За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович (читаемые книги читать TXT) 📗
Гелена молчала; курила, глядя на землю.
— Так вот, мы согласны помочь пани выполнить задание. Те, кто посылал пани, переведут на ее счет в банке обещанную сумму, которая пойдет на воспитание ее ребенка, а пани со своей рацией отправится туда, куда она пожелает.
Гелена с шумом выпустила задержанный в легких воздух, насмешливо и грустно улыбнулась.
— Милая пани, это было бы чудом, а я в чудеса не верю.
— Значит, пани недостаточно религиозна… — сдержанно усмехнулась Оксана.
Женщина поняла шпильку, возразила:
— То иные чудеса. Я слушаю пани… Пани остается сказать, что меня отпустят на все четыре стороны и, когда я найду спрятанную в лесу рацию, снова схватят. Тогда со мной будет разговаривать не пани, а кто–нибудь другой, менее вежливый и ласковый…
— Нет, Гелена, будет иначе, — отрицательно покачала головой Оксана.
— Тогда пусть пани скажет, как будет… Может быть, меня отпустят, не будут следить за мной?.. — в том же насмешливом тоне добавила женщина.
— Пани Гелена, я вам не сказала ни одного слова неправды и не скажу. Я не хочу обманывать пани даже в малом. Вы останетесь в отряде.
Такого откровенного признания Гелена не ожидала. Она порывисто схватила руку девушки и горячо пожала ее.
— Я благодарна пани за правду. Пани есть честный, благородный человек. Но почему пани говорит, что мне позволят выполнить задание?
Наступил решающий момент их беседы. Глядя в глаза Гелены, Оксана твердо, выделяя каждое слово, спокойно произнесла:
— Потому, что вместо пани в Ровно, к советнику Хауссеру, пойду я…
Для Гелены эти слова были подобны грому с ясного неба. Она вскочила на ноги и застыла с открытым ртом. Каким образом девушка узнала о Хауссере? Умеет читать чужие мысли?
— Я пойду к этому советнику, на совести которого тысячи убитых, замученных людей, в том числе и поляков, — продолжала Оксана. — Пойду, даже если пани Гелена откажется мне помочь. Я предъявлю ему марку…
— Матерь божья… — едва шевеля губами, произнесла побледневшая Гелена. — Откуда пани известно?
Оксана ласково положила ей руку на плечо.
— Успокойтесь, пани Гелена. Присядем. Нам нужно еще о многом поговорить. Я должна рассказать пани, кто такой советник Хауссер.
…Они появились в землянке командира отряда часа через два. Оксана держала смущенную, взволнованную Гелену под руку, словно свою старшую подругу.
Пошукайло при одном взгляде на девушку понял, что она одержала победу.
— Договорились? — спросил он удивленно.
— Да, Гелена согласилась помочь нам. Но я приму ее помощь только тогда, когда придет ответ на мой запрос.
Она села за стол и тут же написала текст шифровки.
Ночью радист отряда передал шифровку и получил ответ Горяева: «Благодарю Гелену. Подтверждаю гарантию полной свободы, помощи после выполнения задания. Успеха! Седой».
9. Бежать должны были двое
Каждый вечер Колесник получал от Бахмутова кисет с хлебом, становившийся все объемистее и тяжелее. Число кусочков возрастало со дня на день, дошло до двадцати. Уже двадцать узников вносили свой драгоценный вклад в дело побега. Каждый кусочек был немым подтверждением чьей–то жертвы, за каждым кусочком стоял человек, не утративший воли к борьбе и надежды. Как сумел объединить этих людей Башка, какие козыри имел он в руках, оставалось неизвестным. Он ничего не говорил Колеснику о тех, кто поддерживал его идею. Возможно, даже многие из них не знали его роли в этом деле, и все шло по цепочке людей, свято доверявших друг другу.
На пятый день Колесник не выдержал: он не мог есть хлеб, не будучи твердо уверенным, что сможет оправдать надежду товарищей, ему нужно было убедиться, что шанс для побега реален. И он сказал об этом Бахмутову.
Башка приоткрыл только краешек своей тайны.
— Осечка исключается. Вы получите одежду, карту, питание на дорогу.
— Откуда возьмете? — усомнился пораженный Колесник.
— Не твоя забота. Ваше дело — бежать.
— Когда?
— Не горячись. Думаю, через четыре–пять дней. Еще не все готово. Да и подкормить вас надо.
На следующий день после этого разговора произошло событие, казалось бы, еще раз подтвердившее и безнадежность, и бессмысленность всех попыток вырваться из лагеря Квитчаны на свободу.
Военнопленные работали на каменоломнях, находившихся в четырех километрах от лагеря. На небольшом участке дорога проходила мимо леса. Лес этот был подобен дьявольскому наваждению. Один вид его будоражил, пьянил, вселял в душу соблазны, сводил с ума. И конечно же, тот, кто первым выскочил из колонны, побежал к зеленому миражу, не был человеком с нормальной психикой. Однако, увлеченные безумным примером, за ним рванулось еще несколько пленников. Это был необдуманный порыв, рывок к свободе, массовое помешательство. Только немногим удалось скрыться в лесу; остальные были срезаны автоматными очередями конвоя.
Вечером в лагере невдалеке от ворот (это место именовалось «Доской почета») были выставлены тела убитых.
На этот раз Белокурая Бестия произнес только одну фразу:
— Вы не успеете заснуть, как остальные ваши коллеги — живые или мертвые — вернутся к вам.
Переводчики, словно эхо, повторили его слова по–русски.
Комендант, сопровождаемый пятью солдатами с овчарками на поводках, ушел, а две тысячи пленников в полосатой арестантской робе остались на аппель–плаце.
Так стояли они, освещенные лучами прожекторов, до утра.
Утром ворота раскрылись и пропустили окруженных конвоем истерзанных людей, несших два трупа. Сдержанный говор, похожий на шелест внезапно тронутой ветром листвы, пронесся по рядам военнопленных — одного недостает, одного не поймали… Тут же были названы кличка, фамилия счастливчика — Орел, Орлов, летчик. Но у Белокурой Бестии было еще в запасе два дня, сорок восемь часов… Он установил крайний срок — трое суток с момента побега.
Вечером стало известно, что Орел все еще на свободе, и радостное возбуждение охватило каждого узника: ушел Орел, улетел…
— Поймают, — бесстрастно сказал Бахмутов, вручая набитый до отказа кисет Колеснику. — С Белокурой Бестией не так нужно…
Колесника удивила тяжесть кисета. Он вопросительно взглянул на Бахмутова.
— Так это же за два дня, — сказал тот, несколько раздраженно. — Вчера не смог передать, и людей прибавилось… Пятьдесят семь кусочков.
Заметив выступившие на глазах Колесника слезы, Бахмутов рассердился:
— Только без сентиментов, пожалуйста. Не в тебе дело. Не понимаешь разве? Нам нужно, чтобы побег был удачным.
Предсказание Бахмутова подтвердилось. Орла привезли вечером на третий день после побега, когда многие надеялись, что уже никакая сила не вернет этого человека в лагерь.
Для остававшихся за колючей проволокой военнопленных судьба летчика стала в эти дни чем–то таким, что было кровно и неразрывно связано с судьбой каждого из них. Важно было даже не то, насколько счастливым окажется этот беглец и сумеет ли он добраться к своим. Нет, летчик мог утонуть, умереть от голода, его могли растерзать хищные звери, поглотить трясина. Даже такой трагический исход был приемлем. Важно было то, чтобы хоть один из совершивших безрассудно смелый побег ушел от преследования, проскользнул мимо засад и патрулей и исчез бесследно, оставив в дураках Белокурую Бестию.
Один из двадцати шести. Только один. Хотя бы только один… Все ж таки один!
И вот две тысячи невольников выстроены на аппель–плаце двумя группами лицом к установленной на середине передвижной виселице. Ровные ряды, затылок в затылок, пятки вместе, носки врозь, шапка в левой руке. От полосатой арестантской робы рябит в глазах. Внезапно раздается неестественно веселая музыка, распахиваются оплетенные колючей проволокой ворота. Две тысячи узников затаивают дыхание. На аппель–плац выходит небольшая процессия.
Впереди автоматчик. За ним — человек со связанными за спиной руками. Да, это он — летчик. Орлов идет, стараясь не шататься, облизывая губы, глядя вниз перед собой. Его конвоируют два солдата с автоматами. Позади оркестр — две скрипки и барабан с медными тарелками. Оркестром дирижирует, приседая, притопывая, паясничая, помощник коменданта — обрюзгший, вечно пьяный пожилой офицер. Он мастер на выдумку — все знают мелодию и слова этой детской песенки:
