Красные ворота - Кондратьев Вячеслав Леонидович (читать книги без .TXT, .FB2) 📗
Майка обернулась на Володькин взгляд, увидела его, изменилась в лице, сразу поднялась и стала пробираться к нему. Володька тоже подался к ней.
— Володька, Володька, — радостно, с каким-то придыханием произнесла она, схватила его за плечи, — ты живой, живой… Как я рада.
Публика в троллейбусе повернулась к ним и начала глазеть.
— Выйдем возле «Урана», — сказала она и потащила его к двери.
Они вышли и быстро нырнули в Даев переулок, где было меньше народа. Остановились. И почему-то очень долго молчали. У Майки слегка дрожали губы и повлажнели глаза.
— Никого из наших не видела? — спросил наконец Володька.
Она отрицательно помотала головой.
— Ну, как живешь?
— Хорошо, — сказала она. — Мы все не о том, Володька. Не о том.
— Почему не о том? — смутился он.
— Все это ерунда — кого видела, как живу… Главное, ты вернулся. И я… я так счастлива, Володька, — она схватила его руку. — Ты никуда не торопишься?
— Куда мне торопиться, — усмехнулся он.
— Тогда пойдем, — она взяла его под руку.
— Куда?
— Все равно куда. Хочешь, зайдем ко мне в Коптельский? Я там уже не живу, но ключи от маминой комнаты есть.
— Пойдем, — согласился Володька. — Ты мирово выглядишь, — оглядел он Майку.
— Я говорила, что хорошо живу…
Она вдруг остановилась, опустила Володькину руку, странно так посмотрела и выпалила:
— Я хочу тебя поцеловать, Володька.
— Сейчас, на улице? — не то удивился, не то испугался Володька.
— Именно сейчас и именно на улице, — рассмеялась Майка и, охватив его шею, притянула к себе, поцеловала крепким, но коротким поцелуем. — Ну вот, — победоносно взглянула она.
— Зачем это, Майя? — спросил ошарашенный Володька.
— Мы же с тобой никогда не целовались, а мне давно этого хотелось. Вот и выполнила давнишнее желание, — она опять рассмеялась, глядя на смущенного Володьку. — Мальчишка ты еще. Совсем мальчишка, хоть и прошел войну.
— Я не мальчишка, Майя, — придавая значительность своему голосу, сказал он.
— Брось! В двадцать пять лет мужчина — еще мальчишка. И не делай серьезного лица, — она шутливо похлопала его по щеке. — Мальчик ты. Почти такой же, каким был в школе. Кстати, вспоминаешь школу?
— Редко…
— А я часто… — задумчиво произнесла Майка, вынимая из сумочки пачку «Казбека». — Бери.
— Давно не курил таких, — он взял длинную папиросу, достал трофейную зажигалку.
Остальную дорогу они шли молча. Майка крепко держала его под руку, прижимая к себе, и он чувствовал движение ее бедер, но это почему-то не волновало его. Когда повернули в переулок, Володьку вдруг будто что толкнуло «Только с Майкой не встречайся», — всплыли Юлькины слова, и он непроизвольно отшатнулся от Майки, освободив руку. Она недоуменно посмотрела на него, и, чтобы как-то объяснить это, он полез в карман за носовым платком.
Майкин дом был вторым от Садовой, небольшой двухэтажный домик с облезлым фасадом.
— По-моему, ты был у меня раза два? — спросила она, открывая ключом дверь в квартиру.
— Да, приносил какую-то книгу…
— Верно… Ну, проходи, — она впустила его в комнату. — Здесь у мамы все по-прежнему. Садись, я сейчас приготовлю поесть.
Майка подошла к старому буфету, достала оттуда две банки консервов, хлеб, тарелки и рюмки. Потом долго чего-то искала.
— Была у мамы бутылка вина, но что-то не найду…
— Да ладно, — бросил Володька.
— Ну как же? Надо отметить твое возвращение. Я схожу к соседям, Володька…
— Не надо, — сказал он не совсем искренно, потому как выпить не отказался бы.
Майка к соседям не пошла, стала искать в других местах и наконец вытащила небольшой графинчик с зеленоватой жидкостью.
— Тут мало, но хоть чокнемся.
Открыла банку американской колбасы и разлила содержимое графина.
— За твое возвращение, Володька, и за Победу.
Они чокнулись, выпили. Володька без особого стеснения навалился на колбасу, пахнувшую какими-то специями.
— Ты и вправду хорошо живешь, — заметил он, как-то сухо поглядев на Майку.
— Да, хорошо, — подтвердила она, но лицо было грустным. — Я замужем, Володька…
— Вот как! — это неприятно поразило его. — И давно?
— Еще до войны…
— Кто же твой муж?
— Литератор…
— Ого, — криво усмехнулся Володька. — Не воевал, конечно?
— Был на фронте полгода, но обострилась язва, его отпустили… — она поглядела на него и замолчала.
Володька насупился и отвел глаза.
— Я слыхала, ты был в сорок втором в Москве, — продолжала Майка. — Почему не зашел?
— Так, — пожал он плечами. — Не до встреч было.
— Очень жаль… протянула она, наливая ему вторую рюмку.
Он выпил, потом налил себе еще, стараясь заглушить поднявшееся вдруг раздражение против Майки, но не заглушил и, не сдержавшись, грубовато ляпнул:
— Ты вот талдычишь, что хорошо живешь… Нет, ты плохо прожила эти годы.
— Почему? — ее глаза забегали. — Почему? — повторила она, остановив взгляд на нем уже с некоторым вызовом.
— Ты прошла мимо…
— Мимо чего? — перебила она.
— Войны!
— Вот ты о чем, — она облегченно вздохнула. — Я работала, училась. Не думай, что это легко было совмещать. Правда, я в последние годы не голодала, но и это было.
— Училась, работала… Все не то!
— А что — то? Поехать на фронт, стать чьей-нибудь «ппж» и вернуться с брюхом? — жестковато, в упор сказала она и усмехнулась. — Я же красивая, Володька. Ко мне приставали бы без конца… Ты помнишь Лелю из девятого «Б»? Я видела ее недавно. Вернулась с фронта беременная, родила, и от нее ничего не осталось, выглядит на все тридцать… А какая была хорошенькая! Нет, милый, я не принимаю твоих упреков.
— Она живет там же? — спросил Володька.
— Леля? Да, на Колхозной. Зачем тебе?
— Хочу навестить.
— Что ж, навести… Увидишь, во что она превратилась.
— С ней хоть поговорить будет о чем… У нас общее — фронт.
— Понимаю… — с горечью сказала Майка. — А со мной говорить не о чем? Да? Но разве у нас нет другого общего — детство, юность, школьные вечера, танцы?
— Школа — слишком давно. И не то, — сказал он и вдруг понял, что сделал ей больно.
— А для меня то! Я всю жизнь буду помнить…
— Прости. Я тоже, конечно, вспоминаю школу… Это я так…
— Скажи, я нравилась тебе тогда?
— Да… И здорово, — признался Володька.
Она поднялась, подошла к столику, где стоял патефон, и поставила пластинку — какое-то старое танго, из тех, под которые танцевали они когда-то.
— Потанцуем? — предложила Майка.
Она стояла перед ним красивая, но такая благополучная, что Володька, сам не понимая почему, отрицательно мотнул головой.
— Что-то не хочется, да и разучился я, — буркнул он и поднялся.
— Ты уходишь? Погоди, давай покурим, — она торопливо вытащила папиросы, протянула ему. — Посиди еще немного.
Володька взял «казбечину», закурил и присел… Так же суетливо Майя налила еще рюмку.
— Выпей… Я все понимаю, Володька. Тебе надо многое забыть… эти страшные годы… эту войну… Я очень хочу помочь тебе в том, но не знаю как. Очень хочу!
— Спасибо, Майка, — сказал он дрогнувшим голосом, тронутый ее искренностью и уже пожалев о своей грубости.
— Запиши мой телефон… И звони, звони, когда тебе почему-либо станет плохо. Звони, — повторила она каким-то жалким, просящим тоном, так не идущим к ее самоуверенному виду…
~~~
Новый год Володькина палата встретила лучше, чем другие ранбольные: была Клава, был патефон, к купленной на базаре водке домашняя закуска — картофель в мундире, соленые огурчики и капуста. Но все же было грустновато, хотя этот Новый год — первый встреченный ими в мирной обстановке глубокого тыла.
Клава не выделяла никого и танцевала с каждым по очереди. Только под конец вечера, сидя на Володькиной койке и воспользовавшись тем, что ребята о чем-то заспорили и не смотрели в их сторону, украдкой поцеловала Володьку, шепнув:
