Дорога в горы - Лозневой Александр Никитич (читать книги бесплатно полностью без регистрации txt) 📗
Сняв сапоги, Степан прикинул на глаз расстояние до левого берега — далеко… Повертел сапоги в руках: хороши, тысячи верст иди — хватит, но к чему они теперь, сапоги, в них не доплыть. Размахнулся и бросил в воду. Сапоги потонули, пуская пузыри, только портянки еще долго кружились в водовороте. Он подождал, пока они скроются, а потом рванул из-под гимнастерки ветхие лоскутья нижней рубахи, тоже откинул в сторону: все-таки легче будет. Оглянулся — и сполз в воду.
Ловко работая руками, Донцов добрался до первого островка. Ухватился за камышину, поправил винтовку за спиной и опять — саженками — к другому островку. «Пристану, передохну и дальше…» Но едва успел это подумать, как его рвануло водоворотом, вынесло на быстрину. Сильный поток как бы схватил за ноги, потянул вниз. Степан метнулся к коряге, но она, покрытая слизью, выскользнула из рук, как живая, и тотчас спазма отчаяния перехватила горло. Страшным грузом показалась винтовка: давит, тянет ко дну.
А сверху накатывается, накрывает с головой бешеная волна водоворота.
Но нет, Донцов не хотел, не собирался сдаваться! Напрягая силы, он вырвался из тисков буруна, начал грести туда, к левому берегу: хоть там враги, но там и друзья, там горы, туда ушли многие…
«А может, все-таки вернуться?» — опять забилась где-то в мозгу нотка сомнения. Пожалуй, так лучше… Уже и воды хлебнул. Да и назад ближе… Но ведь там командир, он будет ждать… А что командир? Командир ушел, а его бросил… Надо бы держаться вместе. Но как удержишься? Он, Донцов, сам пожелал остаться и взорвать склад… Пожелал… А если бы не пожелал? Не пожелал, так командир все равно бы заставил… Война не считается с желаниями…
Набежавшая волна ударила в лицо, винтовка сползла со спины, оказалась под животом, да это уже не беда: вот он, берег, совсем близко. Русло реки становится шире, прямее, и течение спокойнее… Только руки налились свинцом, трудно поднять. Во сто раз стала тяжелее винтовка. Как бы не потерять ее.
Донцов нащупал тугой намокший ремень, с трудом перекинул его назад, на плечо, и почувствовал, как ноги касаются дна. Воды оказалось по грудь. Опираясь на винтовку, солдат, пошатываясь, медленно побрел к берегу. Но едва добрался до осоки, как тут же упал лицом в нее, винтовка вывалилась из рук, и он уже не слышал, как она плюхнулась в воду.
…Будто сквозь сон доносятся непонятные крики. Сильный удар в бок приводит солдата в сознание. Он открывает глаза и видит перед собою фашиста. Тот приказывает встать, обшаривает карманы Степановой гимнастерки, комкает намокшее письмо, из которого выпадает совсем раскисшая фотокарточка…
— Перед, марш! — командует немец.
Измученный, босой, без пилотки идет Степан Донцов по лугу, а в трех шагах за его спиной грузно шагает фашист. «Вот сейчас, — думает Степан, — у тех вон кустов поднимет автомат — и конец…» Он готов обернуться, броситься на врага, но руки, заломленные за спину, совсем онемели под крепким мокрым ремнем.
Уныло глядя вдаль, идет Степан на верную смерть. Хмурой громадой возвышаются впереди Кавказские горы. Там, в горах, наверно, уже пробиваются на перевал его друзья. Не отрываясь, смотрит он на седые вершины гор, над которыми парят орлы, и на глазах у него — слезы.
Глава четвертая
Едва гитлеровец отошел от берега, уводя с собой русского солдата, как из-за куста тальника высунулась голова в бараньей шапке, показалось лицо с рыжими усами и такой же, словно обожженной, бородой.
Вот уже три дня минуло, как угнали колхозный скот, который пас Матвей Нечитайло. Для угона скота назначили молодых, здоровых людей, а деда не взяли в дорогу. Оно и понятно почему так: погонщикам предстояло пройти сотни, может, тысячи километров, для этого нужны крепкие ноги. А куда ему, старику, в свои семьдесят лет!
Оставшись дома, на хуторе, дед затосковал. Он то бесцельно бродил по выгону, то усаживался на старую колоду возле плетня и подолгу смотрел в степь. Причин для тоски хватало, а угон скота еще больше усилил чувство тревоги, запавшее в душу Матвея Митрича с начала войны. Тревожился не за себя — за людей, за их тяжкую долю, которую ничем не облегчить.
В это утро, встав до света, дед заглянул в погреб, прошел в сарай, не зная, чем бы заняться. Наконец залез на чердак, достал новые грабли и направился к реке: война войной, а сено надо убирать.
Но работа не клеилась. На уме другое.
«Как же так, — думал старик, — почему наши, отступая, даже мост не взорвали? Выходит, позволили сесть себе на хвост?.. Эх, вояки…»
Матвей Митрич — старый казак, понимает, что к чему на войне. Два года сам на германской был… С Буденным вместе города брал… Конечно, приходилось и отступать, не без этого. Но отступать тоже надо с умом: враг наседает, а ты в панику не пускайся, отходи с толком, с расчетом. Главное — сумей оторваться от него, чтобы на хвост тебе не сел!
Дед насторожился, услышав всплеск на реке. Поднял голову и увидел, что к берегу из последних сил гребет солдат. Хотел подбежать к нему, помочь выбраться, а тут — фашист. Пришлось притаиться в кустах.
Гитлеровец схватил солдата, вылезшего из воды, скрутил ему руки. Солдат без шапки, босой. «Снял, бедолага, чоботы, — подумал дед, — утонуть боялся. А того и не знал, что смерть на берегу поджидает…»
Дед проводил взглядом пленного и засеменил к воде: он же видел, что солдат плыл с винтовкой и выронил ее возле самой осоки. А немец, выходит, не заметил этого.
Осмотревшись по сторонам, дед закатал штаны выше колен, вошел в воду и начал щупать дно граблями. Так и есть — винтовка! Взял ее в руки, открыл затвор— в полной исправности, только патронов нет. А к чему она? Солдаты с пушками и то отступают… Но тут же стал укорять самого себя: «То есть как к чему винтовка? Какая б ни была война — с пушками, с самолетами, — а без винтовки не обойтись. Она, что ложка: всегда необходима».
Дед обошел приземистую копну, опустился на корточки и засунул винтовку под самый низ сена.
Хотел было снова взяться за грабли, да какая там работа! Постоял немного и побрел домой, в Выселки.
Глава пятая
Кабинет директора школы в станице Бережной пришелся обер-лейтенанту Хардеру по вкусу. В кабинете осталось все так же, как было: стол, желтое кресло, обитое кожей, стул. Обер-лейтенант удобно развалился в кресле и закурил сигарету. Переезд утомил его. Хотелось отдохнуть, подумать о своем Нейсе, куда, как видно, не скоро придется вернуться.
На столе — телефон, приемник с усеченной шкалой, так что, при всем желании, не настроишься на Москву. Обер-лейтенант повернул ручку, и в комнату ворвался бравурный марш с трескучим барабанным боем. Хардер самодовольно улыбнулся, вытащил из кармана зеркальце. На него глянуло молодое, чисто выбритое лицо. Под прямым удлиненным носом — светлые усики. Такие же светлые волосы свисают на лоб к переносице. Губы тонкие, жесткие.
В дверь постучали, и Хардер спрятал зеркальце, выключил приемник:
— Войдите!
На пороге появился человек в рыжем гражданском костюме, плечистый, упитанный, с ничего не выражающим лицом, каких много.
— О-о, господин Квако! — поднял брови Хардер.
— Так точно, герр капитан!
— Карашо! Очень карашо! Но, господин Квако, я не есть капитан. Господин Квако много служит немецкой армии, а путает знаки различий.
— Виноват, repp обер-лейтенант! Но для меня вы уже…
— Хо-о! — улыбнулся Хардер.
Он предложил Квако садиться, и тот осторожно опустился на край стула, внимательно следя за каждым движением обер-лейтенанта. Кто знает, может, от Хардера зависит все его будущее? Еще неизвестно, как сложатся обстоятельства…
Обер-лейтенант полистал блокнот, нашел нужные записи и заговорил:
— Мы позваль господин Квако на большой дела. Вы будете говорить штурмбанфюрер. — И Хардер покосился на дверь смежной комнаты.
Квако проглотил улыбку, насторожился. Хотя Хардер и не назвал фамилии штурмбанфюрера, Квако догадался, что это не кто иной, как представитель защитных отрядов, обслуживающих батальон, проще — эсэсовец. Он, Квако, уже испытал удовольствие иметь с ними дело. Сколько ни делай — все мало. А попробуй не выполни задание, так они же тебя и прикончат… Он, конечно, рад служить немцам, но хотел бы иметь дело, ну, хотя бы вот с Хардером. Хардера он знает. Правда, тоже фрукт, но все-таки обходителен.
