Час мертвых глаз (ЛП) - Тюрк Харри (книги без регистрации бесплатно полностью .TXT) 📗
Биндиг молчал. Женщина принесла еду на стол. Она раздала ее и поставила маленькую миску с вишнями к каждой тарелке.
– Я варила их без сахара, – сказала она извиняющимся тоном. – Сахара совсем не было. Надо надеяться, они вам понравятся.
– А Альф? – спросил Биндиг. – Что говорит Альф?
– Он ничего не скажет, – спокойно объяснил Цадо, – он знает, что мы ему нужны, и он ничего не скажет. Он будет даже рад, что все закончилось именно так.
– Оба мертвы, – произнес Биндиг. – Вот так неожиданность.
– Да. Оба мертвы, чтобы один болван остался жив. Он вспомнил о женщине и повернулся за нею. Она закрывала дверку печи. Цадо сказал: – Простите, дорогая сударыня, мы тут совсем забыли о вас. У вас нет сахара, вы говорили?
– Нет, – ответила женщина, – надо надеяться, вишни понравятся вам и без сахара.
– У нас есть повар, – сказал Цадо, – у него лежат несколько мешков сахара. Мы притащим вам кое-что оттуда, если вы не возражаете…
Женщина отказалась. Она села к столу, и попросила батрака тоже сесть.
Женщина посмотрела на мужчин и сказала: – Я надеюсь, это вам понравится. Забудьте при этом обоих мертвецов и все остальное тоже.
Цадо взял свой столовый прибор и кивнул ей. Она рассматривала Биндига странным, задумчивым взглядом, который говорил Цадо, что эта женщина была не так неприступна и недружелюбна, какой она казалась внешне. Он принялся за еду, и при этом он слышал, как Биндиг тихо говорил женщине: – Мне сегодня вечером очень повезло. Я познакомился с вами, и, кроме того, я теперь еще знаю, что меня в ближайшие дни не арестует полевая жандармерия. Мне действительно очень повезло…
– И с надежным другом тоже, – ответила женщина. Цадо сделал вид, будто не слышал этого. Через некоторое время он начал хвалить еду.
По ночам снова стало сильно холодно. Небо оставалось чистым и полным беспокойно мерцающих звезд, которые гасли поздно, так как ночи были длинными. Воздух был ясен и холоден. По этому ясному холодному воздуху сюда доносился шум с фронта. Фронт становился с каждым днем более подвижным. Казалось, что он не собирается погружаться в зимнюю спячку. Он как бы просыпался к шумной, чреватой опасностями жизни. Утром, когда над пашнями еще стоял пар и дневной свет был бледным, так как солнца не было, до Хазельгартена с фронта доползал грохот легких пушек. В это время Красная армия вела огонь по целям. Не сильные удары, не крупные калибры, только что-то вроде беспокоящего огня, который часто длился часами. Иногда он прекращался на довольно долгое время. Но потом, через несколько минут, иногда через полчаса, со свистом и грохотом снарядов прилетал следующий залп. Пехотинцы в ячейках в это время не поднимали головы. Они сгибались и курили, дремали начинающимся утром. С немецкой стороны отвечали только редко несколькими отдельными выстрелами. Легкая артиллерия едва ли имелась у них в наличии.
Иногда подключались несколько штурмовых орудий, стоявших где-то хорошо скрытыми. Но в остальном на немецкой стороне все оставалось спокойно.
Незадолго до того как советская артиллерия прекращала огонь, начинали лаять 20-мм пушки. Днем, и в утренних сумерках их светящихся следов не было видно. Не видны были запутанные линии и кривые скрещивающихся огненных шаров, и, собственно, можно было слышать только шум выстрелов, так как маленькие снаряды почти беззвучно исчезали в мягкой земле, если они не свистели где-то далеко в воздухе.
Когда 20-милимметровки прекращали свой шум, то почти автоматически начинали стрелять советские стрелки из их ячеек. В большинстве случаев из пистолетов-пулеметов и больше ради шума, чем ради попадания. Для этого расстояние было слишком велико и дальность стрельбы маленьких пуль слишком мала. Немцы отвечали отдельным ружейно-пулеметным огнем, ружейными гранатами, несколько ящиков которых какими-то загадочными путями добрались до передовой. Иногда они стреляли в сторону противника и из панцерфаустов, довольно бесцельно, и радовались, если граната, по крайней мере, взрывалась. Позже стали отчетливо замечать время, когда на позиции привозили кофе. Это происходило примерно в одно и то же время с обеих сторон фронта. Становилось тише. Время от времени отдельный выстрел, больше ничего. И до полудня почти ничего не происходило, кроме случайного артиллерийского огня время от времени. Только во второй половине дня огонь становился снова ощутимым. Тут и там советская артиллерия обстреливала целые участки территории, выпускала пару десятков снарядов по самому узкому пространству и наблюдала за воздействием или движением, спровоцированным огневым налетом. Стороны прощупывали друг друга. Медлительные бипланы с красной звездой и хриплым мотором качались над фронтом, и наблюдатели стреляли по земле из медленно тарахтящих пулеметов, установленных на турелях. Также случалось, что они бросали бомбы. Они просто брали бомбы руками и бросали их через борт. Они попадали в какую-то цель очень редко, но эти самолеты, которые давно созрели для превращения в металлолом, были неприятны. Услышать их можно было только тогда, когда они были уже очень близко. Их шум моторов обманывал посты подслушивания, так как самолеты эти летали очень медленно. Это делало их опасными ночными бомбардировщиками. Современные машины, которые во время наступления русских кружились над отходящими немецкими колоннами, казалось, стояли далеко от фронта на безопасных аэродромах. Они применялись очень редко. Было похоже, что их берегли для будущего наступления.
Если на фронте было довольно долго тихо, пехотинцы могли слышать шум моторов за советскими линиями. Машины постоянно прибывали и уезжали. Но они почти никогда не появлялись в пределах видимости. Всегда было только слышно их двигатели, и никто не знал, были ли это всегда одни и те же машины, или же речь шла о бесконечных колоннах, подвозивших вооружение, технику, боеприпасы, войска и питание к траншеям.
Во второй половине дня минометы пристреливались к вечеру. Об этом знали. Три выстрела, а потом еще три. Иногда это повторялось. Тогда пехотинцы знали, что пристреливается «сталинский орган». Иногда тогда можно было наблюдать, как доставались лопаты и начиналась усердная работа. Солдаты зарывались все дальше в землю. Они копали горизонтальные проходы из их стрелковых ячеек в грунт, чтобы суметь спрятаться там как можно дальше, когда «органы» начнут стрелять.
Это происходило в большинстве случаев в сумерках. Совершенно неожиданно катящийся, глухой звук приближался издали от советских траншей. Так, как будто несколько дюжины барабанов ландскнехтов били одновременно. Ракет «органов» не было слышно. Только в самый последний момент слышалось клокочущее шипение, но тогда ракеты уже взрывались. Они падали всегда близко друг к другу на маленький кусочек территории и перекапывали его. Не очень глубоко, потому что их взрыватели были установлены так, что ракеты лишь неглубоко проникали в грунт. Они взрывались у поверхности земли и посылали опустошительный поток осколков прямо над самой землей. Только редко можно было ускользнуть от огневого налета «органов». Поэтому много пехотинцы на время, когда «орган» стрелял, отходили с их позиций назад до опушки леса, чтобы избежать огня.
Органы долго не стреляли. Они три или четыре раза меняли свое местонахождение и потом опять молчали. Минометы продолжали огонь. Артиллерия вмешивалась, иногда со 172-милимметровками, но потом снова замолкала, и с рассветом только похожие на нитки жемчуга трассы 20-милимметровых пушек проносились низко над землей.
Когда наступала ночь, начиналось время разведывательных дозоров. Они приходили от обеих сторон, и как одна, так и другая сторона ловила их, уничтожала, перехватывала, распыляла или упускала. При этом местами доходило до стрельбы. Это было время сигнальных ракет, которые круто поднимались вверх, лопались, опускались на парашютах, медленно покачиваясь и погружая местность в свой холодный, белый свет.
При случае тяжелое орудие пару раз грохотало далеко за советскими линиями. Калибр 280-мм или даже больше. Оно забрасывало несколько снарядов в первые деревни за немецкими линиями и потом снова замолкало.
