Хребет Скалистый - Гуров Игорь (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
Наконец химик заполнил какой-то бланк и, передав Решетняку вместе с исследовавшейся бумажкой, сказал:
— Линия проведена тушью фабрики «Союз». Нанесена не более недели назад от руки. Скорее всего, это обрывок какой-то записки, написанной не чернилами, а тушью.
Листок с заключением химика и обрывок бумаги Аня аккуратно уложила к себе в планшет.
Затем все вернулись в кварцевую лабораторию. Заведующая лабораторией передала Решетняку еще влажные отпечатки снимка с письма Гудкова.
Один из них Филипп Васильевич протянул Алле:
— Храни, Натковна, в память об отце. До последней минуты о тебе помнил.
Алка осторожно взяла снимок. Остальные экземпляры, аккуратно завернув в трубку, спрятала в планшет Аня Колесникова.
— Микроснимок получился? — спросил Решетняк.
— Да. Очень неплохо.
На снимке легко читалась надпись, сделанная толстыми, неровными буквами по холсту:
"Патронов больше нет. Взрываю коридор. Погибаю, но не сдаюсь!" — Это тоже папа писал? — шепотом спросила Алла. — По-моему, нет, поколебавшись, ответил Решетняк. — Сейчас мы это узнаем точно.
Косясь на Аллу, заведующая лабораторией сказала:
— Надпись была сделана очень давно, товарищ подполковник.
— Это известно.
— Да, но… — замялась заведующая. Она боялась неосторожным словом расстроить Аллу. Однако, не имея права скрывать от Решетняка что-либо обнаруженное экспертизой, она все же продолжала: — Писали пальцем. Надпись сделана кровью. Возьмите лупу. Можно рассмотреть пальцевые кожные узоры. Потом кто-то тщательно буквы выскреб, но кое-где в порах холста остались кристаллики крови. На микрофотографии они обнаружились.
— Неужели это папа? — чуть слышно повторила Алла.
— Это мы сейчас попытаемся выяснить. И, пригласив ребят следовать за ним, Решетняк вышел из комнаты. Он привел их еще в одну лабораторию.
За большим письменным столом, на котором лежала папка с какими-то документами, сидел полный старик с густыми вьющимися волосами, которые никак не хотели уместиться под его белой шапочкой.
— Простите за беспокойство, профессор, — обратился к нему Решетняк, очень прошу вас взглянуть на эти два снимка.
Старик недовольно проворчал:
— А если бы профессор уехал в Москву, ваши графологи справились бы с этим ответственным делом?
— Конечно, — согласился Решетняк, — но уж пользуясь вашим присутствием…
— Вот именно: «пользуясь». Все две недели и пользуетесь, — продолжал ворчать гривастый старик, беря из рук Ани снимки. — А это что за синьоры и синьорина? — кивнул он на оробевших от такого сухого приема ребят.
— Мы не синьоры, — совершенно в тон профессору проворчал Лелюх.
— Да ну? — удивился старик, отложил в сторону снимки, поднял на лоб очки и с интересом посмотрел на Лелюха. — А кто же вы, извините за назойливое любопытство?
— Ну, мы, — смешался Васька, — вообще, школьники.
Видя, что его слушают, он осмелел и выпалил — Синьоры — это в Италии, а там буржуазия. Товарищами нас можно назвать. Казаками тоже.
— Можно товарищами? — без малейшей улыбки переспросил старик. — А вы что же, новые сотрудники подполковника Решетняка? Рад служить. Чем могу быть полезен?
Васька засопел и вопросительно поднял глаза на Решетняка.
— Посмотрите, пожалуйста, снимки, профессор, — повторил просьбу подполковник. — Нам надо установить, одной ли рукой сделаны эти надписи.
Профессор опустил очки со лба и прочел оба текста.
— Любопытнейшие документы, — заговорил он, закончив чтение. — Писали разные люди. Это вне всякого сомнения. На письме, подписанном Гудковым, кстати, я слыхал о таком партизане, — почерк угловатый, с сильным наклоном вправо. На другом снимке почерк совершенно без наклона. Кроме того, сравнивая начертание отдельных букв, которые встречаются в письме и в прощальной надписи на картине, можно убедиться, что писали разные люди. Никакого дополнительного исследования не требуется.
Решетняк полез в карман кителя и достал взятое у Проценко последнее письмо Гудкова в Тбилиси.
— А это письмо написано той же рукой, что и письмо на снимке?
— Безусловно, — ответил профессор, внимательно сличив его со снимком.
Поблагодарив профессора, Решетняк и его спутники вышли в коридор.
Отправив мальчиков домой, он вместе с Аллой и Аней Колесниковой поехал в мастерскую к Проценко, Прочитав фотокопии надписей, Проценко возбужденно заходил по комнате.
— Ты понимаешь, Филипп, что это значит? Николай в последние часы, а может быть, и в последние свои минуты завещал нам, его старым друзьям, найти этот клад. Его нужно во что бы то ни стало разыскать. Это наш долг перед памятью друга. Друга, воспитавшего нас с тобой.
— Легко сказать — разыскать, — охладил его пыл Решетняк. — Где и что искать?
— Что искать, по-моему, ясно: Николай где-то спрятал пропавшие при перевозке картины, — сказал Проценко. — А вот где искать…
— Мне кажется, что его тайник нашли гитлеровцы. Иначе откуда бы взялись эта икона и две твои картины?
— Чушь! — почти крикнул Проценко, бегая в волнении по мастерской. Шедевры великих мастеров невозможно скрывать столько лет! Если бы они были найдены гитлеровцами, они давно бы объявились в Германии, в Америке, в Испании. Где угодно, но объявились бы, и это стало бы известно.
— А что было среди пропавших картин? — спросила Ольга. — Каким образом получилось, что они пропали?
Проценко, увидев, что Решетняк закуривает, неожиданно взял у него папиросу, но не закурил, а опустился на какой-то чурбак и стал рассказывать:
— В 1942 году в Краснодаре скопилось множество ценнейших произведений искусства. Сюда были свезены картины, скульптуры, уникальный фарфор из Киева, феодосийской картинной галереи Айвазовского, из Одессы. Была одно время у нас и знаменитая Севастопольская панорама. Когда создалась угроза фашистской оккупации Кубани, эти ценности стали вывозить дальше в тыл — в Сибирь, в Среднюю Азию. В первую очередь стали переправлять наиболее тяжелые по весу вещи. Поэтому скульптуры, панорама, фарфор и полотна большого формата — все были доставлены к месту назначения в целости и сохранности. Вывозили ценности постепенно. Иначе не было возможности. Вагонов не хватало. Многое нужно было вывезти в те дни. Последнюю партию картин из музея повез некто Лопатин. Эта партия на место не прибыла. После освобождения Краснодара их, конечно, сразу же стали искать.
— Кто искал? — перебил Решетняк. — Что дали эти поиски?
— Розысками занималась специальная бригада Союза советских художников. В нее входил и я. Что мы сумели разузнать? Очень немного. За несколько часов до входа в город фашистов эшелон вернулся назад. Станция Кавказская, через которую он должен был пройти, уже находилась в руках врага. Лопатин достал какую-то лошадь и погрузил на повозку, как говорят очевидцы, тюки и ящики. С тех пор о картинах не было ни слуху ни духу. Лопатин погиб. Как-то рано утром соседи натолкнулись на его труп у входа на Сенной базар. У старика была прострелена голова. Вот и все.
Было решено, что картины уничтожил какой-нибудь фашистский варвар, не зная их подлинной цены.
— А что именно было среди этих пропавших картин? — решилась спросить молчавшая все это время Аня.
Проценко, считавший интерес к живописи одним из лучших человеческих качеств, доброжелательно посмотрел на нее и прошел к стоящему в углу столу. Он достал из ящика видавший виды кожаный бювар, перебрал хранящиеся в нем бумаги и вытащил одну из них.
— Вот смотрите, — положил он перед Аней пожелтевший от времени лист, — это не полные данные, а лишь то, что удалось установить мне.
Список был довольно длинный, но Проценко пояснил:
— Наиболее ценные вещи подчеркнуты синим карандашом. Видите? Айвазовский, Джулио Романо — ученик Рафаэля, опять Айвазовский, Репин, Венецианов. Словом, кроме найденного Рублева, еще восемь картин, которым цены нет. Надо искать, и искать немедленно.
Некоторое время все молчали, потом глухо, как бы неуверенно, заговорил Решетняк:
