Меньшиковым о ближнем бое, поверяет оружие с отделкомом Дроздюком, сидит на политзанятиях во взводе лейтенанта Кронгауза.
…Десятый час. Маленький домик капитана Соколина — на окраине командирского городка. Шумит ветер. Высокие сосны и тоненькие белостволые березы склоняют свои вершины, точно хотят заглянуть в окна капитанского домика.
Если пройти березовой аллеей вдоль леса и пересечь небольшую круглую поляну, — другой дом, такой же, точь-в-точь, как соколинский. И если приглядеться, сквозь лес виден далекий мерцающий светлячок. Это Галина Сташенко. Галя…
Но сегодня не светится окно в домике за лесом. Смысл знаменитых операций Наполеона с трудом доходит сегодня до сознания капитана Соколина. Он вглядывается в лес, выходит на террасу. Темно. Нет огонька. Шумит лес. Соколин опять склоняется над книгой. Ему кажется — вот-вот зайдет она (незаметно скрипнет дверь: он услышит, но не покажет виду); она закроет ему глаза своими ласковыми руками…
Но она не заходит. Неужели несчастье? Одиннадцать часов. Недаром беспокоил его этот полет. Соколин хватает плащ и стремительно выходит на дому.
В этот момент за лесом вспыхивает огонь.
Он идет знакомой аллеей. Неужели можно за день так соскучиться?!
— Галька! Галька! — кричит он совсем по-мальчишески. — Галька!
И ветер подхватывает это имя:
— Галька!
И вдруг…
У маленького домика длинная черная машина. (Мальчишка… Почему защемило у тебя сердце?)
Соколин без стука рванул дверь и остановился на пороге.
Никогда не видал он Галину такой оживленной. Она что-то рассказывала комдиву. А комдив, Андрей Васильевич Кондратов, грохотал так, что звенели стекла.
— Я зашел узнать. — неловко пробормотал Соколин, — нет ли у тебя «Правды»… Здравия желаю, товарищ комдив!
Комдив расхохотался.
— Поглядите на него! В полночь за «Правдой»! Мы только из полета, — неожиданно для себя схитрил он, — а в воздухе газетных киосков не водятся. Пока. Пока не водится.
Галя смотрела на Соколина тревожно и удивленно.
— Ах, вы летали сегодня… а я и забыл совсем.
— Садитесь, капитан, чайку попьем с дороги. Ветер-то, ветер, однако, какой…
Комдив держал себя здесь совсем как хозяин. Впрочем, он везде чувствовал себя по-хозяйски. Такой уж человек был Андрей Васильевич Кондратов.
— Нет, — сказал Соколин. — у меня работа.
— Люди по ночам работают, — усмехнулся комдив — чаю выпить некогда. Только мы с вами, Галя, бездельники.
«Галя…» Соколин потемнел и нахмурился.
— Сашко, — подошла к нему Галина, — чудной ты какой-то сегодня.
«„Сашко“ — подумал комдив, — „Сашко“… — и опять усмехнулся. — Плохо вы, товарищ дивизионный начальник, знаете личную жизнь своих командиров!.. А ладная пара. Совсем ладная».
Чай они пили все-таки втроем. Соколин и Галина больше молчали. Комдив разошелся. Он рассказывал о своем детстве, о первой стачке на заводе, о Павле Дубове, комиссаре эскадрона, а ныне директоре, о боях. Много лет знал Соколин Кондратова и никогда не видал его таким веселым и разговорчивым.
Комдив и комбат вышли вместе. Они молча простились, крепко пожав друг другу руку.
Комбат пошел через лес по знакомой тропе. Не зажигая света, он лег и моментально уснул.
Комдив выехал на большую дорогу. Отсюда был виден весь лагерь. Лагерь спал. Только под большими грибами светились огоньки: дневальные охраняли покой лагеря. Дневальные стояли на своих постах.
«Объявить сейчас тревогу, — подумал Кондратов, — и лагерь проснется, оживет. Забегают люди. Затрещат тачанки. Заржут кони. Дивизия выстроится для похода. И на правом фланге, во главе лучшего батальона дивизии, станет его воспитанник, капитан Соколин».
Комдив медленно двигался вдоль лагеря. Сколько раз поднимал он так людей и вел прямо в бой под грохот снарядов и свист пуль! Не все возвращались. Беззаветно боролись, отдавай свои жизни за товарищей, за родную страну. И сколько еще раз придется в такую же ночную тьму поднимать людей и снова вести их в бой! Когда? Завтра? Послезавтра? Кто знает…
Он вернулся домой, когда серел горизонт. Утро обещало быть туманным.
…А Гале Сташенко снились они оба — Саша Соколин и Андрей Васильевич Кондратов. Оба они сидели с ней в машине. Под ними была огромная земля. Галина слышала рокот моторов. Десятки машин поднимались в воздух вокруг нее. Скоро они заняли все небо. Они летели все выше, все быстрее… И впереди она, Галя.
Глава третья
Последние два года Павел Дубов почти не покидал завода. Не ездил даже в отпуск. Да и в командировках больше недели никогда не задерживался.
Сейчас на заводе готовились к пуску нового мартена. Печь была сконструирована его воспитанником, молодым инженером Штыбовым. Дубов с больший нетерпением ждал первой плавки.
